Он взбивает миндальное молоко, прежде чем налить его в кружку, затем старается изо всех сил создать дизайн с помощью пены. Но даже с моей точки зрения, я могу сказать, что рисунок выглядит дерьмово.

Его взгляд прикован к кружке, он доливает остатки подогретого молока и делает что-то чрезмерно энергичное запястьем, как будто от этого дизайн будет выглядеть лучше.

— Я знаю, ты там пытаешься не смеяться надо мной.

Это действительно заставляет меня смеяться. — Я не такая.

— Твое вранье на самом деле не улучшилось с тех пор, как я видел тебя в последний раз, Хэл.

Рио осознает, что он сказал, одновременно со мной, и неловкое напряжение вокруг нас спадает, как это было всегда с тех пор, как мы снова увидели друг друга.

Он прочищает горло, пересекает кухню и протягивает мне кружку. — Миндальное молоко, если я правильно помню.

Я беру это у него, благодарная за быструю попытку продвинуться вперед.

— Прекрасно. Спасибо.

Я не говорю ему, что не люблю миндальное молоко. Я заказывала его, когда мы были моложе только потому, что знала что он попросит глоток моего латте, потому что не справится с таким количеством кофеина, если закажет свой собственный, а я не хотела, чтобы молочные продукты его беспокоили.

— А латте-арт? спрашивает он. — Это тоже прекрасно, да?

Здесь буквально нет рисунка. Это всего лишь пара белых капель пены, беспорядочно разбросанных по поверхности кофе.

— Что именно это такое?

Он усмехается. — Это лебедь, Хэл. Очевидно.

— О, да. Теперь я понимаю. Это очень… запутанно. Очень… абстрактно.

Он разражается смехом, и я делаю глоток, чтобы скрыть свою улыбку от этого звука. Я не уверена, из-за его смеха или из-за латте, но каждый дюйм моего тела согревается.

— Спасибо, что защитила мое эго.

Я игриво закатываю глаза. У этого мужчины никогда не было эго, нуждающегося в защите. Он человек, которому нетрудно выставить себя дураком, позволив окружающим ослабить бдительность.

Я делаю еще глоток своего латте, потому что, черт возьми, это вкусно, и для человека, который любит правильный эспрессо, но не может позволить себе разориться, это все прямо сейчас.

— Не стесняйся практиковаться в этом латте-арте на мне в любое время, когда захочешь. Это восхитительно. Спасибо.

Он облокачивается бедром на кухонную стойку напротив меня, наблюдая, как я пью. — Не за что.

Делаю еще глоток, на этот раз немного пены прилипает к моей верхней губе. Я не раздумываю дважды, прежде чем убрать ее медленным скольжением языка, пока не поднимаю глаза и не обнаруживаю, что он наблюдает за всем этим.

Его зеленые глаза прищурены и сосредоточены на моем рте.

— Это хорошо.

Он напевает, его внимание привлечено лазером. — Хорошо.

Друзья.

— Хочешь попробовать? — Боже мой, почему мой голос звучит так? Он хриплый и мягкий.

Он облизывает губы, когда звонит его телефон, нарушая момент. Быстро прочистив горло, он проверяет экран, где имя его отца выведено достаточно крупным шрифтом, чтобы мы оба могли его видеть.

Энергия снова меняется, когда взгляд Рио становится жестче, он смотрит на экран, а затем переводит его на меня. — Мне нужно ответить, но я сделаю это быстро, — говорит он, проскальзывая в комнату дальше по коридору, прежде чем закрыть за собой дверь.

Я не даю себе ни минуты на то, чтобы задуматься, какие у него сейчас отношения с отцом.

Потому что мы друзья. Профессионалы, друзья по работе.

Друзья, которые пялятся друг другу в рот, но, тем не менее, друзья.

И поскольку я здесь выполняю свою работу, я отправляюсь на самостоятельную экскурсию по первому этажу.

Стены Рио все белые, как он и сказал. Кажется, что ничего не было сделано с того дня, как он купил дом. Гостиная, столовая и прихожая устланы серым ковром строительного качества. Пол на кухне выложен квадратной плиткой с серыми и бежевыми вкраплениями, а задняя панель выложена ярко-белой плиткой. Столешницы выполнены из черно-коричневого гранита с резким контрастом, а шкафы — из темного искусственного дерева.

