— Это благодаря его матери, кто же знал, что она нелюдь? — отвечает Фрейсине, не глядя ни на кого.

— Как же можно скрыть свою нелюдскую природу? — вообще я помню, что граф Ренар говорил мне о чём-то таком, что у него нечеловеческие предки, и оттого он может больше, чем обычный человек и обычный маг.

— Легко, она на людях никогда не оборачивалась, — говорит Фрейсине нехотя. — И когда её отец принимал наше сватовство, тоже ни слова не сказал — что они роднятся с нелюдями уже который век, и что все его дети — проклятые оборотни!

— А о чём сказал?

— Что сильные маги. Нелюди всегда сильные маги. Но кто ж знал-то? Никто не может увидеть, нелюдь перед тобой или нет, если он сам не захочет!

— Другой нелюдь может, — усмехается сбоку маркиз де Риньи. — И ещё некромант.

Смотрю в ту сторону — маркиз ободряюще улыбается, Эмиль кивает мне.

— Это что, всех детей некроманту показывать, что ли? — вскидывается герцог. — Только ещё не хватало! Да и поначалу он был как все младенцы, это уже когда ходить начал, принялся оборачиваться — и шнырять по замку! А тесть только смеялся, и говорил — мол, хорошая сильная кровь, и хорошо, что во мне тоже оказалась толика силы — тем сильнее и мощнее будет маг. И что звери растут и взрослеют быстрее людей, оттого ему и удобнее бегать на четырёх ногах, чем на двух, и следует научить его ходить и так, и этак. Быть и зверем, значит, и человеком. И не слушал меня, когда я просил его прекратить это и запретить Арно принимать звериный облик, потому что куда это годится — наследник Фрейсине со звериными ушами? И хвостом? Бегает по замку на четырёх ногах? Так выставить нас всех на посмешище!

— Эх, я жалею, что здесь нет графа Ренара, он бы объяснил, полагаю, что это не посмешище, а дополнительные возможности, — вздыхаю.

И король с маркизом де Риньи и Саважем согласно кивают — видимо, для них это не новость.

— Ни разу не видел у Ренара ни ушей, ни хвоста, — сварливо отвечает Фрейсине.

— Неужели ваш сын не умеет их прятать? — спрашиваю.

— Нет, — страдальчески отвечает он. — Нет, вечно эти уши, этот хвост, и извольте, значит, сшить ему такие штаны, чтобы этот хвост не был виден! Или так спрятать под плащом! И ещё сделать так, чтобы от него кони не шарахались! Ни один воспитатель не смог договориться с ним, он неуправляем! Это постоянные свары, драки со сверстниками, укусы до крови, и полное отсутствие каких-либо манер!

— И как же господин Руссо нашёл общий язык с вашим сыном?

— Не знаю, но ему удалось заставить это животное сидеть и слушать!

Как по мне, называть собственного сына животным — как-то чрезмерно.

— И что же, кто-то проверял знания вашего сына? В самом ли деле он учился, или нет?

— Проверяли. Я привозил людей из столицы, из университета. И они сказали — да, всё в порядке. Только после проверки я позволил Руссо удалиться и жить в глуши, и отдал ему тот дом.

— А отчего вы не отправили сына в Академию? Там охотно учат разных магов.

— На посмешище? Чтобы все показывали пальцем на хвост наследника Фрейсине? Чтобы все узнали? Чтобы моё имя звучало в песнях уличных бродяг и рассказах в столичных гостиных?

О, я отлично представила себе, как это могло быть — потому что сама устроила некоему судье примерно то же. Но там — зарвавшийся судья, а тут — молодой человек, скорее всего — неуверенный в себе, при таком-то отце!

— Что вы сказали о сыне его величеству, когда пришла пора привезти его ко двору?

— Я честно сказал, что он в здравом рассудке, но неизлечимо болен. И просил дозволения не представлять его ко двору, — глухо ответил Фрейсине.

— И новый брак был нужен вам для того, чтобы новые дети не имели ушей и хвостов? — не могу я об этом не спросить.

— Да! Его мать оказалась хилой, и отдала богу душу от зимней простуды. Да я и не рискнул бы ещё на одного ребёнка от неё — зачем мне два животных в доме, одного достаточно!

— От простуды? — как-то не верится. — Маги ж крепче и здоровее, а маги-нелюди — и вовсе! Чем и как её лечили?

