Будучи создан, текст начинал циркулировать внутри монастырской традиции. Впрочем, он циркулировал уже до своего окончательного оформления, в виде клишированных образов и мотивов, долженствовавших впоследствии войти в его окончательную версию. Свидетельства устной циркуляции текстов найти нелегко. Зачастую приходится, как то принято в фольклористике, предположить с высокой степенью вероятности эмпирический контакт, состоявшийся в определенном месте и времени, коль скоро современные друг другу и распространенные в одном ареале тексты обнаруживают общие места, хотя сам факт контакта документально не подтвержден. Подобное совпадение — образ Бога как шара — демонстрируют «Струящийся свет Божества» (кн. VI, гл. 31) Мехтхильды и латинская «Книга XXIV философов» (§ 2, 18), написанная неизвестным автором, вероятней всего, во 2-й половине XII века (см.: Liber 2016: 186, 191). Можно с полным правом предположить, что не знавшая латыни магдебургская бегинка почерпнула метафору шара из личных бесед со своими наставниками-доминиканцами Генрихом Галленским и Вихманом Арнштейнским.

Обычными способами циркуляции письменных текстов были разнонаправленные переводы, составление флорилегиев (антологий) и обмен фрагментами между разными произведениями, как не контролируемый авторами, так и осуществляемый в ходе сознательного цитирования.

Примером первого способа циркуляции могут служить переводы «Струящегося света...» в XIV веке: Айнзидельнский (со средненижненемецкого на алеманский), Галленский (со средненижненемецкого на латынь), а также обратный (с латыни на один из диалектов северо-восточной Швейцарии). Со временем на основе откровений той или иной визионерки создавались краткие сборники-флорилегии, как это случилось с «Посланником божественной любви» Гертруды Великой, переведенным в начале XV века на народный язык, озаглавленным «Посланник божественной милости» (старейшая датированная рукопись 1448 года) и давшим целую ветвь немецкоязычных переработок, предназначенных преимущественно для монахинь цистерцианского Ордена. Роль флорилегия выполняли также «exempla», сборники изречений-шпрухов и листы с клеймами, служившие подспорьем в монастырской проповеди.

В ходе неконтролируемого со стороны харизматика (например, посмертного) редактирования в текст его записок могли вводиться более или менее обширные фрагменты постороннего происхождения. Так, в части II «Жития» Адельхайд Фрайбургской был обнаружен фрагмент из гомилетического наследия доминиканца Иоанна фон Штернгассен, проповедовавшего в Кёльне в 20-х и начале 30-х годов XIV века. Речь идет о пространном фрагменте из проповеди Иоанна «Пророк глаголет в Псалтири» (см.: Senner 1995/2: 358—359), воспроизведенном в главе 15 «Жития» (см.: AF 550—551) с заменой 1-го лица («я») на 3-е («она») и легкими перефразировками текста. Наконец, циркуляция письменных текстов в рамках традиции осуществлялась путем открытого, оформленного и неоформленного, и достаточно неточного цитирования. Если цитата (как правило, латинская) оказывалась дословной, то она могла сопровождаться свободной немецкоязычной парафразой, как это имеет место в письме 44 Генриха Нёрдлингенского к М. Эбнер, содержащем цитату из главы 5 части I «Книги особой благодати» Мехтхильды Хакеборнской (см.: HN 247; LSG 16) и ее не совсем точный перевод.

Итак, индивидуальное творчество глубоко погружено в окружающую его традицию. Не обладая ни сепаратностью, ни герметичностью по отношению к традиции, авторский текст легко проницаем ею: открыт для правки, почти для любых оправдываемых традицией манипуляций с ним, готов помещаться в различные рукописные сборники, нередко бытует в отрыве от имени своего автора или будучи приписанным автору постороннему. В ситуации подавления авторской индивидуальности возможно и допустимо присвоение автором чужого текста, а также приписывание своего текста другому, известному автору, в частности Августину, Григорию Великому, Бернарду Клервоскому, в результате чего создаются псевдоэпиграфические сочинения. К подобным сочинениям относятся мозаичный трактат Псевдо-Генриха Сузо «Книжица любви» и, возможно, трактат «Об отрешенности», атрибуция которого И. Экхарту вызывает известные сомнения.

