Он на мгновение умолк, потом воздел руки над головой, и из его растопыренных пальцев с легким потрескиванием посыпались маленькие молнии.

   — Им,— провозгласил он,— и только им, известен ответ, который мы ищем.

   И ответ прозвучал. Откуда-то из тьмы, окружавшей костер, донеслась стройная мелодия. В воздухе разлилось ослепительное сияние, из которого сыпались молнии и раздавались раскаты грома, и все, кто его увидел, упали замертво.

   Костер погас, и в темноте слышался чей-то плач. Сияние исчезло вместе со вспышками молний и раскатами грома. В темноте Харкорт мог различить только темные силуэты деревьев на фоне усыпанного звездами неба. Он почему-то сразу понял, что это совсем не те деревья, которые росли среди валунов в зачарованном месте, укрывшем их от Нечисти.

  Харкорт приподнялся на локте. Плач не умолкал. Он встал на четвереньки и пополз в ту сторону, откуда он доносился. Плакала женщина. Иоланда? Что с ней могло случиться? Но он тут же понял, что это не Иоланда. Значит, Нэн. Он увидел рядом какую-то смутную тень на земле, подполз к ней, протянул в темноте руки, приподнял ее и прижал ее голову к груди. Крепко держа ее в объятьях, он укачивал ее, как маленькое дитя.

  — Тссс,— шепнул он.— Тссс, все хорошо.

  Послышались еще чьи-то голоса, среди которых он различил резкий голос коробейника:

  — Замолчите все. Ничего не говорите. Лежите тихо. Молчите!

  Чьи-то руки нащупали Харкорта, и он услышал хриплый шепот аббата:

  — Чарлз, это ты?

  — Я,— отозвался Харкорт.

  — Где мы, Чарлз?

  — Один Бог знает,— ответил Харкорт.

   Какая-то волшебная сила перенесла их далеко от этого безопасного убежища. Он чувствовал, что они где-то совсем в другом месте. Здесь было так же тихо, как в зачарованной долине, но не было того безмолвия, того ощущения нереальности. «Где же мы? — подумал он.— В лиге оттуда, в десяти или в сотне лиг? А может быть, еще дальше от цели, чем тогда, когда отправились в путь? В безопасности, вне досягаемости Нечисти? Кто может это знать?»

  — Марджори, Марджори, Марджори...— тихо причитала Нэн.

   Из темноты показалась какая-то белая фигура.

  — Пустите меня к ней,— прозвучал голос Иоланды.— Пустите меня. Она оплакивает свою дочь.

  Иоланда придвинулась, оттеснила Харкорта и прижала к себе Нэн.

   — Ну ничего. Ничего...— тихо приговаривала она.

   Глаза Харкорта начали привыкать к темноте, и он различил вокруг еще несколько движущихся темных силуэтов.

   — Оурррк! — прокричал попугай почти над самым его ухом.

   — Удавить чертову птицу! — сказал коробейник.— Свернуть ей шею, иначе ее замолчать не заставишь.

   — По правде говоря, я бы лучше свернул шею тебе,— сказал аббат.— В какую немыслимую историю ты нас втянул?

   Харкорт окинул взглядом склоны холмов, окружавших долину, где они оказались. На них можно было различить силуэты деревьев и еще какие-то бесформенные темные пятна. Одно из них он узнал — это был неуклюжий, сгорбленный силуэт горгульи.

   «Значит, они все еще с нами,— подумал он.— И по-прежнему стоят на страже. А какая судьба постигла еще одного из наших — тролля с петлей на шее?» Харкорт припомнил, что в последний раз видел его удирающим вниз по склону во время битвы. Наверное, у него было достаточно оснований удирать. Он пошел с людьми, и попади он в лапы Нечисти, это, конечно, стоило бы ему жизни. Даже если бы он и знал об очарованном убежище за холмом, он должен был сообразить, что ему туда входа нет.

