Прямо там, на экране ее телефона, маленький Макс с широкой улыбкой на лице, одетый в новенькую форму с номером двадцать один.

— У него номер его отца. Зи ухмыляется. — Он сам это выбрал?

— Я серьезно не могу говорить об этом. Кай снимает очки, прижимая большой и указательный пальцы к закрытым глазам.

Миллер смеется, но проводит рукой по спине мужа.

Исайя улыбается. — Мы спросили его, какой номер он хотел бы носить, и он сказал, что хочет номер своего отца. Это было чертовски восхитительно.

— Я чертовски люблю этого ребенка-. Кай вздыхает. — Но я понятия не имею, почему он уже достаточно взрослый, чтобы играть. Куда ушло время? Такое чувство, что вчера Миллер выводила его на поле, чтобы он сделал свои самые первые шаги.

Миллер мягко улыбается ему, сжимая его плечо.

— Как ты вообще выбрал номер своей майки? — Спрашивает Инди. — Двадцать один что-нибудь значит?

— О, трахни меня, — бормочет Рио себе под нос так, чтобы слышала только я.

— Отличный вопрос, Инди! — Я кладу руку на плечо Рио, взволнованная предстоящим разговором.

— Не совсем, — говорит Кай. — Мне было двенадцать лет, и я не знал, какое число выбрать, поэтому я перевернул цифры своего возраста, потому что именно так работал мой двенадцатилетний мозг.

Исайя хихикает. — И я на два года моложе, поэтому я выбрал число, которое было на два меньше его. Девятнадцать.

Рио рядом со мной совершенно молчит, и я знаю, что он надеется, что этот разговор прекратится, но я не позволяю этому случиться. — Райан, а как насчет тебя?

— У меня нет веской причины. Сколько мне было? Пять или шесть лет, когда я впервые присоединился к команде. — Он смотрит на сестру в поисках подтверждения. — И я был болен в тот день, когда они выбирали номера, поэтому они вручили мне футболку с пятым номером, когда я вернулся. С тех пор я ее не менял.

— Как последовательно с твоей стороны, малыш. — Инди смеется, уронив голову ему на плечо. — Зи?

— У меня все просто. В то время был взят номер один, и я решил, что номер одиннадцать даже лучше, потому что это номер один дважды.

В группе раздается негромкий смех, потому что, судя по тому, что я узнал о Зандерсе, этот мыслительный процесс идет своим чередом.

Все обращают свое внимание на Рио, но он не отвечает.

— Рио? — Стиви подталкивает. — А как насчет тебя?

Он долго колеблется, не глядя в мою сторону. Я просто сижу здесь с самодовольной улыбкой на лице, положив руку ему на плечо, в восторге от того, что наконец-то получу ответ на вопрос, который мучил меня месяцами.

— Ну, — медленно начинает он. — В детстве я всегда был номером восемьдесят три.

— Значит, ты поменял цифры? — Предполагает Миллер.

— Не совсем. Когда я был ребенком, я не знал, какое число выбрать, поэтому выбрал число моего любимого дня, которым, конечно же, был мой день рождения. Третье августа. Восемьдесят три.

Меня наконец осеняет осознание. Я забыла, что его старый номер был датой его рождения. Что означает, что его новый номер…

— Когда я приехал в тренировочный лагерь в Чикаго, меня спросили, не хочу ли я сохранить восемьдесят третий день, но я решил, что пришло время сменить его на мой настоящий любимый день.

Мой день рождения. Восьмое марта. Тридцать восемь.

У него на майке уже шесть лет висит дата моего рождения, а я понятия не имела.

Он медленно оборачивается через плечо, чтобы посмотреть на меня.

Я опираюсь подбородком на руку, которая покоится на нем, на моих губах появляется болезненно широкая улыбка. — Значит, я тебе действительно нравлюсь, да? — Я тихо поддразниваю его, чтобы слышал только он.

— Я думаю, мы оба знаем, что это немного глубже, даже если мы все еще притворяемся, что это одна из тех невысказанных вещей. — Он поворачивается, чтобы запечатлеть быстрый поцелуй на моих губах. — И так было пятнадцать лет, Хэл. Ты запала на меня с того дня, как стала соседской девчонкой.

