— Всего лишь Царап! Подумаешь, эка невидаль! Она права, она всегда права, потому что говорит правду. Жалейте меня или презирайте, но вы видите перед собой демона, явившегося прямиком из преисподней.

   — Обычная история,— усмехнулась Диана.— Он останавливает всех, кто идет мимо, и принимается пенять на судьбу. Как мне кажется, он здорово привирает, но язык у него что надо. Дай ему волю, он будет болтать целый день.

   — Но кто он такой? — спросил Данкен.

   — Он же представился. Демон из преисподней. Служит привратником чуть ли не с того дня, когда построили замок.

   — Да, меня называют привратником,— подтвердил Царап,— но ни к каким воротам не подпускают. Я прикован к колонне, и надо мной потешаются все кому не лень. Между прочим, по-моему, смеяться тут не над чем. Меня следует жалеть, ибо я несчастный из несчастнейших, бездомный изгой, который не в силах вернуться в родные места и вынужден поэтому мыкаться в здешних варварских краях. Смотрите, смотрите и судите сами, каково мне приходится. Рог погнулся, на спине горб, нога распухла, пальцы скрючены — а все почему? Потому, что климат здесь сырой и холодный, не то что у нас в аду.

   — Заткнись, балабол,— велела Диана.

   — А мой хвост! — воскликнул Царап, будто не слыша.— Гордость любого демона — рога и хвост. Ну скажите на милость, есть мне чем гордиться? Сломан в трех местах, весь какой-то кривой, хотя поправить его — минутное дело для последнего костоправа.

   — Царап,—проговорила Диана,— замолчи. Перестань надоедать нашим гостям.

   Рассматривая демона, Данкен мало-помалу убеждался, что тот ничуть не преувеличил собственное уродство. Нижняя треть хвоста имела причудливую зигзагообразную форму, как если бы никто не пытался правильно срастить сломанную кость или пытался, но лишь еще сильнее напортачил. Левая лапа чудовищно распухла, ее обхватывал, чуть выше, металлический обруч, от которого тянулась /шинная цепь, что лежала сейчас, свернувшись гигантской змеей, на полу. Другой ее конец крепился к вделанной в камень колонны металлической скобе. Между лопатками демона помещался отвратительного вида горб, из-за чего казалось, будто Царап постоянно сутулится. Левый рог на голове был коротким и прямым, зато правый закручивался в петлю, вдобавок его сверху донизу покрывали диковинные зазубрины. Облик Царапа дополняли неестественно вывернутые руки с узловатыми пальцами.

   Конрад приблизился к колонне и дотронулся до руки демона.

   — Бедный ты сукин сын,— сказал он.

   — Пойдемте,— повторила Диана.— Он ни капельки не заслуживает жалости.

   Сперва Диана занялась ранеными. Она наложила мазь на ногу Конрада, промыла и подлечила щеку Эндрю, втерла какое-то снадобье в ссадину на голове Данкена. Мэг, которая ухитрилась не получить в сражении со Злыднями ни единой царапины, сидела на стуле, болтала ногами, не доставая ими до пола, и вспоминала свои подвиги.

   — И то сказать,— хихикнула она,— старая Мэг знала, как себя вести. Я плюхнулась на землю, чтобы, не ровен час, не угодить кому-нибудь под горячую руку. Ну да, я никого не прикончила, зато хлопот из-за меня было хоть отбавляй. Я нашла на земле палку, вот и принялась колотить по ногам, насколько хватало сил. Ух, как они прыгали! Милорд пронзал их мечом, а отшельник протыкал своим посохом!

   — Прямо в живот! — с гордостью в голосе прибавил Эндрю.— Самое надежное место.

   — И как вам удалось выстоять? — проговорила Диана.— Я поспешила на подмогу, но вы и без меня...

  — Наши руки крепкие,— заявил Конрад,— а дело — справедливое.

   Когда с лечением было покончено, они отправились в кладовую и позаимствовали оттуда кусок жареной говядины, большую буханку пшеничного хлеба, круг сыра, деревянное блюдо с остатками вчерашней дичи, пирог с голубятиной, наполовину полный бочонок маринованной сельди и корзину сочных груш.

   — Катберт, когда не забывает про еду, отнюдь не страдает отсутствием аппетита,— сказала Диана.— Он любит хорошо поесть и частенько перебирает. Не обжора, конечно, но где-то близко.

   Они расселись вокруг кухонного стола, сдвинув в сторону лекарства Дианы.