С явлением псевдоэпиграфики граничит феномен фальсификации, когда посторонние произведения приписываются не Отцу Церкви либо почитаемому в узких кругах покойному авторитету, но тому или иному здравствующему церковному деятелю. Так, в недрах пантеистической секты «Свободного духа» был составлен трактат «Сестра Катрай». Написанный в 1-й четверти XIV века неизвестным автором, он был приписан И. Экхарту и бытовал в традиции под его именем (с этой же атрибуцией издан в XIX веке Фр. Пфайффером).

Коль скоро индивидуальная манера разрушается дальнейшими рукописными переработками, авторы не стремятся к самовыражению, но отвечают только за содержание, да и то не столько в смысле качества текста (в том числе логической состоятельности), сколько в смысле его соответствия церковной ортодоксии. В ходе переписывания, переработки, адаптации нередко развивается комплементарное авторство, когда некоторый устный либо письменный текст (наставление в виде беседы, проповеди) становится отправным пунктом при формировании местной традиции, обретает окончательную форму и присваивается его автору, а не работавшим с ним переписчикам, нередко ученикам и последователям именитого автора. Комплементарное авторство связано, в частности, с именем И. Экхарта. Когда во время Кёльнского процесса 1325—1326 годов доминиканскому магистру предъявлялись отрывки из его проповедей, он был вынужден отказываться от многих из них, не узнавая своих текстов в записях апологетов из народной среды (см.: МЭ 2001: 258, 261, 309)[1057].

С процессом записывания тесно связан феномен фиктивной устной речи. Устная речь умышленно имитируется — посредством инсценировки обмена репликами, использования экспрессивной лексики, обращений — в скрипториях, в результате чего возникают квазиаутентичные тексты. Примерами фиктивной устной речи являются экхартовские «Речи наставления» и приписываемый Экхарту трактат «Об отрешенности». Фиктивная устность порой реорганизуется при заучивании текстов и их произнесении вслух в подлинную устность. Такая реорализация характерна, скорей, для молитвенной литературы, часословов страстей, в том числе для «Ста созерцаний» Г. Сузо, вычитываемых в немецком и латинском вариантах, «в рамках домашнего или келейного благочестия», а также в контексте «общей конвентуальной молитвы» (Хорьков 2008: 108). Одновременно с упомянутыми процессами разворачивался процесс фольклоризации и мифологизации письменного материала, примером чего могут служить былички об Экхарте и свод приписываемых ему паремий (см.: МЭ 1912: 177—184; Spamer 1912: 143—187). В качестве мифологических текстов все эти паремии имеют установку на достоверность, содержат в себе сведения о потусторонних персонажах и явлениях, организуют повествование в виде наследуемых семантических моделей (скриптов) и предполагают обязательную отнесенность к определенному речевому жанру (см.: Левкиевская 2006: 161—169; Левкиевская 2007: 4).

Согласно Н.А. Бондарко, основным структурообразующим элементом традиции, как в целом, так и на индивидуальном уровне, является память, точнее «памятование о Боге», осуществляющееся в ряде процедур, которые в своей совокупности и образуют традицию (см.: Бондарко 2014: 324—341).

Это памятование не хаотично, но упорядочено церковным ритуалом, основанным, в свою очередь, на двух богослужебных кругах: Proprium de Tempore и Proprium de Sanctis. Если в пределах первого круга ежегодно отмечаются события, составляющие 33-летнюю жизнь Христа и отчасти его Матери (Рождество, Обрезание, Благовещение, Пальмовое воскресенье, Страстная седмица, Пасха, Пятидесятница, Успение Девы Марии), то в рамках второго круга поминаются святые обоих Заветов и истории христианства (св. Иоанн Богослов, св. Екатерина, св. Франциск, св. Доминик, св. Петр Мученик и другие). Сочетаясь в виде переменных молитв в устойчивом строении литургии и суточных служб, круги Proprium de Tempore и Proprium de Sanctis образуют собой временные координаты средневековой культуры, ее циклическое и продольное время соответственно (см.: Реутин 1996: 114). Относясь одновременно к двум кругам, праздники сообщают темы как монастырской проповеди, так и благочестивому размышлению, мистическим переживаниям харизматиков.