Item in die beati Martini[918][919] я вновь восседала в той же благодати со многим желанием об одной душе. И тогда мне было в ответ: «Предоставь Моей справедливости исправить ее прегрешения». Я также хотела что-нибудь разузнать о том милосердном деле, которое Бог сотворил с императором Людвигом. И мне был ответ: «Он носил Меня в сердце своем, и Я окружил его Моим милосердием и никогда не выпущу из него, покуда не приготовлю его к вечной жизни». Меня попросил некий духовный, истинный друг нашего Господа, чтобы я обратилась [к Богу] с вопрошанием об императоре, ибо ему сказал один подлинный друг Божий, что тот был должен жить дольше. И мне был дан на это ответ: «Сие подлинно так, но случилось из-за человеческих прегрешений».
Item мне то и дело посылается голос, который вопиет во мне и часто повторяет одно за другим: «Желаю домой!» — «Куда же?» — «В вечную жизнь». И я не умею ему противостоять из-за обильной благодати, которая тем самым мне сообщается.
Item связанное молчание, о котором я писала прежде, его я принесла с великой хворью из постного времени и имела всякий день за исключением некоторых. Оно длилось во мне вплоть до дня блаженного Андрея[920] и в этот день оставило меня с немалой радостью, так что я могла служить Богу с легкостью и весельем денно и нощно.
Item in die sancti Nicolaui[921][922] у меня была великая благодать, и я отправилась с немалой радостью в хор, хотела принять нашего Господа, читала с огромной охотой мой Paternoster и особенно повторяла имя Иисуса Христа. Его я упоминала раз за разом в сладкой истоме, как для меня привычно в дни Адвента. Однако священник задерживался и не мог прийти к тому времени, в какое приходил в прочие дни. Мне же было даровано величайшее хотение и стремление принять священное таинство — ибо оно, как меня учит святое христианство, есть нераздельное Божество и истинное человечество в святой плоти и крови. [И со мною было не так,] словно священник хочет мне преподать нашего Господа в таинстве, но было, как будто бы Сам Он желает прийти со священником в человеческом облике, каковым ходил по земле, истинный Бог и истинный Человек. Так я сумела бы вкусить Его тело, причем в таком Его несомненном присутствии, как в прочее время принимаю Его в святом таинстве. Священник так медлил, что я из неподдельной скорби расплакалась и стала уже помышлять, что виновата-де в этом сама. И мне было в ответ: «Я подал бы тебе Себя раньше, но желал твоей скорби»[923]. А потом появился священник. С какой изобильной благодатью мне было преподано священное таинство, о том писала я прежде[924]. Так провела я Адвент с благодатью и легкостью, с какой провожу всякий Адвент.
Item в священный день Рождества проснулась я в великой благодати еще до заутрени и поднялась с огромной радостью, как мне часто дается в сей праздник. Весь этот день, да и неделю я провела в великой благодати и радости.
Item затем in die circumcisionis[925][926] явилась я к заутрене в хор и начала мой Paternoster в сладкой истоме по сладостному имени Иисуса Христа. Я была так объята оным сладким томлением и крепкой божественной благодатью, охватившей мне и сердце, и душу, что не могла питать какого-либо другого желания, помимо того, какое мне подается с Иисусом и из Иисуса. Столь крепка благодать и так нежны узы, что я не могу сего выразить словом и только желаю, чтобы сие ощутили все люди. Мне также дается немало ответов касательно дел, которые желательны мне и о которых писала я прежде. Не иначе случилось со мной в день Трех царей, а также в день purificationis[927] нашей Владычицы[928].
