CXCV. О стихе «Сердце мое и плоть моя и т. д.»[1025]

Сие случилось с нею также в священную ночь Рождества. Когда во сне ее посетил, как сказано выше, Господь в благословениях Своей сладостыни, то случилось, я говорю, что у нее разбухло всё тело и вздулись все жилы. Она ощутила в душе великую сладостность духа, да и во всей своей плоти не меньшую сладостность, не похотливую, но целомудренную, и поняла, что с оными двумя наслаждениями, души же и тела, не может сравниться вообще никакое удовольствие на земле и что под небом нет ничего, что ей могло бы понравиться больше в сравнении с той радостью, которой она была наполнена благодаря оным двум сладостям души и плоти. А я вспомнил стих: «Сердце мое и плоть моя восторгаются к Богу живому».

Впрочем, во всём теле, в суставах членов своих она испытывала довольно сильную боль, хотя эта боль, сколь бы ни была велика, побеждалась обилием уже упомянутого наслаждения и утешения. Сие случалось с нею также во всякую ночь, начиная от Рождества Спасителя до октавы Богоявления[1026], исключая разве что только ее. Вечером последнего дня перед самой октавой с нею случилось некоторое смущение и нетерпение. С тех пор разбухание и боль, радость и наслаждение у нее больше не повторялись.

Едва у нее началось разбухание, она оказалась в экстазе, и в нем получила множество откровений. Ибо ей непрестанно являлось, что она имеет младенца Иисуса в утробе своей, словно в ночь Рождества. Пребывая в оном экстазе, она исполнилась сладости и любовной нежности к Возлюбленному [своему], и притом настолько великой, что ей показалось, она Его обнимает руками. И они разговаривали в ее утробе, хотя и неслышимыми голосами, но духовным, умозрительным образом в близости и взаимном доверии, как бы собеседуя друг с другом[1027], причем она спрашивала, а Он отвечал.

Он ей отвечал умопостигаемым образом, как бы от уст ко устам. И что ей открывал, то сразу же представлял в виде образов, как сие зачастую случается в духовных видениях.

И она говорила, что вопросы, которые она задавала, являлись ей настолько легко, безо всякого затруднения и труда размышления, словно она их брала из какой-нибудь книги.

Сообразно вопросам она получала ответы и откровения, ибо терпение — самая угодная Богу и совершенная добродетель. О ней Он изрек три вещи, а именно, что терпение имеет полные колосья пшеницы и теми трудами, которые совершает, она возвращает Богу плоды приятные и обильные, что терпение одерживает самую полную победу над дьяволом и его искушениями и что Господь с радостью посещает терпеливых страдальцев сокровенной близостью и утешением.

Еще же она увидала, как демоны окружают добрых людей духовного звания — в такой плотности и в таком изобилии, подобно пылинкам в лучике солнца, — и, однако, их не касаются, но, летая поблизости, наблюдают на некотором расстоянии, не изрекут ли или не сделают те чего-либо такого, отчего бы они могли получить основание их искусить, и, едва обнаружив в ком-нибудь признаки нетерпения или гордости либо другого порока, тотчас, подпрыгивая, подхватывают его и собираются в нем, как бы в некоем шаре.

Как камень посылается катапультой[1028] в стену какой-нибудь крепости, так и они один за другим бросаются в согрешающего, как будто один камень швыряется [после другого], покуда продолжается искушение; и это даже при малом проступке. Но едва искушаемый обращается к сердцу и творит покаяние, этот шар демонов рассыпается и демоны, словно капли воды, падают наземь.

Она также сказала, что усердная исповедь способна на многое. Ибо, как какая-то вещь проплывает, будучи брошена в воду, и скрывается водою с глаз наблюдателей, так и грех через исповедь [исчезает] из поля зрения демонов.

Сия дева привыкла читать во время Великого поста пять тысяч «Paternoster» и столько же «Ave Maria», с тем же количеством коленопреклонений, и падать при них на лице свое, так что к Пасхе вычитывала все число этих молитв. Затем она приносила эти молитвы в качестве жертвы Спасителю как благодарность за страсти Господни. Но ангелу Диаволу было трудно сие выносить. Как-то раз, когда она приносила Богу благодарность посредством оных молитв за столь великое благодеяние, памятуя о позоре и поругании, боли и скорби, испытанных Спасителем во время страстей, явился сей древний враг, прикинувшись ангелом света, и вымолвил: «Что это делаешь ты? Кто не смутится, если в лице ему пихать скорби, которые он некогда испытал? Что же ты ежедневно напоминаешь Ему о бесчестии?»

Но та распознала ложь дьявола и, воспламенившись духом своим, изрекла: «О злодей и негодник! Из-за слов твоих я стану и впредь возносить с еще большим жаром хвалу Спасителю моему за Его снисхождение [к нам]!» Так и поступила она. А дьявол тотчас исчез, словно ударенный в лице и сконфуженный, оставив по себе след своей худости. Ибо плоть ее начала тотчас мучиться духом блуда, чего она никогда не испытывала. Впрочем, милостью Божией она вскоре освободилась от такого страдания.

После того как в течение многих постов она приносила Господу молитвенную жертву подобного рода, чтобы воздать Ему благодарность, случилось так, что в год Господень MCCLXXXXIII на Пасху дева сия после заутрени братьев, на которой присутствовала, отправилась к святому Михаилу[1029]. Там она тоже была на заутрене и, преклонив перед одним из алтарей в церкви колена, принесла Господу последние из названных выше молитв. И вручила себя и прочих связанных с нею в благочестии друзей Господу, причем пожелала в сердце своем и просила Бога о том, чтобы если Он услышал о тех, за кого она помолилась, то дал бы ей знак, а именно, дабы ей самой испытать ту горечь и боль, какую пережил Он в день страданий Своих. И к ней тотчас был голос: «Быстрее, поторопись за алтарь!» Уйдя за алтарь, она сразу же начала ощущать самую острую боль во всём своем теле, в членах, в суставах сих членов и во всей своей плоти, так что не могла устоять и опустилась на землю. Этой болью она была распята не только в сердце своем. Нет, боль и скорбь [Христовых] страстей была так же сильна во плоти, как в сердце. И она уже было подумала, что вот-вот испустит свой дух. А еще она думала, что даже смертельная боль не сравнится с болью, перенесенною ею. И хотя боль распятия сердца и плоти была весьма острой, она тем не менее исполнилась как в сердце, так и в душе удивительной и неизреченной сладости и залилась обильным и неистощимым потоком благоговейнейших слез. И вот, когда она ждала смерти, а смерть ей не давалась, она подумала о блаженной Кларе[1030], как та со дня Пасхи даже до <...> лежала недвижимо, словно лишившись души. Ее опечалило то, что она была не дома, в уединенном и в подходящем для нее месте.

Ибо она не могла никоим образом двинуться с места, на котором лежала, пока не попросила Господа в сердце своем: если уж ей не суждено умереть от столь великой скорби и боли, то пусть Бог тогда ей вернет столько сил, чтобы сойти с этого места и исполнить обычные молитвы свои. Ведь что касалось часов, которые ей надлежало вычитывать, то она была всегда весьма внимательна и озабочена [ими]. И чудо: тотчас обрела она силы, поднялась и отправилась прочь, но боль уже никогда не покидала ее.