Центральная Европа

(южная Германия, восточная Швейцария, Эльзас, Австрия)

До нас дошел перечень монастырей доминиканок обеих провинций. Он был, как полагают, составлен сразу после преобразований 1303 года и содержится в «Codex Cracoviensis» fol. 117—118 (см.: Quetif, Echard 1719—1721/1: X; Martene, Durand 1724—1733/6: 545—548; Wilms 1928: 15—20). Согласно «Краковскому кодексу», в начале XIV века в Тевтонии насчитывалось шестьдесят пять, а в Саксонии — девять женских конвентов. Нас интересуют прежде всего девять конвентов орденской провинции Тевтония, письменность и духовные практики которых являются предметом настоящей работы. Имеются в виду монастыри Унтерлинден, Адельхаузен, Кирхберг, Готтесцелль, Отенбах, Тёсс, Катариненталь, Энгельталь и Вайлер. Уже при предварительном знакомстве с ними угадывается, что мы имеем дело с общим явлением. Перед нами конвенты одного поколения, напрямую либо косвенно связанные друг с другом, расположенные на компактной территории. Все основаны в 30-х — начале 40-х годов XIII века из местных общин бегинок, все окормлялись доминиканцами, все инкорпорированы в Орден проповедников Иннокентием IV в 1245—1246 годах. Все ввели высокий имущественный ценз, а потому имели своими насельницами представительниц среднего дворянства либо городского патрициата, исповедовавших принципы евангельской бедности, причем крестьянки и горожанки из неимущих слоев становились сестрами из мирян, терциариями (Laienschwester), выполнявшими функции прислуги. Многие приняли Устав Святого Августина, который иногда (Адельхаузен, Тёсс) сочетался с конституциями монастыря Св. Марка в Страсбурге. Все пережили экономический и культурный расцвет на рубеже XIII—XIV веков, отраженный в памятниках их письменности, и упадок в веке XV. Во всех, наконец, на протяжении столетия составлялись сестринские книги — по своей типологии народные книги позднего Средневековья, соотносимые с книгами о плутах, шутах, дураках (см.: Реутин 2009), — уникальный жанр которых исчерпывается девятью памятниками, созданными в названных конвентах.

Изучив истории интересующих нас обителей, известный медиевист Г. Грундманн разделил их на две разновидности. Первая предполагает «развитие из свободной, по собственному почину возникшей общины женщин, ведущих образ жизни бегинок, в женский доминиканский монастырь» (Grundmann 1935: 223). Она представлена историями обителей Адельхаузен, Тёсс, Катариненталь, Энгельталь. Вторая разновидность имеет в виду образование женских общин под воздействием доминиканской проповеди и при кураторстве братьев проповедников с самого начала. Выполняя функции учителей, духовников, проповедников, доминиканцы при этом не принимают участия в строительстве и хозяйственной организации быта (см.: Ibid.: 229). Такая разновидность представлена историями монастырей Св. Марка, Унтерлинден, Отенбах. Как бы, однако, ни складывалась жизнь каждой общины после ее основания — обеспечивалось ли существование трудом своих рук (Отенбах) либо имелись учредитель и спонсор (Адельхаузен, Кирхберг, Тёсс, Катариненталь, Энгельталь), — всё в дальнейшем напрямую зависело от заработанной общиною славы, распространяющейся в окружающих ее областях. Именно эта молва привлекала в обитель представительниц богатых родов и, соответственно, деньги. Признаком здорового развития общины, обычно насчитывавшей от 50 до 130 насельниц, был запрет на принятие новых членов, если принятию не предшествовала кончина одной, а то и двух сестер.

За временными и пространственными пределами рассматриваемой нами традиции, хотя и в непосредственной близости от нее, находился литературный кружок цистерцианского монастыря Хельфта, расположенного в окрестностях города Айслебен (ныне — земля Саксен-Анхальт)[1041]. Пережив расцвет в 70-х — 90-х годах XIII века, то есть в самом начале складывания женской доминиканской традиции, он оказал сильнейшее влияние на нее — по крайней мере, в Баварии и, шире, в восточных районах доминиканской провинции Тевтонии. К кружку обители Хельфта принадлежали Мехтхильда Магдебургская, Гертруда Великая и Мехтхильда Хакеборнская.

