— Они стоят гораздо дороже,— сказал Данкен.— Ты сделаешь глупость, если отдашь их за медяк.

   — Там поглядим,— буркнул Потрошитель, вынимая мешочек из оленьей кожи. Внутри того что-то звякнуло,— Ага, это уже лучше,— Бандит ухмыльнулся, развязал мешочек и высыпал на ладонь пригоршню золотых монет,— Как раз для человека в стесненных обстоятельствах,— Он ссыпал монеты обратно и запихнул мешочек в тот же карман, в который отправил перед тем амулет и четки. Затем взглянул в кошелек, перебрал остатки содержимого, произнес: — Мура,— и уронил кошелек на землю,— А теперь меч, клинок благородного дворянина. Верно, не чета нашим, а, милорд? — Он выхватил клинок из ножен, уселся на корточки рядом с Данкеном и тщательно осмотрел оружие,— Отличная сталь. Но где же золото? Где самоцветы? Сдается мне, джентльмену не пристало носить столь бедно украшенный меч.

  — Мой клинок боевой, а не церемониальный,— процедил Данкен.

   — И то правда, милорд,— кивнул Потрошитель.— Острый, крепкий, просто загляденье.— Он приставил меч к горлу Данкена,— Ну так как, милорд, расскажете или нет, какой клад вы тут ищете?

   Данкен промолчал. Он сидел неподвижно, хотя буквально каждая клеточка требовала отодвинуться на безопасное расстояние. «Что толку?» — сказал он себе. ПолЪжим, он отодвинется, однако в следующий миг Потрошитель вновь окажется в непосредственной близости от него.

   — Я снесу вам голову,— пригрозил Потрошитель.

   — Тогда ты тем более ничего не узнаешь,— отозвался Данкен.

  — Ах, как верно! — восхитился Потрошитель,— Как верно, милорд! Пожалуй, лучше спустить с вас заживо шкуру. Скажите, милорд, вам доводилось видеть человека, с которого только что содрали кожу?

  — Нет.

   — Зрелище, доложу я вам, не из приятных. Действовать надо медленно, потихоньку. Существуют разные способы: кто начинает с пальцев рук, кто — ног. Главное — не торопиться, иначе все испортишь. Лично я предпочел бы начать с живота, а то и с промежности. Вот именно, с промежности, пускай это связано с дополнительными трудностями. Вы не поверите, милорд, как быстро можно добиться желаемого! А вы сами чему отдаете предпочтение? Не стесняйтесь, милорд. Обещаю, мы выполним вашу просьбу.

   Данкен не проронил ни слова. Он чувствовал, что на лбу у него выступил пот, и надеялся, что это не слишком заметно. Похоже, Потрошитель не шутит, похоже, он говорит на полном серьезе.

   Потрошитель как будто задумался.

   — Может быть,— проговорил он,— мы для начала разберемся с кем-нибудь другим, а вы посмотрите. Сдается мне, вон тот верзила как раз подойдет. Великолепная шкура, не правда ли, и как ее много! Наверное, хватит на то, чтобы сшить куртку. Или сперва заняться отшельником? Он-то будет вопить погромче верзилы. Кинется к моим ногам, станет молить о пощаде, воззовет к своему Господу — словом, устроит настоящее представление. Не знаю, не знаю. Между нами, его кожа такая сморщенная, что с ней больше намаешься, чем получишь удовольствие.

   Данкен продолжал хранить молчание.

   — Ладно,— заявил Потрошитель, махнув рукой,— время позднее, так что отложим до утра. Готовьтесь, милорд, благо впереди у вас целая ночь. А с рассветом мы возьмемся за дело,— Он поднялся, сунул клинок под мышку, похлопал по оттопыренному карману и притворился, будто уходит, однако тут же вновь повернулся к Данкену: — Думайте, милорд, думайте. Эйнер! Робин! — крикнул он своим людям.— Вы будете часовыми. Не спускать с них глаз, понятно? И учтите — никаких синяков. Если же вы попортите им шкуры или если они, чего доброго, сбегут, вы мне ответите головами!

   — Потрошитель,— сказал Данкен, — ты ошибаешься, мы не ищем клада.

   — Да? — осклабился бандит,— Возможно, милорд, возможно. Боюсь, однако, что, когда я выясню, что и впрямь ошибся, вам это будет без разницы,— Он отошел на несколько шагов в сторону,— Седрик, какого дьявола тебя туда понесло? Я же сказал, разбить лагерь поблизости!

   — Здесь трава для лошадей,— донесся издалека высокий голос пасечника,— и полным-полно хвороста для костра.

