– Такова цена многолетнему потворству гильдейскому беспределу, – ответил я уже без тени иронии, глядя ему прямо в глаза. – Пусть вы лично тут и не виноваты. Несправедливость, сэр Виктор, рано или поздно наказывается. Вы сами говорили – таких, как я, десятки. Нас давят поодиночке. Массой, властью, золотом. И в конце концов должна была появиться последняя капля, которая переполнит чашу.

– И этой каплей стал ты, – тихо произнёс он, глядя куда‑то мимо меня. – И при этом, по твоим же словам, не сделал ничего, что могло бы подтолкнуть толпу парализовать целый город?

– Не задавайте вопросов, ответы на которые не хотите услышать, – парировал я. – Гильдия сама вынудила меня действовать так, как я действовал. У меня не было выбора. Я – лишь повар. У меня нет ни власти, ни ресурсов. Лишь повар. Понимаете? Лишь торговец. Лишь ремесленник. Лишь кузнец. Лишь… – я оборвал себя, дав словам повиснуть в воздухе.

Он промолчал. Я видел, как ходили желваки на его скулах. Но в глубине усталых глаз мелькало понимание. Понимание той страшной математики, где один человек, загнанный в угол системой, может стать не жертвой, а символом. И что именно этот символ я и создал – воплощение всего произвола, наглости и лжи, которые годами копились в городе.

– Прими предложение эльфа и просто уходи из города, – почти уговаривающе сказал Виктор. – Уверен, оно будет более чем щедрым, – мы остановились у знакомой двери в допросную.

– А я вот так не думаю, – спокойно заявил я, опережая его движение к двери.

– Что? – он обернулся, нахмурившись. – У тебя есть шанс выйти сухим из воды! Снять все обвинения!

– А кто сказал, – я медленно поднялся, и в моём голосе зазвучала сталь, – что теперь мне этого достаточно?

Я сам толкнул дверь и вошёл в допросную.

В комнате, за тем же столом сидел Астарион. Он сидел неестественно прямо, с гордо поднятым подбородком, спиной ко входу. Видимо, не желал сразу встречаться с моим взглядом. Надеялся сохранить иллюзию контроля до последнего.

Я без приглашения занял своё прежнее место напротив. Эльф наконец деланно‑медленно повернул голову. Надменное, холодное выражение не покидало его лица, но в уголках глаз я уловил мельчайшее напряжение.

– Гильдия, движимая… соображениями высшего порядка и милосердием, – начал он гладким, сладким голосом, – решила отозвать своё заявление о взыскании долга. Признаёт условия спора… спорными. Вы свободны от финансовых претензий. Так же, мы готовы покрыть ваше пребывание в столь стеснённых условиях. Скажем, пять сотен золотых, – его выражение явно не располагало к такой щедрости.

Я позволил себе саркастическую, короткую ухмылку.

– Ах, как великодушно. Решили сжалиться. Право, не стоило!

– Это – жест доброй воли, – прошипел Астарион, едва заметно теряя плавность речи.

– Прекрасно, – кивнул я, разводя руками. – Я принимаю ваше… сожаление о случившемся. Благодарю.

На лице эльфа мелькнуло облегчение, смешанное с презрением. Он сделал движение, чтобы встать, считая аудиенцию законченной.

– А теперь, – мой голос прозвучал тихо, но с такой чёткой лезвийной остротой, что эльф замер в полупозе, а Виктор у двери резко поднял голову. – Теперь уже я выдвигаю обвинения.

В комнате повисла гробовая тишина.

– Я обвиняю Гильдию Кулинаров, – продолжил я, перечисляя пункты на пальцах, – в организации подлога и фабрикации доказательств. В заведомо незаконном обвинении с целью шантажа. В попытке незаконного захвата чужой собственности – а именно, таверны «Драконий котёл». В спонсировании и организации нападения на меня посредством найма Красной Лапы. И, наконец, в целенаправленном причинении ущерба моей репутации и честному имени!

Лицо Астариона побелело, потом побагровело. Он вскочил, с грохотом опрокинув стул.

