— Что… всё? — тихо спросила она, подняв заплаканные глаза.

Кажется, после разговора надо присылать сюда Валерана, и пускай даёт ей какое-нибудь успокоительное.

— Всё, что ты знала — о нападении на Гаспара, о том, кто и зачем это сделал, о том, что все эти люди делали в твоём поместье. Ты понимаешь, что ты — хозяйка, и спросят в первую голову с тебя? Выходит — ты прикормила банду, которая нападала на людей там поблизости.

— Но я ничего не знала, — шепчет она и снова ревёт. — Если бы я только знала! Мне же никто не сказал!

— Что тебе никто не сказал? Для чего нужны деньги?

— И это тоже, да, — она подняла голову и решилась посмотреть на меня. — Скажи, ты теперь презираешь меня? Ненавидишь?

Да, так ненавижу, что сижу тут и сопли тебе вытираю.

— А я должна? Мне есть, за что ненавидеть тебя? — ну так, на всякий случай.

— Наверное, ты должна отдать меня де Ренелю, — швыркает носом.

— Зачем ты ему? Кажется, он любит попышнее, ты не в его вкусе, — вздыхаю, но она не ценит мои попытки шутить.

— Он посадит меня в темницу.

— Понимаешь, я ведь не знаю пока ещё твоей версии всего, что случилось. Расскажи уже, что ли? Кстати, ты поняла, что в тот день, когда Люшё завёз меня к чёрту на кулички, я ездила к Орвилям договариваться в том числе о твоём замужестве?

— Что? — она смотрела на меня и как будто не понимала, о чём это я.

— Ты сказала Люшё, что я еду к Орвилям одна. Чтобы уж точно он, а не Ксавье, повёз меня, да? А я не только отдала твои долги, но и договорилась о браке, Люсьен был готов сделать тебе предложение, а господин Орвиль-старший дал своё согласие. Мне казалось, это хороший вариант для тебя.

Она смотрела расширившимися глазами… кажется, не верила.

— Но его отец был против… всегда против, совсем против. Как ты убедила его?

— Как-то убедила. И вечером они должны были прийти на ужин и на помолвку.

— Они пришли, но… ничего не сказали. И виконт Гвискар отправил их обратно. И теперь наверное я им уже не нужна-а-а, — вот, она снова зарыдала.

— Так, Тереза, — говорю я сурово. — Ты сейчас поднимаешься, умываешься, садишься и рассказываешь мне всё, что знаешь. Про Жермена, про Сазана, про Люшё, про камердинера Жироля и про кого ты там ещё можешь что-то знать. Понимаешь, мне было очень неприятно понять, что ты за моей спиной предпринимала что-то против меня. Ладно деньги, я их снова заработаю. Но скажи на милость, почему ты взялась помогать моим убийцам?

— Я не знала, не знала!

Она продолжала реветь, и тогда я просто взяла её за руку, стащила с кровати и повела к столику, на котором стоял умывальный кувшин. Полила на руки, усадила, расчесала волосы и выдала свежую сорочку, на которую уже можно было надевать платье. Но это потом, поговорить можно и так.

— Вот и расскажи, чего именно ты не знала. Начни со столицы. Или нет, даже раньше. Кто такой Сазан и почему он считает, что ты должна его содержать.

— Это… это молочный брат Жана. У него что-то не удалось в жизни, и он жил в Вишнёвом холме. Давно уже жил, ещё до нашей с Жаном свадьбы там поселился. Я его и видела-то пару раз всего! До того, как он осенью приехал в Массилию и сначала передавал мне записки через Франсин, а потом, когда ты уехала в Ор-Сен-Мишель, Франсин сказала, что нам надо бы съездить в лавку, а вместо лавки мы приехали в какой-то плохо обставленный дом, где был Сазан. И он потребовал денег, сказал, у него нет ничего, ни постоянной работы, ни семьи, и пускай я помогу ему. Я не хотела ему помогать, у меня и свои нужды были тоже. Он хотел, чтобы я его жалела и кормила-поила, а мне самой хотелось и арро с пирожными, и новое платье, и новое колье! И тогда он сказал, что я должна ему помогать, потому что иначе он скажет, что я всё знала о покушении на Гаспара и не созналась, когда шли розыски.

— А ты знала? — спрашиваю как бы между прочим.

— Нет, нет, — она испуганно качает головой. — Да откуда бы, мне никогда никто не доверит ничего серьёзного! Я сказала, что могу дать денег, когда мне пришлют из банка доход за год. И чтоб раньше даже и не показывался. А потом ты приехала, и ты рассердилась, когда узнала о долгах, и ругала меня, — снова хлюпает носом.

