Роберт сказал Пэт Шерр, что он не из тех людей, которые привязываются. Питер был зачат случайно, когда у них с Китти случился роман. Оппи вспомнил лето 1940 года, когда он позвонил тогдашнему мужу Китти, врачу, за которого она вышла замуж менее двух лет назад, и объяснил ситуацию. «Полагаю, вы хотели бы, чтобы я оформил развод», – сказал доктор без намека на недоброжелательность. «Да, пожалуйста, – ответил Оппи и добавил: – И спасибо вам». Все так академично, так цивилизованно, очень современно.
Может быть, Теллер чувствует глубже, чем Оппи? Но его довод ошибочен или, по крайней мере, думал Оппи, недостаточно убедителен для того, чтоб поколебать его мнение. Вид обречен, цивилизация сгорит бесследно… Такой масштаб он был в состоянии охватить разумом. Но его родные дети? Их гипотетическое потомство, которое появится лет через двадцать и продолжится дальше? Я вас умоляю…
И все же даже если брать всю картину целиком – почему это должно его волновать?
– Нацисты, – медленно произнес он, – подарили миру лагеря смерти. Мы – атомное оружие. Хороших парней не бывает. – Он указал на ярко-голубое небо; они с Теллером отлично знали, что звезды находятся на своих местах, хоть и невидимы сейчас из-за солнечного сияния. – Может быть, это и есть ответ на вопрос Энрико.
Теллер нахмурился:
– На какой вопрос?
– Отсутствие жизни в других мирах. Тот факт, что у нас никогда не бывали представители внеземных цивилизаций.
– Ах, проблема марсиан… Она и впрямь обескураживает.
Они медленно шли дальше; Оппи попыхивал трубкой.
– Возможно. А возможно, и нет.
– Вы сомневаетесь в существовании более развитых цивилизаций?
– Более развитых? Пожалуй, нет. Соответствующих нам по развитию? Да, они, вероятно, возникают время от времени, но могут и не выживать.
Уголки рта Теллера на лице с глазами, спрятанными за зелеными линзами, уныло опустились.
– Ах, вы считаете, что все они в конце концов высвобождают силу атома и вскоре приходят к самоуничтожению.
Оппи непроизвольно вздернул брови: такая версия не приходила ему в голову.
– Нет, я предполагаю, что они были уничтожены.
– Каким же образом?
– Герлинг утверждает, что Земле и, следовательно, Солнцу 3,2 миллиарда лет, верно? А обнаруженная нами солнечная аномалия привязана к 1938 году, когда Отто Ган и Лиза Мейтнер открыли расщепление ядра.
– И?..
– Так ведь получается замечательное совпадение, не правда ли: наше Солнце уничтожит нашу планету практически в тот же момент, в космическом масштабе, когда мы открыли атомную энергию. Возможно, когда обитатели планеты начинают постигать истинную природу атома и содержащейся в нем энергии, они становятся настолько опасными, что им уже нельзя позволить свободно обретаться во вселенной.
– Позволить? – повторил Теллер с такой интонацией, будто это слово смутило его.
– И в таких случаях вселенная предпочитает истребить цивилизацию.
Они подошли к Бастьюб-роу.
– Бросили бы вы, Оппи, читать всю эту восточную мистику.
Оппенгеймер улыбнулся:
– Может быть.
– В любом случае мы должны дать бой, – сказал Теллер. – Если вселенная вздумает разделаться с нами, мы обязаны одолеть ее. А для этого нужно задействовать для начала ту самую коллекцию мозгов, которая у нас тут собрана. И вы можете возглавить нашу работу.
– Простите, Эдвард, но не могу. Я один раз уже попытался спасти мир, и…
– Оппи, не отказывайтесь. – Теллер опять обвел Гору взмахом руки. – Все это не должно закончиться вот так.
– Для меня это уже закончилось. Может быть, пришло время отпустить человечество, а может, и нет, но меня определенно пора отпустить. – Он умолк было, но решил, что такая новость очень скоро станет всеобщим достоянием. – Сегодня утром я отправил Гровзу заявление об отставке.
