— Завтра мы дойдем до храма,— сказала Нэн.— Не рассчитывайте, что после этого я смогу вас кормить,— мне будет некогда, буду собирать коренья и травы.

   К вечеру следующего дня, поднявшись на вершину холма, они увидели храм.

   — Вот он,— сказал аббат.— Вот наконец этот храм, куда мы столько времени пробиваемся по этой нечестивой стране.

   Храм стоял в небольшой долине, по которой извивался прозрачный ручеек. Он был окружен вековыми деревьями, почти скрывавшими его от глаз.

   — Мы устроим здесь привал,— сказал Харкорт,— а туда пойдем утром. Я не хочу блуждать в темноте.

   Храм был огромен — Харкорт еще никогда не видел такого величественного здания. Каменные стены колоссальной высоты были увенчаны уходящими ввысь башнями, и даже башни казались столь же массивными, как и несущие их устои. Над стенами возвышались крутые скаты крыш, причудливо пересекавшиеся под всевозможными углами по прихоти неведомого зодчего. Утреннее солнце отражалось в красных, зеленых и синих витражах. Все здание дышало былой роскошью и неумирающим величием. Глядя на него, Харкорт не мог не подивиться тому, как могли такое выстроить обыкновенные люди.

   Вокруг храма шла невысокая каменная ограда, кладка которой казалась грубой и примитивной рядом с великолепно выложенными стенами самого храма. Кое-где она обвалилась, и видно было, что за ней растет множество плодовых деревьев, многие из которых стоят в полном цвету.

   Торжественной цепочкой путники двинулись вдоль южной части ограды к западу. Немного не доходя до места, где ограда поворачивала на север, оказался пролом, через который можно было подойти к храму. Они обошли западный угол здания и вышли на мощеный двор, откуда поднимались ко входу в храм широкие каменные ступени. Одна из створок тяжелых дубовых дверей сорвалась с петель и лежала на камнях, другая, косо висевшая на месте, была полуоткрыта. С карниза над дверью на путников смотрели оскаленные морды горгулий.

   Взглянув на них, Харкорт не то чтобы заметил, а скорее почувствовал, что в них есть нечто странное. Часть их выглядела как-то не так, как другие,— они казались более' гладкими и округлыми. Он присмотрелся внимательнее, но не мог понять, есть между ними разница или это ему только почудилось.

  — Иоланда,— сказал он девушке, стоявшей рядом,— по-моему, с этими горгульями что-то не так. Они как будто разные.

  — Они и не должны быть одинаковые,— ответила она.— Горгульи всегда не похожи друг на друга. Скульптор всегда дает волю фантазии и придает им разное выражение.

   — Я не о том,— сказал он.— Дело не в выражении, а в самом материале. Как будто они сделаны из разного камня.

   — Это возможно,— ответила она,— но все же... Погоди, я, кажется, поняла, что ты хочешь сказать.

  — Некоторые из них,— сказал он,— напоминают мне ту горгулью, что ты показывала мне у себя в мастерской.

   У нее перехватило дыхание.

   — Может быть, ты и прав. Похоже, некоторые сделаны из дерева. Не из камня, а из дерева. Если так...

  — Но какой в этом может быть смысл? Почему одни высечены из камня, а другие вырезаны из дерева?

   — Не знаю. Может, в этом и нет никакого смысла. Может, из тех, что стояли здесь с самого начала, некоторые обрушились, и их на время заменили деревянными, пока не найдется кто-нибудь, кто мог бы снова высечь их из камня.

  — Временная замена?

   — Да, и никакого особого смысла в этом нет.

   — Хватит болтать о каких-то там горгульях,— грубо перебил их аббат,— Мы здесь не для того, чтобы обсуждать архитектурные прелести храма. Давайте-ка поищем этого вашего священника.

  — Его не так просто найти,— сказала Нэн.— Он не любит показываться на виду. Как будто боится гостей. Чаще всего он шныряет по углам.

  — Странно,— сказал Шишковатый.— Ему здесь должно быть довольно одиноко. Другой на его месте был бы рад гостям и вышел бы им навстречу.

