Он остановился в шаге, его глаза, адаптированные к темноте библиотеки, без труда нашли меня в нише.– Готово, – прошептал он, голос был ровным, без тряски. – Два. «Ледяное Дыхание» и «Туман Памяти». Достаточно. – Он не стал показывать сверток, лишь чуть приподнял его. – Идем. Быстро. Надо спрятать до завтра. И… – он посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни благодарности, ни страха, только плоская констатация факта, – …никто не поднял тревогу. Пока.

Он двинулся вдоль стены, не оглядываясь, зная, что я последую. Я оттолкнулся от холодного камня, чувствуя, как ноги одеревенели от долгого стояния на холоде. Сверток в его руках казался мне не источником силы для завтрашнего тумана, а трофеем врага. Доказательством его ловкости, его расчета, его скрытой мощи. Василий Чижов. Больше не испуганный студент. Игрок. Опасный и непредсказуемый. И завтра, на Охтинской верфи, нам предстояло сыграть в смертельную игру не только с инкассаторами, но и друг с другом. Первый ход он уже сделал. Теперь была моя очередь. И ставки были выше, чем когда-либо.

Охтинская верфь встретила нас гнилым дыханием спящего промышленного гиганта. Старый дуб, указанный Николаем как точка сбора, стоял на отшибе, черный и корявый, как страж ада перед вратами этого металлического и деревянного чистилища. Туман здесь, подпитываемый близостью Невы и заводскими испарениями, был гуще, липче, пропитан запахом ржавчины, гниющей древесины, дегтя и чего-то кислого – отбросов или химикатов. Он обволакивал фигуры, прибывающие одна за другой из сырой мглы, делая их призраками еще до начала действия.

Чижов пришел первым, его сверток, плотно завернутый в грубый брезент, он прижал к груди, как младенца. Я – следом, кожей ощущая его молчаливое, но подавляющее присутствие. Потом появился Николай – массивный, неспешный, его тяжелый взгляд сразу упал на сверток. Анна и Семен вышли из тумана почти одновременно, как тени, их лица напряжены, движения резки. Оля пришла последней, бледная, с огромными глазами, в которых читался немой ужас перед предстоящим. Ее пальцы нервно теребили край плаща.

Без лишних слов, жестом, Николай повел нас вглубь верфи. Мы шли по узким проходам между высокими, почерневшими от времени и копоти корпусами складов. Воздух вибрировал от далекого, но постоянного гула ночных работ где-то в доках, смешиваясь с шелестом наших шагов по мокрой, замасленной земле и редкими каплями, падающими с переполненных желобов. Запах был ошеломляюще гнетущим: влага, плесень, металлическая пыль, гниющее дерево, мазут.

Тот самый проезд. Он открылся внезапно – узкая щель между двумя бесконечно длинными, мрачными корпусами складов N16 и N18. Как предсказывал Забайкальский – идеальная ловушка. Шириной едва на две телеги. Мощеный, но разбитый булыжник, покрытый слоем вонючей грязи и масляных пятен. Высокие, глухие стены по бокам, лишь кое-где прерываемые заколоченными дверями или крошечными, зарешеченными окнами под самой крышей. В конце – тупик, упирающийся в стену склада N17, нашей цели. Над проездом кое-где висели чахлые фонари, их тусклый, больной свет лишь подчеркивал мрак и тесноту. Место дышало затхлостью и угрозой.

– Здесь, – хрипло проговорил Николай, остановившись у входа в каменное горло. – Каменный мешок. Грановский – ты на том конце, – он ткнул пальцем в сторону тупика у N17. – Я – здесь, у входа. Как только карета войдет в проезд полностью, и хвост охраны минует мою позицию – сигнал. Импульс. Поднимаем пробки одновременно.

Он наклонился, коснулся ладонью мокрого булыжника. Земля под нами едва заметно дрогнула, отозвавшись на его силу. Я кивнул, представляя, как подниму плиту у своего конца, перекрыв отступление.

– Анна. Семен. – Николай перевел взгляд на них. – Ваша очередь сразу после пробок. Туман. Густой. Холодный. Непроглядный. Наполнить этот коридор до краев. У вас есть… инструменты. – Он кивнул на брезентовый сверток у Чижова.

