Да исполнится на нас Твое любезное хотение и да преумножится через нас Твоя слава, Господи мой, в Твоей вечной радости. Сие даруй нам, Иисусе, из силы Твоей сокровенной любви, из каковой к нам притекло всё наше блаженство в веках. Из преизобилующей силы Твоих священных страстей да даруется нам Твое бездонное милосердие, в котором Ты нас приготовишь всей Твоей благодатью к Твоей любезнейшей воле, но особо к тому, чтобы украсить нас благодатью ясной, подлинной чистоты и нагой, ясной истины — с крепкой и горячей любовью, подлинным миром как внутри, так снаружи, с подлинным милосердием — и истинным, лучезарным светом неложной христианской веры.

Даруй нам, Господи мой, истинное возрастание во всей Твоей благодати, покуда мы не достигнем того, чтобы Твоя божественная благодать стала нам вечным весельем и вечной наградой. Amen.

Deo gratias![957]

Своему искренне любимому другу и достойному всякого доверия отцу во Христе, брату Петру Дакийскому в Париже, свидетельствует его дочь великое расположение и посвящает молитвы. Дражайший, не могу отблагодарить Вас в достаточной мере за письма, каковые Вы мне посылали во множестве с тех пор, как уехали. Знайте, среди радостей, приходящих извне, мне не ведомо большей отрады, чем слышать о Вас. Потому-то я не умею внимать читающим Ваши послания, чтобы не плакать. Я их все собрала и храню до Вашего возвращения. Есть у меня и Ваше письмо от среды после воскресенья Gaudete[958][959], в котором Вы жалуетесь, что Вас не оповестили о недавно присланных дарах и о моем самочувствии. Вам следует знать, что посланник тогда слишком быстро ушел. Знайте также, что я писала бы Вам гораздо чаще о том, как себя чувствую, будь у меня в распоряжении письмоносец. Братское послание Вашего Ордена[960] теперь у меня. Я сердечно благодарна Вам за него.

Вы справляетесь о выпавших мне на долю напастях, о каковых охотно хотели бы знать. Знайте же, что перед днем Всех святых[961] у меня целых четырнадцать дней было особое искушение. Мне вдруг показалось, что все молитвы мои я творю во имя [некоего] демона. Сие страдание для меня было чрезмерно большим. Всё, что я говорила, говорил также и демон. Вам ведь известно, сколь обыкновенно сильны у меня искушения. При возношении Даров я не сумела узреть тела Господня. Пред моими очами явился демон и произнес: «Погляди! Видишь, что твой Бог — это я?» И едва я хотела преклонить колена мои, он так сильно ударил меня ими об пол, что я не могла сойти даже с места. В среду пред праздником, пока я была в храме, он явился, вышвырнул две сельди из миски, нагадил в последнюю, закинул ее с нечистотами в затворенную келью и всю перепачкал. А еще сказал, что стащил у одной старой бегинки, которая ревнует ко мне, из затвора внутри реклюзория X кёльнских солидов и бросил их к проповедникам[962] в отхожую яму. Эта самая бегинка потом обнаружила, что так оно и случилось. В ту ночь я оставалась с моим отцом и моими друзьями во храме. Ночью демон переломал мне все члены и стянул у меня с ноги башмачок. Сей башмак он затем швырнул, так что всем было видно, в доме отца моего в голову одному из служителей. Он с таким грохотом проломил внутрь дома одно из окон, что мой брат из-за этого едва не лишился рассудка. Когда я однажды молилась, он поранил меня железкой у носа, и из него закапала кровь. В канун [дня] Всех святых он покинул, с великим шумом и гадя повсюду, наш реклюзорий — в присутствии Хиллы из Ингедорфа и [нескольких] затворниц вслух назвал имя свое: «Берлабам»[963], и пропал. А в день Всех святых я осталась вовсе без утешения Божия, да и потом нечасто его удостаивалась.

