Со сколь великой и особой приятностью[136] Бог действовал в ней, то несказанно. Ибо ее житие, воистину, изобиловало любовью и сладостью. Порой она от всего сердца рыдала, а когда ее потом спрашивали, что с ней приключилось, то это было не чем иным, как тоскою по Богу. А еще одной сестре она говорила, что ее ничто не раздражает и что у нее никогда не бывает нехватки во времени. Этой самой сестре она дала наставление: «Возлюби Бога и служи Ему со всем усердьем да знай, что за год человек может так приблизиться любовью и строгостью к Богу, что Тот дарует ему такую награду, ради которой он в других случаях подвизался бы XXX лет и был лишен Его лицезрения». И сие было на ней самой зримым образом удостоверено.

Перед кончиной она пролежала целых полтора года пластом, и ее приходилось носить. При этом она была радостна, говорила о Боге словами, исполненными сладости, и ее лицо расцветало, как роза. Когда она лежала в сей любовной хвори, одна сестра ей сказала: «Ты прямо-таки больна от любви». А она отвечала из сердечной полноты: «Для меня было бы мучением, если бы то была любовь не к нашему Господу». Она прямо-таки изнемогала от желания смерти. Тогда же при смерти лежала и другая сестра. Сия тоже говорила о смерти со вкусом и изрядным желанием. Тогда, от всего сердца разрыдавшись, она сказала: «Как мне не рыдать, если Себах желает [попасть] в Царство Небесное раньше меня?» Когда она лежала в оной болезни, видимым образом не испытывая никаких телесных мучений, к ней привели хорошего врача. Он сказал, что у нее нет никакой другой хвори, кроме той, что ее сердце охвачено непомерной любовью и тоской неведомо по чему, что сие выше ее сил и вот-вот приведет к смерти. Она вполне могла бы сказать:

Когда пришло свое время, Господь наш захотел исполнить ее желание и ей предстояло умереть, она лежала, словно не испытывая болей. Находившаяся при ней сестра говорила нам, что она отошла очень хорошо, словно улыбалась. И это можно понять. Ибо жизнь ее была почти смертью, да и тоска ее была обращена к единому Благу. Так что вожделенный час, когда с Ним надлежало объединиться, претворился для нее в сущую радость. Потому что любовь Божия сильнее, чем смерть[137].

Сия избранная особа была на XXX году, когда умерла. Свою цветущую молодость она провела в сокровенности Божией.

О блаженной сестре Катарине Плетин[138]

Была у нас еще одна блаженнейшая сестра, ее звали Катариной Плетин. Она вела столь строгую жизнь, что всех разбирало удивление, как ее старое тело может всё сие выносить: постоянный пост вкупе с бдением и прилежной молитвой. Помимо этого она подвизалась в таком жестоком самобичевании, что временами можно было увидеть ее больную спину красной от крови. Да и на одеждах, когда она их снимала с себя, виднелась кровь. Еще же она подолгу молчала, так что проводила в молчании целый Адвент и пост[139]. Как-то раз сей блаженной сестре было велено встать у монастырских ворот. И вот, отправившись к ним, она была озабочена тем, что у нее рваная обувь, а была сырая погода. Она подумала: «Бог ни за что не даст тебе награды за сие послушание, ибо ты творишь его без всякой охоты!» Однако Господь наш изрядно утешил ее, и она из-за этого не лишилась своего воздаяния.

А однажды к ее постели пришел некий ангел. Он принес с собой одну душу и умолял сестру, чтобы она за эту душу молилась. Она спросила: «Чья эта душа?» Тот назвал ее и сказал: «Я — ее ангел и должен отвести ее в преисподнюю».

О блаженной сестре Маргрет фон Хюникон[140]

Жила у нас также некая юная блаженная сестра, ее звали Маргрет фон Хюникон. После того, как она некоторое время подвизалась в священном служении, совершаемом ею ради нашего Господа, Он в Своей благостыне промыслил, что она целых VII лет тяжко хворала. Когда пришло время и наш Господь восхотел, чтобы она благодаря Ему Самому забыла о своих долгих невзгодах, и она едва отошла в иной мир, блаженная сестра Элли из Эльгау была на молитве в хоре, как того желал Бог. И вот ей явилась душа одного благочестивого рыцаря, который к тому времени был уже давно мертв, а душа его обреталась в Царстве Небесном. Сия душа была сверх всякой меры прекрасна и игриво веселилась в радостном ликовании. Тогда она спросила ту душу: отчего она столь искренне радуется? Душа же ей отвечала: «Ныне я прославлена Отцом, почтена Его Сыном, возлюблена Духом Святым, и вместе со мною веселится всё Царство Небесное. А радость сию я имею благодаря сестре Маргрет фон Хюникон, которая ныне оставила мир сей и которой я помогла [водвориться] в эту обитель. Если бы все люди знали ту радость, какую они посредством сего получили бы, то они изо всех сил подвизались бы в том, чтобы помогать своим друзьям [вселяться] в обители». Тотчас она увидела душу оной сестры Маргрет в непомерном сиянии, так что ей показалось, что весь хор освещен светом, и при ее душе находились многие души. Еще же ей показалось, что небо отверзлось и все души с ней во главе отправились в небо. Едва сестра Элли вышла из хора, то узнала, что сестра Маргрет преставилась, и ее сердце и очи исполнились неизреченного света, и в оном свете она узрела ее душу. Целых восемь дней после случившегося она едва могла различить лицо какой-либо сестры.