В этом доме нет ничего плохого от природы. Он по-прежнему считается новым, если подумать о сроке службы дома, но в нем также нет особой индивидуальности. И то, что этот дом принадлежит Рио, человеку, в мизинце которого больше индивидуальности, чем во всем существе большинства людей, кажется неправильным.

Это также кричащий дом братства благодаря пустым бутылкам из-под спиртного, расставленным по верхним стенкам шкафов, и приставке Xbox в гостиной, которая была преобразована в домашний кинотеатр, с таким количеством элементов управления, какого я никогда не видела прикрепленным к одной консоли. Мебель не подобрана, как будто ему просто нужно было достаточно места для всех, и он меньше всего заботился об эстетике всего этого.

Если и есть что-то, что подтверждает для меня этот мой небольшой тур, так это то, что его друзья и товарищи по команде проводят здесь много свободного времени, и пространство для них является для него приоритетом.

Я бы записала это в свой блокнот, если бы почувствовала, что нуждаюсь в напоминании, но то, что он ставит других выше себя, — это неотъемлемая часть его личности, о которой я знаю с одиннадцати лет.

Дверь в спальню на первом этаже открывается, но внимание Рио приковано к телефону, когда он заканчивает разговор с отцом. Его челюсть сжата, ноздри слегка раздуваются, когда он возвращается мне навстречу.

Я должна спросить, все ли в порядке, но если мы сейчас затронем тему любой из наших семей, это только размоет ту профессиональную и дружескую грань, которой мы пытаемся придерживаться.

— Может, поговорим о концепциях дизайна? — Спрашиваю я. — Я принесла несколько примеров цветовой палитры, чтобы получить представление о том, что тебе подходит.

Он еще раз смотрит на свой телефон, прежде чем снова переключает внимание на меня, быстро кивая головой. — Я понятия не имею, что это значит, но да.

Я хихикаю, занимая место за столом, пока он выбирает то, что прямо рядом со мной несмотря на то, что есть примерно шесть других вариантов, которые позволили бы нам держаться на некотором расстоянии.

Я даю ему минуту, чтобы просмотреть книги на столе, некоторые демонстрируют легкую и воздушную эстетику, другие немного темнее и унылее. У некоторых из них характерен каждый дюйм дизайна, а другие более упрощены и современны.

— Привлекает ли что-нибудь из этого твое внимание? Видишь ли ты что-нибудь, ради чего хотел бы просыпаться каждое утро?

Ожидая его ответа, я переключаю свое внимание с книг на него.

Только для того, чтобы обнаружить, что он уже смотрит на меня.

— Ты все еще слушаешь музыку? — спрашивает он ни с того ни с сего.

— Что?

— Когда происходит что-то важное. Ты все еще прикрепляешь к этому песню, чтобы помнить ее при повторном прослушивании? Например, в первый день реализации проекта нового дома.

Ностальгия захлестывает меня. Все те ночи на крыше между нашими домами. Все микстейпы и компакт-диски, которые я дарила ему на протяжении многих лет.

Но в последнее время было не так уж много хорошего, о чем стоило бы помнить.

Я качаю головой, быстро возвращая внимание к книгам по дизайну. — Я этим больше не занимаюсь.

Краем глаза я наблюдаю, как он хватает свой телефон и начинает стучать по экрану, прежде чем, внезапно, из динамиков объемного звучания в его доме начинает звучать плавный и устойчивый ритм. Песня становится мягкой и мелодичной, прежде чем в нее проникают клавишные, сопровождающие ритм.

Я узнаю в ней популярную песню, которую мы слушали в детстве, но она никогда не входила в ежегодный плейлист. Он несколько раз упоминал, что, по его мнению, так и должно было быть.

Я поворачиваюсь в его сторону, но теперь он полностью сосредоточен на книгах по дизайну, разбросанных по его обеденному столу.

— Сосредоточься, Харт. — Говоря это, он не смотрит на меня.