Чижов молча развернул сверток. В тусклом свете мелькнули два древних свитка из желтоватой, грубой кожи, испещренных выцветшими, но мощными рунами. «Дыхание Слепого Океана» и «Туман Памяти». От них веяло ледяной, древней силой, заставляя воздух вибрировать. Анна взяла один свиток с почти религиозной осторожностью, Семен – другой, его пальцы дрожали от благоговения и страха.

– Мы… мы не увидим ничего внутри тумана, – пробормотал Семен, глядя на свиток, как на живую змею.

– Увидим, – тихо, но четко сказал Чижов. Все взгляды устремились к нему. Он не смотрел на Семена. Он вытащил из кармана маленький мешочек с угольным порошком. – Руны Видения Пустоты. Простые. Наносятся на веки. Позволят видеть очертания сквозь любую магическую мглу. На время. – Он протянул мешочек Анне. – На всех. Кто будет внутри или рядом с туманом. Быстро. Пока есть время.

Это было первое. Первый звонок. Не я отдавал приказ. Не я знал решение. Чижов. Он предусмотрел. Он принесрешение. Анна, не задавая вопросов, взяла мешочек и начала методично, почти ритуально, наносить угольную пасту себе на веки, потом подошла к Семену. Тот подставил лицо, как послушный ребенок. Николай наблюдал, его тяжелый взгляд на Чижове был полон… не удивления. Признания."Да. Он знает. Он подготовился. На него можно положиться."

– Я и Оля – нанесем себе потом, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Но внутри что-то закипало. Темное, едкое, не связанное с эгрегором. Чистая, человеческая ярость отстраненности. Я был лидером номинально. Реальная власть, реальное доверие – перетекали к этому тихому, бледному человеку в очках.

– Антимаг, – напомнила Анна, закончив с Семеном и подходя к Николаю. Ее глаза, обведенные угольными рунами, казались еще более бездонными и холодными. – Если он будет – и если начнет развеивать туман или ломать наши пробки… Его нужно устранить. Мгновенно. До того, как он активируется. Кто ближе – тот и действует. Нож. Тихо.

Оля сдавленно вскрикнула. Николай мрачно кивнул, принимая меченосную долю.

– Я или Грановский. Если он выскочит на мою сторону – моя задача. Если к тебе, Артем – твоя. Без колебаний.

Второй звонок. Распределение смертельной задачи. И снова – не мое решение. Принятое Николаем и Анной. Санкционированное молчанием Чижова, который стоял, наблюдая, как Анна наносит руны Николаю. Его лицо было непроницаемо, но в уголке губ читалось… удовлетворение? От того, как гладко идет подготовка? От того, как его авторитет растет?

– Когда карета рухнет, – продолжал Николай, его голос, обведенный угольной каймой век, звучал глуше, – мы трое – я, Грановский, Чижов – к ящикам. Быстро. Только наличные, металл. Бумаги – в огонь, если успеем. Оля – берет один ящик и сразу – по крышам. Анна и Семен – держат туман до последнего, потом – через цех, отвлекают. Мы трое – вдоль забора к воде, к лазейке. Сбор у Анны Петровны. Вопросы?

Вопросов не было. Только кивки. Семен нервно сглотнул, поглаживая свиток. Оля закрыла глаза. Анна проверяла заточку короткого, широкого ножа за поясом. Чижов… Чижов поправил очки. Мелкий, нервный жест, но почему-то показавшийся мне теперь не признаком слабости, а привычкой хищника, прицеливающегося.

И тут Николай, этот каменный столп кружка, повернулся к Чижову. Не ко мне. К нему.

– Василий. Свитки. Хватит ли силы у Анны и Семена? Не подведут?

Чижов неспешно взглянул на Анну, потом на Семена. Его взгляд был оценивающим, как у инженера, проверяющего механизм.

– Свитки – канал. Они дадут силу и направление. Но держать поток… – Он слегка наклонил голову в сторону Семена. – Тебе придется тяжело. Очень. Может пойти кровь носом. Или хуже. Выдержишь?

Семен выпрямился, пытаясь выглядеть решительным, но бледность выдавала страх.

– Выдержу! – выдохнул он. – Сколько надо!

– Достаточно трех минут активного поддержания после удара по карете, – уточнил Чижов, его голос был спокоен, методичен. – Потом – отпускайте. Пусть рассеивается сам. Экономите силы на отход. Анна, – он посмотрел на нее, – ты ведешь основной поток. Семен – подпитывает. По моему сигналу. Не раньше.