   — Хорошо, хорошо,— буркнул Потрошитель,— В конце концов, они надежно связаны. Сам дьявол не освободит их.

   — Так можно же перетащить их в лагерь,— предложил Эйнер, тот самый, что вынужден был уступить Данкену место за столом на пиру у Потрошителя.— Заодно поразвлечемся.

   — Нет,— возразил главарь банды после непродолжительного раздумья.— Не хватало еще впустую тратить силы. Обойдемся часовыми. Пускай лучше полежат в тишине и поразмыслят над своим будущим.

  С этими словами он направился к роще. Остальные головорезы, кроме Эйнера и Робина, потянулись следом.

   — Слышал, что он сказал? — спросил у Данкена Эйнер.— Так что никаких выкрутасов. Начнешь дергаться, я накормлю тебя песком. И шкура цела, и беспокойства меньше.

  — Милорд,— окликнул Конрад,— как вы там?

   — А ну заткнись! — рявкнул Робин.— Вести себя тихо, ртов не открывать!

   — Со мной все в порядке,— отозвался Данкен,— и с Эндрю тоже. Я не вижу Мэг.

   — Она слева, недалеко от Дэниела. Его привязали между двух деревьев.

   — Я сказал, заткнись! — Робин угрожающе замахнулся ржавым клеймором[2].

   — Эй, полегче,— предостерег Эйнер.— Или жить надоело?

  Робин угрюмо подчинился.

  — Милорд,— проговорил Конрад,— сдается мне, нас ждут крупные неприятности.

   — Похоже на то,— согласился Данкен.

   Манускрипт по-прежнему трепетал на ветру, зацепившись за ветки крохотного куста.

  На опушке рощицы, в тени ив, что-то шевельнулось. Данкен выпрямился и принялся внимательно, до боли в глазах, разглядывать то место, где, как ему показалось, заметил какое-то движение. Померещилось, подумал он. А если нет? Может, лисица? Нет, лисица навряд ли отважится подобраться так близко к людям. Ну тогда другое животное, привлеченное запахом пищи и громкими возгласами, что доносились не столь давно из лагеря бандитов. Там до сих пор горел костер — Данкен различал сквозь листву деревьев свет пламени,— однако буйное веселье, с криками и песнями, уже улеглось.

   В небе неспешно поднималась луна. С болота раздавался неумолчный не то стон, не то вой; Данкен впервые услышал его, когда очнулся от своего кошмарного сна. Некоторое время назад юноша попытался избавиться от веревки, что стягивала запястья, но все попытки оказались тщетными: он лишь раскровил руки, и теперь каждое движение причиняло невыносимую боль. Тем не менее Данкен не оставил надежду на спасение. Он твердил себе, что должен быть какой-то выход из создавшегося положения, измысливал многочисленные способы бегства и, после всестороннего обдумывания, отвергал их один за другим. Может, найти камень поострее и перетереть об него веревку, по крайней мере настолько, чтобы ее не составило труда разорвать? Да, но где взять камень, когда кругом сплошной песок напополам с суглинком? Может, попробовать извернуться так, чтобы связанные руки оказались не за спиной, а впереди? Вдруг получится перегрызть веревку зубами? Нет, часовые этого не допустят. И потом, акробат из него все равно неважный. Или подползти к Конраду — глядишь, кто-нибудь из них двоих сумеет освободить товарища от пут. Скорее всего, Конрад: его зубы больше и крепче... Опять-таки все упирается в Эйнера с Робином.

   Порой Данкен принимался воображать, что им на выручку приходит то Шнырки, который возвращается, перерезает веревку на запястьях одного и бросается к другому, а первый тем временем схватывается с часовыми; то Призрак, который, обнаружив их бедственное положение, отправляется за помощью; то Диана, которая налетает на бандитов, размахивая топором; то даже Дикий Охотник со своей сворой... Впрочем, он быстро возвращался к печальной действительности. Судя по всему, сбежать не удастся, на счастливое спасение тоже рассчитывать нечего, так что поутру...

   Однако Данкен запрещал себе думать о том, что ждет их утром. О таких вещах лучше всего не думать. В те краткие мгновения, когда мысли о предстоящей расправе все-таки пробивались на поверхность сознания, он ясно понимал, что не выдержит пытки, не сумеет вынести ее достойным образом. И самое главное, истязание будет продолжаться до конца, ибо ему нечего сказать Потрошителю. С чего тот только взял, что они ищут клад? Смешно, право слово. Хотя для таких, как Потрошитель, подобный вывод напрашивается сам собой. Ведь мясник Гарольд, не мудрствуя лукаво, приписывает другим людям собственные побуждения, а уж ему-то наверняка везде мерещатся клады и бесценные сокровища.