Услышав позади шорох, Данкен обернулся и увидел Диану — совершенно иную, чем та, к которой он успел уже привыкнуть. Прозрачное, плотно облегавшее фигуру платье ниспадало до самых пят; в талии его перехватывал пояс. Оно было бледно-желто-зеленым, цвета первой весенней листвы на плакучей иве. Огненно-рыжие волосы Дианы составляли платью разительный контраст.

  — Миледи! — воскликнул Данкен, вскакивая на ноги,— Вы восхитительны!

   — Благодарю вас, сэр,— улыбнулась Диана.— И то сказать, сколько можно расхаживать в мужской одежде?

   — Даже в ней вы выглядели очаровательно. А сейчас...

  — Я редко одеваюсь подобным образом. Но когда в Замке гости, положение обязывает.

   Она присела на ступеньку.

   — Я следил за Конрадом, как он играет с Крошкой,— проговорил Данкен, усаживаясь рядом.

   — Та еще парочка,— засмеялась Диана.— Вы давно их знаете?

   — С Конрадом мы вместе росли, а Крошка попал ко мне щенком.

   — Мэг колдует на кухне, готовит нечто невразумительное из кислой капусты и свиных голяшек. Утверждает, что давным-давно мечтала о таком блюде. Вы как, не откажетесь?

   — Ни в коем случае,— заявил Данкен.— А что поделывает отшельник? Я не видел его с самого утра.

   — Бродит по парку. То и дело останавливается, опирается на свой посох, стоит и смотрит в никуда. Странный он человек.

   — Он просто запутался в собственных мыслях,— объяснил Данкен.— Его постоянно одолевают сомнения. Он никак не может определить, к чему предназначен. Долгие годы безуспешно пытался стать святым, а ныне сделался ратником Господа и, кстати, проявил себя совсем неплохо.

   — Бедняжка,— посочувствовала Диана.— Жаль, что он не понимает себя. Ну да ладно. А как вам Катберт?

   — Чародей,— ответил Данкен уважительно.— Вот только не всегда можно сообразить, куда он клонит.

   — Он выживает из ума,— заявила Диана.

   — Вы уверены? — недоуменно спросил Данкен.

   — А вы нет? — отозвалась Диана.— Когда-то ему не составляло труда решить наисложнейшую задачу, а теперь он не в состоянии вспомнить то, о чем рассуждал мгновение назад. Я боюсь, как бы он ненароком чего-нибудь себе не повредил.

   — Мне кажется, его что-то тревожит.

   — Он последний из чародеев, которые обитали в Замке на протяжении столетий. Они стремились сохранить свой союз, набирали учеников, но у них ничего не вышло. Сдается мне, время великих чародеев миновало. Чтобы стать волшебником, необходим особый дар — способность усваивать громадное количество сокровенных знаний и умение пользоваться ими. Может быть, этого мало. Может быть, нужен талант, врожденная склонность к ворожбе.

Сегодня на свете людей с такой склонностью раз-два и обчелся.

  — А вы?

  — Женщины редко достигают успеха в чародействе,— откликнулась Диана, покачав головой.— Возможно, дело в том, что тут требуется мужской ум. По всей вероятности, существует некоторая разница между умами мужчины и женщины. Я пыталась чего-то добиться, и наставники поощряли мои усилия, ибо по-прежнему восхищались Вульфертом, хотя и изгнали его, а потому считали себя обязанными каким-то образом отблагодарить того, кто был, несмотря на свои недостатки, величайшим из всех чародеев Замка. Однако мне не удалось подняться выше начального уровня, потому что я не гожусь для волшебства. Разумеется, в открытую так не говорили, я догадалась сама, что из меня никогда не получится настоящей чародейки. А раз так, чего попусту тратить время? Миру не нужны волшебники-неумейки.

  — Тем не менее вы живете в Замке чародеев.

   — Опять-таки потому, что во мне течет кровь Вульферта. Так сказать, дань памяти. Когда мои родители умерли от чумы, что свирепствовала в наших краях, Катберт впервые в жизни покинул Замок, разыскал меня и объявил, что я — правнучка его близкого друга, который, как я теперь знаю, к тому времени уже умер. Ну вот, Катберт привез меня в Замок. Чародеи заменили мне родителей. Я полюбила их и потому постаралась научиться ворожить, однако не смогла. Вы понимаете, о том, как попала сюда, я рассказываю вам со слов Катберта, ибо сама была тогда слишком маленькой, чтобы что-то запомнить. Да, чародеи воспитывали меня и подарили мне Хьюберта, который раньше принадлежал Вульферту. Естественно, прадед не мог взять грифона с собой.