   Нэн покачала головой:

   — Он странный человечек. Всего один раз он говорил со мной. Я видела его и до этого, но всегда только мельком.

   — Он живет здесь уже много лет?

   — Думаю, что да.

   — Но Нечисть наверняка знает, что он живет здесь. Как ты думаешь, может быть, он от нее прячется? А может быть, просто всего боится?

   — Нечисть старается держаться отсюда подальше. Благочестивая атмосфера ее отпугивает.

   — Что-то не очень она ее отпугнула, когда они напали на наше аббатство,— возразил аббат.— Они перебили всех, кого нашли, и разграбили все, что только можно.

   — А что, если в вашем аббатстве благочестивую атмосферу малость подпортили те бочонки вина и женщины, которых вы там у себя прятали? — предположил Шишковатый.

   — Давайте не будем опять затевать споры,— вмешался Харкорт.

   — Я пренебрегаю этим выпадом,— с видом оскорбленного достоинства произнес аббат.— И оставляю его без ответа.

   Сказав это, он широким шагом направился к дверям храма. Остальные после секундного колебания последовали за ним. Однако, войдя в дверь, все остановились. Остановился и аббат, шедший впереди. Перед ними простирался погруженный в полумрак главный неф. Лишь несколько солнечных лучей пробивались сквозь стекла витражей, и эти разноцветные лучи усиливали впечатление нереальности происходящего. В огромном пустынном пространстве храма звучали равномерно повторяющиеся низкие, глухие звуки. Харкорт затаил дыхание, пытаясь понять, откуда доносятся эти звуки, похожие на мерное дыхание какого-то чудовища. Аббат сделал несколько шагов вперед, и его шаги гулко отозвались под гигантским куполом, вновь и вновь повторяемые эхом.

  По обе стороны главного нефа двумя рядами стояли могучие колонны; между ними призрачно белели надгробия — и самые простые, и увенчанные возлежащими каменными фигурами. Одно из них изображало коленопреклоненного ангела. Справа и слева аркады вели в боковые приделы.

  Понемногу глаза Харкорта привыкли к полумраку, и он уже мог разглядеть больше подробностей, хотя смотреть было особенно не на что, кроме колонн, надгробий, богато разукрашенной купели, а поодаль — высокого алтаря с хорами над ним. Все это создавало ощущение огромной пустоты, простиравшейся в бесконечную даль. «Если священнику, которого мы ищем,— подумал он,— вздумается от нас спрятаться, в этом здании есть где прятаться». Стены покрывала роспись, когда-то яркая, но теперь выцветшая и плохо различимая в тусклом свете.

  Нэн говорила о благочестивой атмосфере, но здесь никакого благочестия не ощущалось. Запах благовоний давно улетучился бесследно. Остались только какие-то таинственные гулкие раскаты и пустота, царящая здесь уже много столетий.

  Аббат снова двинулся вперед, остальные последовали за ним, разбудив эхо, наполнившее воздух звуками сотен шагов.

   Они обошли весь храм, тщательно обыскав даже самые укромные уголки — часовни и ризницу, крытые аркады и крипты, кухню и трапезную, внутренние дворики и

   библиотеку со шкафами, доверху набитыми рукописными свитками. На всем лежал толстый слой пыли, которая поднималась в воздух, потревоженная их шагами. Они не могли удержаться от чихания, которое эхо повторяло множество раз, как будто вокруг чихали миллионы призраков. Они попробовали позвать священника, хоть и не знали толком, как это сделать, не зная его имени, но скоро были вынуждены отказаться от своих попыток: повторяемые эхом, крики порождали такие громкие и многократные отклики, что они ничего не смогли бы услышать, даже если бы священник был здесь и захотел отозваться.

   Повсюду они натыкались на надгробия, разбросанные без всякого порядка, даже в самых неожиданных и уединенных уголках. Каменная крышка одного из них свалилась или была сброшена и лежала расколотая на полу, и в саркофаге были видны истлевшие останки его обитателя. У фигуры ангела на другом надгробии была отбита голова, и ее белые, как снег, осколки валялись вокруг. Купель оказалась перевернута, покрывавшая ее тонкая резьба местами сбита.