* * *
Перед скромным домиком под названием Фуллер-Лодж громоздилась приземистая платформа, напоминающая аллигатора, греющегося на осеннем солнце. Позади нее безвольно свисали с шестов в неподвижном воздухе флаги всех сорока восьми штатов. Гровз, в темно-коричневой повседневной генеральской форме, в пилотке, стоял на трибуне перед огромной толпой, собравшейся, чтобы попрощаться с Оппенгеймером. Впереди несколько сотен человек сидели на складных стульях, за их спинами стояли все остальные, а позади возвышались скалистые, поросшие соснами горы Сангре-де-Кристо.
– А вот еще одна награда, – проревел Гровз в три микрофона, поднимая мясистую руку, – помимо Премии «Е» от армии и флота[1519] за выдающиеся достижения, – он улыбнулся Оппи, – благодарственная грамота от мистера Паттерсона, военного министра.
Гровз принялся зачитывать текст. Оппи слушал его со стеклянными глазами. Он не стал заранее сочинять благодарственную речь и сейчас собирал в уме тезисы. Он верил, что, когда потребуется, нужные слова придут и, возможно, они все еще придут, но прошлой ночью он плохо спал, и во сне его преследовали лица японских детей, которые никогда не повзрослеют. Был – черт возьми, действительно был – смысл бомбить Хиросиму, но Нагасаки – это… это? Он долго подбирал термин, не нашел ни в одном из шести знакомых ему языков и поэтому придумал неологизм: сверхубийство.
– Роберт! – вырвал его из задумчивости голос Гровза.
Возможно, генерал окликнул его уже во второй раз. Оппенгеймер поднялся со стула. Он намеревался уверенно взойти на сцену, но поймал себя на том, что волочит ноги и кромка его слишком длинных серых брюк касается земли. Преодолев три ступеньки, он взял у Гровза красиво оформленное в виде свитка послание и позволил генералу крепко пожать ему руку. Когда рука освободилась, он поднял ее, и аплодисменты стихли. Гровз отошел в сторону.
– С признательностью и благодарностью, – сказал Оппи, наклоняясь к микрофонам, – я от лица всех мужчин и женщин, чьими трудами и сердцами был достигнут успех, – он жестом указал на собравшихся перед трибуной, – принимаю это послание для Лос-Аламосской лаборатории. Мы надеемся, – продолжил он, – что в предстоящие годы сможем, глядя на этот свиток, гордиться всем тем, что он собой воплощает.
Он обвел взглядом толпу. Здесь была добрая тысяча ученых, все еще остававшихся на Горе, а также сотни мужчин и женщин в форме и примерно столько же работавших здесь по хозяйству местных жителей, в основном смешанных индейских и мексиканских кровей. На сцене рядом с Гровзом стояли Кен Николсон, Дик Парсонс, президент Калифорнийского университета Роберт Спроул и другие.
– Сегодня, – продолжал Оппи, – эта гордость должна сдерживаться глубоким беспокойством. Если атомные бомбы будут добавлены в качестве нового оружия в арсеналы воюющего мира или в арсеналы наций, готовящихся к войне, то наступит время, когда человечество будет… – Он сделал паузу, размышляя, не хватил ли он через край, но не слишком ли рано пришло ему в голову это слово. Но нет. – Будет проклинать имена Лос-Аламоса и Хиросимы.
По толпе пробежало волнение; конечно же, подумал он, никто не ожидал услышать от него такое. Но сейчас ему представилась уникальная возможность, поскольку прессе впервые было позволено освещать мероприятие на Горе, а начальство, прибывшее вместе с Гровзом из Вашингтона, сидело в первом ряду. Оппи знал, что недавно лишился изрядного количества друзей среди своих коллег из-за того, что поддержал законопроект Мэя – Джонсона, который две недели назад военное министерство представило конгрессу. Если он будет принят, то гражданские власти США фактически лишатся контроля над атомной энергией, он окажется в руках военных. Но он, Дж. Роберт Оппенгеймер, которого уже рекламировали как «отца атомной бомбы», видит проблему гораздо шире, и сейчас у него есть идеальный шанс сформулировать свое видение. Не исключено, что внутренняя часть Солнечной системы не переживет предстоящее столетие, но человечеству совершенно незачем самому прекращать свое существование с помощью атомного оружия – по крайней мере, если оно может этому помешать.