— Никак. Она вся покрылась пятнами, а я не желал подцепить заразу от неё, и запретил заходить в её спальню. Воду и еду ей ставили под дверь, она сначала выходила и брала, а потом перестала. За дверью сначала слышали шаги, а потом уже нет. Я велел провинившейся служанке зайти и посмотреть, что там, она зашла — сказала, лежит на постели, дышит. А через три дня уже и на постели никого не осталось, просто никого. Я позвал её брата, он едва не убил меня, как услышал, а потом сказал — она ушла, её здесь более нет, заказывайте заупокойную службу.

— Фрейсине, вы рехнулись? — интересуется король. — И как родственники вашей жены вовсе оставили вас в живых!

— Они все вскоре после того убрались куда-то, а владения отдали дальнему родичу. А я жил… как жил. А потом увидел зимой в Массилии вот её, — кивает на меня, — и узнал, что это вдова де ла Шуэтта. А я слышал, что он женился на дочери Сен-Мишеля, которую хорошо спрятали — не так от меня, как от Вильгельма Дармштейнского и его подручных магов, очень уж он хотел уничтожить бастарда жены. А тут смотрю — выжила, выросла, сыта, здорова, смотрит дерзко — так и пускай родит мне ещё парочку сыновей, тоже здоровых, и чтоб людей, а не животных. И магов, нормальных магов, а не то недоразумение. А она заартачилась, ровно как и маменька её, будто и впрямь законный отпрыск королевской семьи! Была бы умная — поняла бы, в чём её выгода, и согласилась бы сразу!

— Чтобы потом умереть в запертой комнате, если вдруг что-то пойдёт не так? — тихо спрашиваю я среди гробового молчания.

— Чего сразу умереть-то, — вскидывается Фрейсине и замолкает.

— Ваше величество, есть ещё у вас вопросы к этому человеку? — а вдруг?

Вопросы есть, но их немного — о Руссо, но все мы видим, что Фрейсине и впрямь не задумывался о том, что может творить на подвластной ему территории Руссо. И вопрос о Руссо придётся решать с самим Руссо.

— Тогда я желаю видеть Арно Фрейсине здесь и сейчас, — говорит король непререкаемо.

— Я помогу порталом, — тут же откликается Саваж. — Если ваше величество дозволит открыть его.

И впрямь, король дозволяет — что-то там делает, я не понимаю, что, и портал открывают прямо здесь, и ожидание оказывается недолгим, очень скоро Саваж возвращается с молодым мужчиной, весьма похожим на Фрейсине, и он очень — очень! — хорош собой. Чёрные кудри, зелёные глаза… я понимаю принцессу Агнесс, если старший Фрейсине в юности был красив хоть вполовину от сына, то пропасть нетрудно.

И — ни ушей волчьих, ни хвоста. Совсем. Никаких.

— Арно Фрейсине к услугам вашего величества, — представляет его Саваж.

Тот склоняется в совершенно приличном поклоне.

— Встаньте, — велит ему король, — и скажите — отчего ваш отец не представлял вас ко двору?

— Очевидно, не имел такого желания, — на отца сын не смотрит.

— Он утверждал, что даже облик ваш не вполне человеческий.

— Только если это для чего-то нужно, — и на мгновение мы впрямь увидели на голове среди чёрных кудрей волчьи уши, и в улыбке мелькнули клыки, и показался хвост.

— Отчего же ваш отец утверждает обратное?

— Откуда мне знать? Спросите его, — младший Фрейсине смотрит на короля прямо и открыто.

— Госпожа де ла Шуэтт? — король смотрит на меня.

— Господин герцог, вам придётся ответить, — говорю негромко.

— А что отвечать, он же и сейчас издевается над всеми вами, — захохотал Фрейсине. — Смотрите, он же нелюдь, он смеётся, и хвостом своим машет, и шевелит ушами, и что такому здесь делать? Пускай убирается и не думает даже показывать здесь свою волчью сущность!

Господин герцог хохочет, да так, что валится на пол и дальше уже катается по полу, перемежая смех со всхлипами и воем. Саваж мгновенно с разрешения короля зовёт де ла Мотта, тот появляется достаточно быстро, и сразу же говорит — изолировать, лучше всего — вернуть в те же покои, где тот сегодня ночевал.

Дальше уже суета и суматоха — Фрейсине уносят, он дёргается и воет, король велит всем, кроме Арно Фрейсине, оставить его, мы кланяемся и отправляемся наружу.