Магдебургская бегинка (1208/1210 — ок. 1290) переселилась в Хельфту в 1270 году и дописала либо надиктовала здесь, по причине наступавшей слепоты, последнюю из семи книг «Струящегося света Божества». Вскоре после кончины Мехтхильды (во всяком случае, до 1298 года) книги I—VI «Струящегося света...» были переведены на латынь и озаглавлены «Свет Божества». Вероятным местом латинского перевода считается доминиканский монастырь в Галле, где подвизались духовник Мехтхильды Генрих Галленский и ее родной брат Бальдевин. Под влияние Мехтхильды попала монахиня Хельфты Гертруда, впоследствии названная Великой (1256—1301/1302). Она приступила к записям собственного мистического опыта, начавшегося в 25 лет. Этот опыт отражен во второй из пяти книг «Посланника божественной любви» Гертруды и тесно связанных с этой книгой «Духовных упражнениях». Книга I, включающая в себя житие Гертруды, а также книги III—V написаны ближе неизвестным «посредствующим лицом» («interposita persona»), которое несколько раз упоминается в «Посланнике» (см.: LDP² 83, 117) и которое принято называть «сестрой N» (см.: Ruh 1990—1999/2: 330). Этой-то сестре N на пару с Гертрудой удалось «разговорить» наставницу Хельфты и регентшу монастырского хора Мехтхильду Хакеборнскую (1241—1298/1299), родную сестру аббатисы Гертруды Хакеборнской, прикованную последние восемь лет жизни к постели и скрывавшую свой мистический опыт до 50-летнего возраста. Записи откровений Мехтхильды были положены в основу семи частей ее «Книги особой благодати», которая, по крайней мере в части редактирования, должна быть признана произведением сестры N и Гертруды Великой. Записи делались по указанию новой аббатисы Софии Мансфельдской втайне от самой Мехтхильды (казус Э. Штагель и Г. Сузо), однако позже были авторизованы ею. Возможно, диктовка происходила на немецком языке. Такой вывод напрашивается из немецкоязычных вкраплений в латинский текст «Книги»; впрочем, этот вопрос дискутируется.

В историю средневекового благочестия визионерки Хельфты вошли благодаря тому, в частности, факту, что, развивая разные мистические скрипты (см. далее), они стали родоначальницами мистики сердца Христова, бурно расцветшей в эпоху барокко. Мотив божественного сердца намечен уже Мехтхильдой Магдебургской, развит Мехтхильдой Хакеборнской и присутствует, стараниями сестры N, в книгах III—V «Посланника» Гертруды Великой. В аутентичной же книге II Гертруды мотив сердца вовсе отсутствует и представлен традиционным образом раны в боку у Христа, который, возможно, и является предысторией мистики сердца Христова.

Повсеместное возникновение на юге Германии и интенсивный рост женских доминиканских обителей свидетельствует, по крайней мере, о двух фактах: ширящемся социальном кризисе и привлекательном идеале, предложенном в условиях кризиса Орденом проповедников (см.: Langer 1987: 27). Идеал этот — евангельская бедность. Движение евангельской бедности (Armutsbewegung) зарождается, как полагает Г. Грундманн, в кругу власть имущих и обеспеченных классов. Оно есть реакция против богатства, хозяйственного и культурного роста, причем не извне, со стороны утесняемых и затронутых этим ростом в отрицательном смысле, но из среды тех, кто участвует в развитии и в стремлении к богатству и земному успеху (см.: Grundmann 1935: 194). Мы не будем погружаться в проблематику исторических исследований Г. Грундманна и О. Лангера (кризис, идеал, реакция «против»...), заметим лишь, пока не слишком заботясь о точности терминов, что уже на дальних подступах к предмету нашей работы женское мистическое движение XIII—XIV веков предстает перед нами в ореоле своей театральности, перформативности. Власть имущие и зажиточные покидали свою среду и место своего проживания, чтобы всю дальнейшую жизнь разыгрывать драму, какой бы та ни была, — причем не на подмостках праздничной площади, но в повседневном быту. Будучи строго индивидуальной, такая драма не предполагала построения в сценических формах новой модели коллективной жизни (в отличие, например, от общин поздней античности и раннего Средневековья, инсценировавших «Государство» Платона). Ведь как раз там, где конвент проявлял себя в качестве группы, социальной ячейки, всякая перформативность заканчивалась. Как субъект хозяйственной деятельности, конвент подчинялся совсем другим, экономическим законам и, забыв о евангельской бедности, предавался стяжательству и наращиванию капитала. Бессребреник-стяжатель и визионер-аферист (в первом качестве — в пределах частной перформативной практики, во втором качестве — в рамках экономической деятельности) суть примечательные персонажи эпохи заката германской мистики, эпохи первоначального накопления капитала. Либо стяжание включалось в перформативную практику, но это уже другая история — история, рассказанная М. Вебером.