— А ты думала, я обрадуюсь, когда мне прислали все эти счета из лавок?

— Я… я не думала, — она не смотрит на меня. — Я просто… ну… жила.

Жила она, значит.

— И как ты додумалась просить денег у старшего господина Орвиля?

— Ну Люсьен же просил у тебя, вот я подумала, что если попрошу у его отца, то вдруг он даст. А не просить было нельзя, потому что Франсин постоянно приносила мне весточки от них от всех — что меня непременно или убьют, или просто изобьют, или напишут про меня письмо, что я тоже из их компании и помогала убивать Гаспара, а я ничего, ничего об этом не знаю, но кто бы мне поверил!

— Де Ренель маг, будто не знаешь. Он бы отличил ложь от правды. Даже если бы эта ложь была написана на бумаге.

— Знаешь, когда на тебя вот так насели, уже не помнишь, кто маг, а кто — нет. И какая польза может быть от того, что де Ренель — маг. Вдруг он бы обрадовался ну хоть какому подозреваемому, у него ж никого не было?

— Вот чтобы не мучиться, нужно было подойти и всё рассказать. Просто рассказать, понимаешь?

— Так ты ж и вовсе перестала со мной разговаривать, у тебя теперь виконт для разговоров, и герцог Фрейсине к тебе сватается, и вообще ты теперь такая важная, что к тебе не подойти.

— А ты пыталась? — интересуюсь, надо же знать, вдруг я где-то что-то пропустила.

— Я… я хотела несколько раз. Но ты всё время была чем-то занята. Я думала, ты больше меня не любишь, раз рассердилась на меня за долги. А потом ещё господин Огюст де Тье, который сделал тебе предложение.

— А я разве его приняла?

— Нет, но почему тебе?

— Ну и спросила бы у него самого, — так, что там ещё копится? — Тереза, понимаешь, если не говорить о своих мыслях, то о них никто не узнает. Если не рассказывать о своих бедах и не просить помощи, то никто и не поможет. Люди не умеют понимать, что думают другие люди, — я в последний момент сообразила, как сказать, что люди не телепаты.

— Как же, ты же маг! Ты же всё про всех понимаешь! И всех видишь насквозь!

Божечки, ещё и местные суеверия про магов. Дорогое мироздание, дай мне сил.

— Я недавно маг, и я неумелый маг, не веришь — спроси господина графа, он тебе объяснит про магов. Маг слышит, когда ему лгут, да и только. Когда о чём-то умалчивают — слышит далеко не всегда. Особенно о том, о чём сам маг не имеет никакого представления. Остальное нужно… специально понимать. Силой нужно учиться пользоваться, и в некоторых вопросах Жанетта де Саваж и дети виконта Гвискара умеют больше меня, просто потому, что их учат с самого раннего возраста, а меня до господина графа не учил никто. Нет, я не знаю всего про всех, и про тебя тоже. Нет, я не понимаю, о чём ты думаешь, если взгляну на тебя. И сейчас не понимаю. Зачем ты сказала Люшё, что я собираюсь ехать одна?

— Он просил меня сказать, если ты куда-нибудь поедешь одна, — она не смотрит на меня. — И угрожал, что если я не скажу, то он расскажет тебе, что я даю деньги людям, которые разбойничают на большой дороге. Я отругала его, ну, то есть я хотела так сделать, но он был такой страшный, что не смогла сказать ему ни слова об этом. А он добавил — мол, если я только заикнусь кому-нибудь, то он сдаст меня де Ренелю, или новому господину судье, или ещё кому-нибудь, кто в этом понимает. Или даже сам меня убьёт. Он был такой страшный, что я не посмела ослушаться его. И сказала ему, что ты собираешься ехать одна… И теперь ты никогда меня не простишь.

Ну вот, снова слёзы и швырканье носом. Терпи, Вика, терпи.

— Я не могу обещать, что смогу относиться к тебе, как раньше, понимаешь? Сложно дружить с человеком, который помогал тебя убивать. И тебе придётся рассказать всё то, что ты сейчас рассказала мне — де Ренелю или виконту, они должны это знать. Но я могу позвать Орвилей, и если они всё ещё не против — то пускай приходят свататься. А после свадьбы вы отправитесь в Вишнёвый Холм. И будете учиться жить самостоятельно. Это неплохое поместье, и оно приносит реальный доход. На него можно жить семьёй, я думаю, вы справитесь.