На этой святой сестре наш Господь показал, сколь угодны Ему страждущие люди, ведь со своих детских дней она была страждущим человеком.

Отец сей блаженной сестры Маргрет был особым другом нашей обители. Он вселил в нее IIII из своих дочерей и был ей весьма полезен. После кончины он явился своей сестре во сне и заявил, что верная служба этой обители освободила его от сугубого страдания и наказания. Еще он сказал: «Если бы всем было известно, какой благодати они удостоятся, если послужат этой обители, то подвизались бы в этом служении до смерти».

О блаженной сестре Мецци фон Клингенберг[141]

Была у нас также одна очень добродетельная сестра, ее звали Мецци фон Клингенберг. Она была певчей и сподобилась столь обильной благодати, что, когда принималась за пение мессы, слезы в изобилии бежали у нее по щекам. Когда однажды две сестры упражнялись в самобичевании, сия блаженная сестра узрела, что вокруг них бегает хорошенький Мальчик и светит им свечкой. Как-то раз она также заметила, что за другой сестрой, которую звали Гизелой, следовал миленький Мальчик, идя от алтаря до ее стула. У той же сестры в другой раз она увидала, что ее сердце как бы просвечено и украшено, словно на груди имелась прекрасная пряжка. Особое утешение извлекала она из страстей нашего Господа. Если к ней, например, приходили с какой-нибудь скорбью, она говорила: «Знали бы люди, каким было бы для них утешением, если бы они вошли со своими страданиями в страсти нашего Господа». Один раз у нее что-то случилось. Ее укорили, что она-де прекословит. Своей же сестре, спросившей ее, как она при этом себя повела, она отвечала: «Пошла и подвергла себя жестокому бичеванию, покуда гнев у меня полностью не прошел».

Когда сия блаженная сестра отошла в иной мир, то благочестивая сестра Маргрет Цюрихская услыхала, как поют многие голоса. Один же из них напевал удивительно мило и весело такие слова: «Восхожу от печали к радости, от жалобы к высшему счастью». Тут она поняла, что это был ее голос и что она вошла в Царство Небесное.

Сия блаженная сестра Маргрет[142] фон Клингенберг имела здесь родную сестру, бывшую также старательной служительницей Господа нашего Иисуса Христа. Это мы видели по ее святому служению, которое, впрочем, зачастую давалось ей нелегко. Она следила за тем, чтобы алтарь в капелле был освещен и для этого имелся ночник и достаточно свеч. После ее кончины одной проживавшей вне монастыря особе показалось, что она ее видела, как та ходит в двух золотых башмаках и обращается к ней: «Гляди, я получила сии башмачки за те шаги, что делала, когда зажигала свет в капелле». Ее же старанием у нас появились все наши красивые образа. Она составила многие немецкие книги. Однако больше всего остального пеклась о хоре, ибо была главной певчей: и сама пела до своей кончины, и все поющие в хоре были управляемы ею[143]. Бог сотворил ей благодать: если ей было особенно тяжко, но она являлась в хор и пела заутреню, то ей становилось полегче. Среди многих иных святых упражнений она испытывала особое благоговение к пяти священным знакам любви и почитала их своею молитвой и пятью земными поклонами[144]. При этом лукавый доставлял ей немало хлопот. Ей временами казалось, что у нее вокруг головы бегают толстые мыши и хотят забраться ей в рот. Но она, распростершись на полу, смирно лежала. Как-то раз она вдруг уразумела всё, что читали и пели, хотя не умела передать латинских слов по-немецки. Она желала три вещи особенно — первая, чтобы кончина застала ее во время службы нашему Господу; другая, чтобы ей помереть добровольно; и третья, чтобы Его священное тело стало ее последней трапезой. И сие было в полной мере ей предоставлено. Конец застал ее в хоре, она пролежала не меньше девяти дней и была радостной, говорила безо всякой боязни о смерти и не желала, чтобы ей напоминали о жизни. Тогда-то она рассказала, что на протяжении целого года, всякий день напролет, оплакивала свои прегрешения — да так горько и так скорбела о них, что охотней дала бы отделить себе голову от тела. Третью просьбу ее Бог также исполнил, ибо Его священное тело было ее последней пищей.