Item чуть позже, в то самое время скончалась одна светская дама и была кощунственно погребена в нашем храме, хотя епископ сие запретил. Когда на следующий день я пришла в церковь, собралась помолиться и уже начала, то не сумела вымолвить ни единого слова и была вынуждена удалиться из хора[929]. Сколько бы я ни пыталась, едва начинала молиться, не могла произнести хотя бы словечка и не могла принять в хоре нашего Господа, но едва выходила из хора, то могла и молиться, и читать молитвы, какие мне только хотелось. Так было со мной три недели. Тут в нашу обитель явился с визитацией некто из начальствующих над нами. Те сестры, что знали о сказанном, просили его, чтобы он дал мне заповедь и наказ отправиться в хор, прочитать там молитву и принять нашего Господа. И он дал мне сие указание. Господу моему Иисусу Христу, несомненно, известно, что в тот самый миг, когда он мне сие повелел, я ощутила освобождение от великого бремени, и притом с легким парением сугубой радости. Я поспешно отправилась в хор и сумела, как прежде, читать те молитвы, какие хотела. И Господь мой Иисус Христос, вне всякого сомнения, знает, что к этому начальствующему я возымела с тех пор большую благосклонность, чем прежде, а равно и больший страх перед его повелениями.
Как я писала ранее о благодати, радости, здравии, каковые бывают у меня во всё время Адвента, так сии у меня продолжались вплоть до Нового года. А потом я начала хворать и чувствовала себя по ночам не так легко, как до этого, и уже после дня Трех царей[930] у меня открылось связанное молчание, как я его описывала. Оно изрядно усугублялось скорбью и болями. В понедельник масленицы у меня начались боли при принятии пищи, а также все иные невзгоды, о которых я упоминала в последние посты[931]. В понедельник после Letare[932] ко мне с силой явилась речь, а во вторник — громкие крики. Сии продолжались у меня до кануна Пасхи, но громче, дольше, сильней, чем в другие посты. Однако и в речи, которая приходила ко мне после громких криков, я чувствовала больше сладостности и благодати, нежели в прочие дни постного времени, хотя и ощущала больше неизвестной мне скорби. Перед вечерней молитвой сия охватывала меня и обнимала столь крепко, что я не владела собой и не могла подать ни единого знака, но помышляла: лишь бы дотянуть до заутрени, чтобы принять нашего Господа, а потом умереть. Мною владело страстное желание этого. Позже такое случалось со мною нередко, но я привыкла к сему.
В субботу же после Letare мне было дано столь живое ощущение священных страстей Господа моего Иисуса Христа, словно я их видела своими очами. Об этом мне доводилось писать также во время прежних постов. Когда я приняла нашего Господа, то громкие крики улеглись вплоть до вечерней молитвы. День отпущения[933] я провела так же, как в прошлом году, а утром в Страстную пятницу могла читать Псалтирь, да и всё, что хотела, исключая заутреню. В прежние годы я делать этого не могла. Теперь в страданиях у меня появилось желание, чтобы коль скоро мне предстоит умереть, то умереть от страдания непременно в нынешний день, мучительного и болезненного. Однако страданий у меня не было столько, сколько в прежние времена. Но благодати и сладости было больше, чем прежде. Во время службы мне были даны две души — которые раньше я не могла поминать, — чтобы о них помолиться, и одна [из них] на пути к вечной жизни. С тех пор я не могла о ней помышлять, не восхваляя Бога ради нее. Накануне Пасхи, как и в прочие годы, грусть у меня улеглась, и даже до ночи. А потом на меня навалилась ужасная скорбь, бывшая столь невыносимой, что я не могла улучить благодати ни изнутри, ни извне. В Пасху пришлось мне оставаться без нашего Господа. Сие продолжалось до пятницы, а потом отошло от меня. Господу же моему Иисусу Христу, несомненно, известно: моя великая отрада и утешение заключается в том, что подателем и испытателем всей моей жизни, неведомых мук, благодатных даров является не кто иной, как Господь мой Иисус Христос. Ему-то ведомо, что Его благодать и чудесные дарования так переполняют меня изнутри, что из-за внешних событий я не могу познать ни скорби, ни радости, хотя то, что против любви, против истины и против покоя, меня ввергает в скверное расположение духа.