Я ставлю последнюю грязную тарелку у раковины, пока Райан заканчивает ее мыть.

Исайя убирает со стола, Кеннеди раскладывает остатки еды по тарелкам, а Кай, Миллер, Стиви и Зандерс забирают наверху своих спящих детей, чтобы отнести их домой.

Становится поздно, и мы все готовы идти, поэтому я ускользаю в домашний офис Инди, где повесила пальто в шкаф, когда впервые попала сюда, но когда я подхожу к двери кабинета, я обнаруживаю, что она заперта.

Я собираюсь пойти спросить Райана, могу ли я войти туда, когда слышу голос Рио, доносящийся из глубины комнаты.

— Я собираюсь подписать.

— Ты? — Я слышу, как Инди спрашивает, но не знаю, как понять тон. Она удивлена или просто соглашается с ним?

— Но я не знаю, как я собираюсь ей сказать. — В тоне Рио слышится паника. — Как она собирается навестить меня? Моя мама отказывается даже разрешать мне говорить о Хэлли, и я должен предположить, что они смогут находиться в одной комнате?

У меня сводит желудок.

Меня тошнит не от того, что я слышу, что он собирается подписать контракт с командой из своего родного города. Я давно это знала. Но вместо этого это подтверждение того, что презрение его матери ко мне разъедало его изнутри, как я и подозревала.

— Все образуется само собой, — пытается успокоить Инди.

— Все не так просто, Инд. На самом деле это чертовски сложно. Я не могу рассказать тебе все подробности, почему это так, но поверь мне. История между ними — это не какое-то маленькое недоразумение, которое пройдет само по себе.

В этом он прав. В нашей ситуации много нюансов. Только он и я сможем когда-либо полностью понять.

— Рио, ты должен делать то, что лучше для тебя.

— Я знаю. Наступает долгая пауза. — Но меня тошнит от мысли, что всю оставшуюся жизнь моя мама не будет одобрять женщину, которую я люблю. Как, черт возьми, я должен смириться с этим, Инди?

Я ухожу до того, как она ответит, потому что мне не следует участвовать в этом разговоре.

Я создаю как можно большее расстояние между собой и дверью, прислушиваясь к стуку своего сердца в ушах. И не потому, что Рио только что признался, что любит меня. Я тоже это уже знала. Мое сердце бешено колотится, потому что он прав.

Ему не должно нравиться, что его матери не нравится женщина, с которой он. И я знаю каждой клеточкой своего существа, что я больше не могу быть той женщиной.

Осознание этого настолько болезненно, что я думаю, меня сейчас стошнит.

Я просто… Я не знаю, как я вообще смогу выговорить эти слова. Мысль об этом разговоре, который, как я верила, мне никогда не придется вести, вызывает у меня физическую тошноту. Не говоря уже о том, как я когда-нибудь найду в себе мужество сделать то, что, я знаю, должно быть сделано?

Мама Рио — его единственная семья. Он любит ее так же, как я люблю своего отца, и я не буду причиной того, что эти отношения развалятся.

Я отказываюсь быть.

Рио

— Спасибо, чувак, — говорю я водителю райдшера, когда он высаживает меня в аэропорту. — Ценю это.

Схватив свою сумку, я направляюсь в аэропорт Монреаля.

Мы только что выиграли нашу игру, и я с нетерпением жду возвращения домой. Завтра у Хэлли день рождения, и я отказываюсь пропускать еще один, поэтому я получил разрешение от руководства команды вылететь домой коммерческим рейсом сегодня вечером вместо того, чтобы ждать вылета самолета команды завтра днем.

Я еще не сказал ей. Я держал этот сюрприз при себе, и мне не терпится увидеть ее лицо, когда я переступлю порог сегодня вечером. Я должен быть в состоянии добраться туда до полуночи и провести каждую секунду моего любимого дня со своей любимой девушкой.

Направляясь прямо к линии безопасности, я достаю телефон, чтобы связаться с Рен, желая предупредить ее, что позже проберусь в ее дом.