С этого времени и даже до самого Рождества я постоянно пребывала в сомнении, чего прежде со мной никогда не случалось. Сие искушение состояло вот в чем: в сердце моем беспрерывно восходили мысли о Боге, что Он устроен-де так, как и любой другой муж[964]. (Об этой напасти не должен знать ни один человек, кроме Вас.) Из этих помыслов затем возникали другие. Так, например, мне пришло в голову, что мой небесный Возлюбленный меня не достоин, хотя оное мне было крайне противно и невыносимо томило меня. Демон хотел, чтобы сердце мое прокляло Бога и поругалось над святым Его именем. Многие лица, а меж ними и иные из Ваших собратьев, слышали позже, как демон вещал из моих уст воушию всех против Бога. Тем самым Жених мой, оказавший мне столь много добра, сделался для меня недостойным и тем как бы, кто исполнен неприязни к другому. Противясь сему, я страдала, да так, что кровь у меня изливалась из уст и из носа. То же случилось со мной при причастии. Сколь велика была моя скорбь из-за этого, Вы можете представить себе. Я на это Вам жалуюсь, ибо Вы преданы мне, и без конца сокрушаюсь, вспоминая о том, как некогда было между мной и моим Женихом. Всякое утешение и наслаждение вдруг стало для меня сплошною печалью.

Другое искушение, бывшее у меня, относится к моему господину священнику[965]. Что б сей ни делал — слушал ли мою исповедь, давал ли мне тело Господне, — ничто, что в прочие времена доставляло мне радость, мне было не впрок. Он и сам начал казаться мне недостойным. Сверх всех этих невзгод было у меня еще одно искушение, о котором я не говорила ни господину священнику, ни кому-то еще, да и не могла рассказать. Молите же Господа за меня по причине сего искушения, ибо я надеюсь на Вас.

Касательно моих внешних страданий сообщаю Вам следующее. Сразу после первого воскресенья Адвента явился демон, так сокрушая двери, ведущие в дом, что все, кто в нем находился, начали думать, что дом вот-вот рухнет. Сей притащил с собой голову мертвеца и принялся ею швыряться туда и сюда, страшно смотря на меня из ее отверстий для глаз. Потом он бросил сей череп Гертруде, сестре священника, в голову, нашему работнику в бок и, закрепив его на шее работника, наконец оставил у нас. Почти весь приход дивился сему. (Священник мне говорил, что демон порой полагал голову наземь, порой поднимал ее над крышею дома, как только хотел.) Затем он многократно бросал ужасными камнями моему отцу в голову и нанес ему пару ран на руке. Сестре же священника Гертруде сильно расшиб лоб. Одна еврейка, как раз пришедшая к нам, демона совсем не боялась и утверждала, что тот не осмелится к ней подступиться. Так вот, сей швырнул ей в голову камень огромных размеров. Что демон изранил многих людей, в том числе стоявших возле меня, причинило мне немалую скорбь. Потом он метнул большой камень меж двумя проповедниками, Генрихом из Бедбурга и Николаем. Приору из Браувайлера зубами нанес на руке XI ран. Еще причинил тяжкую рану брату Иоанну из Муффендорфа, укусил за руку священника — я видела рубец от укуса в три пальца длиной поверх сустава сжатого кулака — и другого монаха V раз, одну бегинку из Браувайлера и, наконец, Адольфа, Вашего сына, школяра господина декана Кёльнского собора.

Потом демон принялся за меня. Швырял камнями мне в голову и четырежды ранил, VI раз бросал меня на колена и один раз поранил, а затем нанес пять ран на спине. Одну рану процарапал на колене черепком от кувшина, угодил четырехфунтовым булыжником мне между плеч, так что меня начало тошнить кровью, и, наконец, стал метать разные камни пяти разновидностей и кости животных. Пять раз на глазах у детей он стягивал мне веревкой пальцы и голени даже до истечения крови. Пальцы же на ногах сдавил словно железной ладонью, да так, что из-под ногтей брызнула кровь. Стиснув руку мою, он ее вывихнул. Но особая пытка, продолжавшаяся в течение всего этого времени, состояла в том, что демон наносил мне зубами бесчисленное множество ран на спине, а потом вновь и вновь впивался в эти самые раны, пока бока и спина не начали кровоточить. Удивительным образом он обкусал мне и ноги, причем оба ряда зубов встречались у меня друг с другом под кожей. Широко отворив пасть, повторял укусы в икры и в щиколотки. Всякий, кто видел, как из них бежит кровь, не сумел удержаться от слез.