   А Нечисть — знала она об этом убежище? Непременно должна была знать. А если так, то почему она не позаботилась о том, чтобы отрезать от него людей? И тут Харкорт понял, что именно это она и сделала. Кучка Нечисти, что кинулась на них с вершины холма, и была тем отрядом, который послали, чтобы их отрезать. Но что-то у них не получилось. Подумав еще немного, Харкорт догадался, в чем дело. Тот отряд не послушался приказа и кинулся в атаку, вместо того чтобы сидеть в засаде и встретить людей лишь тогда, когда у подножия холма покажутся главные силы Нечисти. В своем чрезмерном усердии они надеялись одержать победу самостоятельно, одним ударом, а не ждать, пока подойдут главные силы. Наверное, это были те самые горячие головы из молодых, что рвались к славе. Но их действия были ошибкой — они могли бы и сами это предвидеть, если бы дали себе труд подумать. Впрочем, молодежь склонна отдаваться минутному порыву, не задумываясь о последствиях. Харкорт мрачно усмехнулся — исхода более удачного для их отряда он и сам

бы придумать не мог.

  — Соберитесь вместе,— послышался хриплый шепот коробейника.— Идите сюда поближе, только тихо. Я должен вам кое-что сказать. Но это нельзя говорить громко.

  Рыдания Нэн смолкли. Иоланда все еще сидела, прижав ее к себе. Аббат, до сих пор стоявший рядом с Харкортом, отошел — наверное, ближе к коробейнику.

  Харкорт тронул Иоланду за руку.

  — Пойдем. Коробейнику не терпится что-то нам сказать.

   Все собрались и стояли в темноте вокруг коробейника.

  — Только тише,— предупредил коробейник.— Слушайте внимательно и не перебивайте. А если захотите что-то сказать, говорите шепотом.

  Справа от Харкорта Шишковатый что-то недовольно проворчал.

  — Нечисть все еще здесь,— сказал коробейник.— И может быть, совсем рядом. Мы в непосредственной близости от поместья, которое вы ищете, хотя я и не могу точно сказать, в какой оно стороне.

  — Нечисть охраняет это поместье,— сказал аббат.— Это мы точно знаем. Возможно, большими силами. Там должны быть ловушки и засады, их надо остерегаться.

  — Нам нечего остерегаться, пока мы топчемся тут на одном месте,— сказал Шишковатый.— Я предлагаю не торчать тут до утра, а то как бы нам опять не оказаться лицом к лицу с Нечистью.

  — Откуда ты знаешь, что мы рядом с поместьем? — спросил римлянин.

  — Наши друзья там, в убежище, знали, куда мы хотим попасть,— ответил коробейник.— От них ничего нельзя скрыть. Прежде чем начать действовать, они глубоко заглянули в ваши души.

  — Но зачем им...

  — Ведь вы ищете призму, верно? — сказал коробейник.— В той священной земле лежит тот, кто больше всех заинтересован, чтобы вы ее нашли. Да и другие заинтересованы не многим меньше. Если не считать дяди Харкорта, то за многие столетия вы первые и единственные, кто отправился на ее поиски, а это их самое горячее сокровенное желание. Так почему бы им не помочь вам, чем можно?

  — Согласен,— сказал аббат.— На мой взгляд, в этом есть смысл.

   Харкорту пришло в голову, что если коробейник говорит о том самом святом, он говорит что-то не то: ведь если у святого отняли душу, то в земле лежит всего лишь его бренная плоть. Нахмурившись, он пытался разобраться во всей этой путанице, но не мог. Может быть, коробейник говорит и о тех чародеях, кто тоже там похоронен? Но почему это так интересует чародеев? Разве что они действовали общими усилиями — святости отшельника оказалось недостаточно, чтобы изгнать из этого мира Нечисть, и ему понадобилась помощь чародеев.

   А что, если этого святого вообще никогда не было на свете, если вся легенда — плод фантазии, если нет никакой души и никакой призмы, а все их грандиозное предприятие — всего лишь пустая затея?

  Он понурил голову, от души благодарный за то, что тьма скрывает от остальных и его самого, и его сомнения. Он мог бы спросить коробейника, но не хотел: тогда его упрямое неверие станет всем очевидно. А кроме того, задав коробейнику вопрос, он мог получить ответ, которого не хотел услышать. Вопрос задал аббат.

  — На мой взгляд, в этом есть смысл,— повторил он,— Меня смущает только одна мелочь. Если наш святой остался без души, которую у него отняли...

   — За него говорят другие,— не раздумывая ответил коробейник.— И действуют за него другие.

  — Они помогали ему?