   — Прошу прощения, что кормлю вас на кухне,— продолжала женщина,— однако столовая слитком уж роскошна. Я там чувствую себя не в своей тарелке. Мне кажется, вам тоже было бы не по себе. И потом, пришлось бы мыть целую кучу фарфора и серебра, чего мне совершенно не хочется.

   — Вы столь часто упоминаете Катберта,— задумчиво произнес Данкен,— Когда мы сможем увидеться с ним? Или на это не стоит и рассчитывать?

   — Ну почему же? — откликнулась Диана.— Сегодня, правда, не получится. В последнее время он приобрел привычку рано ложиться спать, хотя раньше просиживал за работой чуть ли не до рассвета. Старый человек, все понятно... Пока суд да дело, может, вы поведаете мне, что произошло с вами, начиная с того дня, когда мы расстались? До меня, разумеется, доходили кое-какие слухи, но им особой веры нет. Итак?

   — Рассказывать, собственно, нечего,— проговорил Данкен,— Мы только и делали, что попадали из огня в полымя; не однажды были на волосок от смерти, но всякий раз ухитрялись избежать гибели.

   Тем не менее Диана настаивала, и они принялись рассказывать, друг за другом, а она внимательно слушала, слегка подавшись вперед, словно для того, чтобы подчеркнуть, как красиво отражается в ее длинных волосах пламя свечей. Данкен умолчал лишь об одном, а остальные то ли не заметили, то ли решили, что у него есть на то причины: он ни словом не обмолвился об амулете, найденном в гробнице Вульферта. Глядя на Диану, он никак не мог разобраться в своих чувствах. Может, все-таки рассказать? Ведь она, в конце концов, имеет право знать — тем более если Вульферт и впрямь приходится ей родней. Однако что-то словно мешало ему заговорить об амулете.

   Диана сама спросила о Вульферте.

   — Помните, я разыскивала его, вернее, весточку о нем? Сэр отшельник, если мне не изменяет память, ты как будто утверждал, что тебе кое-что известно? Ну да, как раз перед тем, как на нас напали безволосые. По-моему, ты из-за чего-то беспокоился.

   — Миледи,— ответил Эндрю, бросив беглый взгляд на суровое лицо Данкена,— мне известно только то, что он был похоронен на деревенском кладбище. А беспокоился я в&т почему. Крестьяне считали его святым, а он, оказывается, был чародеем.

  — Ну и что?

  — Миледи,— повторил Эндрю,— мы, деревенские, люди простые, может статься, даже невежественные. Мы не водимся с чародеями, а потому думали...

   — Я догадываюсь, о чем вы думали,— перебила Диана,— Помнится, ты говорил, что Вульферта положили в гробницу. Да, что крестьяне воздвигли ему гробницу, потому что относились как к святому.

  — Да,— подтвердил Эндрю,— но потом на гробницу свалился огромный дуб. Должно быть, во время урагана.

   — Существует предание, что Вульферт унес с собой в могилу волшебный талисман. Ты ничего такого не слышал?

  — Увы, миледи, ничего.

  — Ну конечно,— пробормотала Диана.— Вряд ли он кому-то показывал... Жаль, очень жаль.

  — Почему? — удивился Конрад.

   — Говорят, этот талисман — оружие против Орды, то бишь тех, кого в здешних краях именуют Злыднями.

   — Значит, вы надеялись отыскать его? — полюбопытствовал Данкен.

   — Да, надеялась. Он мне крайне необходим.

   Данкен ощутил на себе взгляды товарищей.

   — Однако вы не знаете, какой силой он обладает, верно? — произнес юноша.— Ведь нужно уметь им пользоваться.

   — Мне кажется, достаточно было бы просто завладеть талисманом. Магия заключена в нем самом, поэтому никакого умения тут не требуется.

   — Надо было заглянуть в гробницу,— посоветовал Конрад, заставив Данкена вздрогнуть.

   — Возможно,— согласилась Диана.— Я собиралась пошарить в ней, когда вернусь. Но еще на огороде, после стычки с безволосыми, мне почудилось, что Катберт в беде. Я прилетела сюда и обнаружила, что он действительно плох. Так что возвращение пришлось отложить.— Она махнула рукой.— По правде сказать, я сомневаюсь, чтобы мне посчастливилось что-либо найти в гробнице. Когда на нее обрушился дуб, верхняя плита наверняка сдвинулась, если не раскололась; в общем, залезай и ройся в свое удовольствие. А в твоей деревне, сэр отшельник, могу поспорить, имелись любители порыться в могилах. Иными словами, если талисман и был в гробнице, его давно оттуда извлекли.