Также там было немало больных, страдавших разными хворями, каждый из которых находил для себя подходящее снадобье. Дабы избежать скуки, я назову лишь три вида страждущих. Явились некие прокаженные, некие отекшие от водянки и некие слепцы. И ей было дано уразуметь, что прокаженные означают собою изнеженных[976], страдающие от водянки — корыстолюбивых, слепые же — гордецов.

Против проказы Он давал многообразные воды, извлеченные из разных растений с помощью силы огня, к примеру роз, фиалок и подобных тому. Сии означают всякие треволнения и замешательства, в каковые впадают привыкшие к роскоши и разврату. Посредством них они извлекаются и очищаются от проказы изнеженности.

Против водянки, иначе сказать корыстолюбия, Он давал умягчающие снадобья. Сии означают порчу имущества, несчастья, утрату временных благ, чем скупцы нередко и исцеляются.

Против слепоты, то есть гордыни, давал Он высушенный электуарий[977], каковой знаменует собой мучения от болезней и из-за всяких невзгод, посредством которых гордыня частенько врачуется.

На третьем месте была расположена лавка, где находились различные товары, из которых я назову только некоторые. Там было золото, каковое знаменует собой божественную любовь. Были там благородные и драгоценные камни, означающие исполнение[978] этой самой любви. Были и украшения: кольца и подобное им, что означает невзгоды, посылаемые Богом в этом мире Своим. Были дорогие наряды, а именно два рода одежд, верхние и нижние платья, паллии и туники. Верхних платьев было два вида: светлое, белоснежное, означавшее образец святой жизни, и красное платье, знаменовавшее позор и бесчестие, посредством которых какой-нибудь человек, не имея вины, порой смиряется другими людьми и уничижается ими, с помощью клеветы и лживых упреков, как было сказано Господу: «Он изгоняет бесов силою Веельзевула, князя бесовского»[979]. Сие платье Господь приноравливал к времени и не давал его [всё целиком], ибо освобождает человека в самом конце. И еще там было два вида туник, одна зеленая, другая же пестрая. Первая знаменует собой строгость жизни, а вторая — многообразие добродетелей.

То, что иные из приходящих прогонялись тотчас и им во всём было отказано, как сказано выше, означает тех, кто вовсе недостоин божественной благодати из-за своих огромных грехов. То, что другим не отказывалось во всём, но устанавливалась отсрочка, знаменует тех, кто недостоин божественной благодати в настоящее время, но в будущем станет достоин ее благодаря наложенному на себя покаянию. А то, что некоторые получали сразу всё, что хотели, означает тех, кто сподобился улучить божественной благодати. И она сказала, что ни в коем роде грешников не было столько отвергнутых, как средь спесивцев.

XXXVII. О крайней плоти Господа[980]

Оная особа привыкла почти с самой юности, со страхом и в сугубой печали сердечной, неизменно оплакивать в день Обрезания[981] кровь, потерянную Иисусом Христом, каковую Сей соизволил в свое время, в начале Своего детства, излить. И сие она совершала тогда, когда ей было уже названное откровение, когда она причащалась в день Обрезания.

Сострадая и плача, она принялась размышлять о крайней плоти Господней: где бы та могла быть. И вот тотчас ощутила на языке у себя с превеликой сладостью малую кожицу вроде пленки яйца, каковую и проглотила. Однако едва ее проглотила, вновь ощутила ее со сладостью на языке, как то было и прежде, и снова проглотила ее. Сие повторялось с ней до сотни раз, а то и больше того. Когда она чувствовала кожицу, то пыталась дотронуться до нее пальцем, но едва собиралась сделать сие, оная кожица соскальзывала сама по себе книзу, в самую глотку. И ей было сказано, что крайняя плоть восстала из тлена вместе с Господом в день [Его] воскресения. Столь велика была сладость при сосании сей крайней плоти, что она чувствовала сладостное изменение во всех своих членах и в частях оных членов. В сем откровении она изнутри полнилась светом, так что могла созерцать себя всю насквозь.

Поскольку же скрывать таинство Божье является благом, сия особа опасалась открыть случившееся ей от Господа видение мне — тому, кто был ей духовником, хотя бы и недостойным. И она часто задумывала в духе своем мне ничего больше не говорить. Но, замыслив сие, всякий раз становилась больной, так что не могла умолчать, ибо того хотел Бог. Ну а я, разумеется, был весьма рад тому, что Господь соизволил так явить Себя человеку, и горел об этом послушать. Она и сама мне поведала, как однажды, когда задумала получить причастие, — а время для этого миновало и у нее уже не было надежды на то, чтобы где-нибудь причаститься, — она просила Господа в сердце своем, сказав Ему так: «Господи, если есть Твоя воля, чтобы я рассказала о том, что Ты мне соизволил открыть, брату, моему духовнику, то снабди меня нынче святым причастием Твоему телу, и да будет мне сие знамением!» С тем она и пришла к некоему монастырю. А после обедни явился капеллан той самой общины. По какой-то причине сей передвинул время служения мессы и отслужил ее, против обыкновения, достаточно поздно. Он-то и причастил ее телу Господню.

Также святость ее жития удостоверила мне, что она служила Господу, и притом весьма благочестиво, с самого малолетства. Будучи еще маленькой девочкой, она никогда не присоединялась к играющим, но, в то время как прочие девочки собирались, чтобы предаться детским забавам, оставшись в дому, втайне молилась Богу, Отцу [своему]. По наущению Духа Святаго она принялась сокрушать себя удивительным воздержанием, и, что бы ей ни подавали [к столу], то она, делая вид, будто бы ест, потихоньку, в добродетельном воровстве, прибирала и передавала праведным беднякам. Так, причиняя насилие естеству, она мучилась столь великим голодом, что нередко наедине с собою горестно плакала.

Сей мукой добровольного голодания ради Бога она изнуряла себя целых десять годов, начав с семилетнего возраста. Мяса же ела за тридцать лет едва ли больше единого раза. Она постилась всякий день, исключая разве что воскресенье, и говорила, что никогда не вкушала еды ради удовлетворения вкуса, и часто плакала из-за того, что вынуждена принимать телесную пищу. Поскольку, начиная с младых лет, она воздерживалась с немалой строгостью от наслаждения мясом, Господь уготовал ей с немалой же щедростью духовное наслаждение, как оное явствует из приведенных ниже примеров.

Ибо, когда ей исполнилось одиннадцать лет, она воспылала великим благоговением к телу Господню и, принимая его, телесным образом ощущала на устах неизъяснимую сладость, так что, как она уверяла, всякая тварная сладость была в сравнении с нею как уксус по сравнению с медом.

Тогда она думала, что эту же сладость чувствуют все причащающиеся, и если слышала, что некоторые из священников предаются соблазнительным наслаждениям, то удивлялась, как они могут, пренебрегая столь великой сладостью, услаждаться всякими нечистотами.

Тем больше торопилась она сделаться бегинкой, чтобы мочь чаще причащаться. Когда же она причащается, то ощущала и ощущает не только телесно сладость и приятность этого вкуса, но [чувствует] также в душе дивную духовную сладостность. И у меня всплыло в памяти сие обетование Господа в Апокалипсисе: «Побеждающему дам вкушать сокровенную манну»[982], и словеса из Второзакония: «Он изнурял тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои»[983], ибо сие воистину исполнилось на ней.