  — Рано или поздно Катберт умрет,— проговорил Данкен,— Что вы тогда будете делать? Останетесь здесь?

  — Не знаю,— призналась Диана,— Я предпочитаю не задумываться об этом. Без Катберта тут мне будет одиноко. Но мир за пределами магического круга — не для меня. Я не понимаю, что там к чему, не имею ни малейшего понятия, как себя вести. Вдобавок в конце концов выяснится, что мой предок был чародеем. Боюсь, тогда мне не избежать неприятностей.

  — Мир может быть жестоким,— произнес Данкен,— и, к сожалению, часто бывает беспощаден.

  Диана подалась вперед и прикоснулась губами к щеке юноши.

  — Мир может быть добрым,— возразила она,— и ваша доброта тому доказательство.

  — Спасибо, миледи,— сказал Данкен,— спасибо за похвалу и за поцелуй, особенно за последнее.

  — Вы смеетесь надо мной.

  — Ни в коем случае. Я искренне благодарен вам, Диана, тем более что ничем не заслужил такой чести.

   — Катберт хотел вас видеть,— резко сменила тему Диана.

  — Хорошо,— согласился Данкен.— А потом мы двинемся дальше.

  — Куда вы торопитесь? Отдохните как следует. Вам просто необходимо отдохнуть.

  — Мы и так задержались,— пояснил Данкен.— Нам давно надо было быть в Оксенфорде.

  — Оксенфорд подождет.

  — Прошу прощения, миледи, однако вы ошибаетесь.

  — Пойду проведаю Катберта,— заявила Диана, поднимаясь со ступеньки,— Его нельзя надолго оставлять одного.

  — Я с вами,— сказал Данкен,— Он ведь хотел меня видеть?

   — Не сейчас. Я позову вас.

  — Вы куда-нибудь спешите, сэр? — осведомился Царап, едва Данкен вошел в залу, посреди которой возвышалась колонна с прикованным к ней демоном,— Если нет, не уделите ли вы мне толику вашего внимания? Поболтайте со мной, сэр. Знаете, когда кругом сплошной камень, не с кем и словечком перекинуться, так становится порой тошно, что хоть на стенку лезь.

  — Вообще-то я ничем не занят,— отозвался Данкен, приближаясь к колонне.— Госпожа Диана отправилась к чародею, а мои товарищи развлекаются кто как умеет. Так что мы с тобой вполне можем побеседовать.

  — Здорово! — воскликнул демон,— До чего же приятно коротать время в достойной компании! Но вам нет никакой необходимости стоять задрав голову, иначе вы наверняка свернете себе шею. Помогите мне спуститься, и мы с вами сядем вон на ту скамью. Цепь достаточно длинна, поэтому все будет в порядке.

  Данкен вскинул руки. Демон повалился вниз. Юноша подхватил его и осторожно опустил на пол.

     — Если бы не распухшая нога и не цепь, я бы запросто спустился сам,— сообщил Царап.— По правде говоря, я так и делаю, когда мне наскучивает торчать наверху. Но зрелище, сэр, поистине жалкое,— Он вытянул перед собой свои изуродованные артритом руки,— Тем более что на них рассчитывать тоже не приходится.

  Человек и демон уселись на скамью. Царап положил ногу на ногу, пошевелил той, которая распухла, и цепь негромко звякнула о каменный пол.

  — Помнится,— сказал демон,— я вам объяснял накануне, как вышло, что меня прозвали Царапом, Молодым Царапом, если быть точным, и что Старина Царап — вульгарная кличка Его Важности повелителя преисподней. Прозвали так прозвали, никуда не денешься, но я, сами понимаете, не в восторге. В конце концов, что я, собака, что ли? Даже грифона госпожа кличет Хьюбертом — вполне пристойное имя, гораздо симпатичнее, нежели Царап. Сидя на колонне, я размышлял о многих вещах и в частности о том, какое имя пришлось бы мне по вкусу. Я перебрал сотни имен, подыскивая какое-нибудь поприличнее и поблагозвучнее; торопиться мне было некуда, так что я взвешивал каждое имя, рассматривал его, так сказать, под разными углами, пробовал на слух; после многих лет мучительных исканий набрел-таки на то, которое мне, кажется, подходит и в котором нет ничего оскорбительного для меня. Спорим, вы не угадаете, какое?