– КАК ТЫ СМЕЕШЬ⁈ – его идеальный, мелодичный голос сорвался на визгливый крик, в котором зазвенела чистейшая ярость. – Жалкий смертный! Грязный, нищий поваришка! Ты… ты обвиняешь Гильдию⁈

Виктор застыл у стены, его глаза метались от моего спокойного лица к искажённому гримасой гнева лицу эльфа. Начальник стражи понимал: чаша не просто переполнилась. Её только что разбили об пол. И игра теперь шла по совершенно новым правилам.

– Он подослал своего сообщника! – Астарион почти выкрикнул, обращаясь уже не ко мне, а к Виктору, будто ища у того поддержки. Его палец, тонкий и изящный, дрожал, указывая в мою сторону. – Этот… этот отброс нанял какого‑то проходимца, чтобы устроить весь этот хаос! Сотни людей на улицах! Дороги перекрыты, работа города парализована! Если правда выйдет наружу, если они узнают, что это всё – его дешёвая провокация… – у него аж губы затряслись, – Да мы его размажем по мостовой! Мокрого места не останется!

Он перевёл на меня пылающий взгляд, в котором смешались ярость, страх и презрение.

– Единственный шанс выжить – принять наше предложение и исчезнуть. Прямо сейчас. Пока ещё можно всё списать на… народное возмущение.

В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием эльфа и отдалённым, приглушённым гулом толпы за окном, словно море за стенами. Виктор молчал, его лицо было каменной маской, за которой шла своя война – долга, прагматизма и того странного понимания, что возникло между нами.

Я не спеша поднялся. Не резко, а плавно, как поднимается дым от потухшей свечи. Мой стул тихо отъехал по каменному полу.

– Ошибаешься, – сказал я. И мой голос был тихим, ровным, без единой нотки пафоса или угрозы. Он был просто констатацией. – Это не меня размажут. Это я размажу вас.

Астарион замер, его гнев на миг сменился чистейшим, животным непониманием.

– Как только на улице узнают, что в ответ на народный гнев, на требование справедливости, Гильдия Кулинаров не признала вину, не извинилась… а попыталась заткнуть мне рот деньгами и выгнать из города… – я сделал крошечную паузу, давая каждому слову вонзиться, как нож. – … ваша репутация будет уничтожена. Не просто запятнана. Уничтожена. Окончательно и бесповоротно. Для людей вы станете не просто жадными – вы станете трусами. Бандитами, которые, пойманные на месте преступления, пытаются откупиться и сбежать. Вам конец. Не как организации – как авторитету. Как силе, которой можно верить или которой стоит бояться.

Эльф стоял, будто парализованный. Его разум, отточенный на интригах и юридических казусах, явно лихорадочно искал лазейку и не находил её. Всё, что он мог предложить – силу и деньги. А против символа, против разгневанного народа, который они же сами и разожгли своим давлением на меня, эти козыри были бесполезны.

– Чего… чего ты хочешь? – наконец выдохнул он, и в его шипящем шёпоте уже не было надменности. Был лишь холодный, липкий страх. – Денег? Больше золота? Имени? Места в гильдии? Говори!

Я позволил себе улыбнуться. Не победно, не злорадно. Загадочно. Как человек, знающий ответ на вопрос, который ещё не задан.

– Я – повар, Астарион. Всего лишь повар. И единственный язык, на котором я могу с вами говорить на равных – это язык моей профессии.

Я видел, как Виктор нахмурился, пытаясь угадать мою мысль. Эльф лишь бессмысленно моргнул.

– Я предлагаю соревнование, – сказал я чётко, отчеканивая каждое слово. – Публичное. Прямо здесь, в Мередале. Один повар. Против трёх лучших мастеров, которых выберет Гильдия Кулинаров. Кулинарная дуэль.

В комнате снова повисло ошеломлённое молчание. Потом Астарион фыркнул – слабая, почти истеричная попытка вернуть себе хоть тень превосходства.

– Ты… ты сошёл с ума? На что ты надеешься? Унизить нас в кулинарии? Это смешно!

– Не надеюсь, – поправил я его. – Я намерен. Вы всем своим видом, всей своей системой показываете, что вы – сила, а такие, как я – пыль. Я хочу показать этой пыли, этой толпе за окном, и вам самим… что вы не всемогущи. Что ваше мастерство, ваши секреты, ваше золото – не гарантия победы. Что один человек с котлом и ножом может поставить на место целую гильдию. На её же поле.

Виктор медленно, будто скрипя каждым суставом, повернулся ко мне.