—Сейчас? Это единственное твоё желание в эту минуту?

Особенно сильный порыв ветра саданул обоих полярников в лицо миллионами острых льдинок и, закрывая рот, нос, глаза, Трифон повалился кулем в снег, увлекая за собой своего коллегу. Отплёвываясь, он прохрипел:

—Мне приснилась вчера бритва. Трофейная, немецкая. Вот я и вспомнил.

—А где тебе вчера это приснилось?

—Как где? В вездеходах у каньона. Где мы все ночевали…

Шквал ветра заглушил его ответ, будто скрывая в себе настоящую реальность.

Ком лавины, скатившийся с ледяной горы, накрыл их с головой и подмял под себя своей колоссальной массой.

Через минуту всё стихло.

№ 4.

Их нашли ближе к ночи, спустя два с половиной часа после того как стих буран. Их двоих и ещё шестерых, лежащих вповалку и скорчившись от холода под снегом. Помогли флажки и торчащая вверх из сугроба окоченевшая рука Трифона, не забывшего в последнюю минуту о правилах спасения под лавинами.

Начальник спасателей с бригадиром сидели в обнимку под пластом нанесённого снега и, казалось, спали. На самом деле они находились в состоянии похожим на кому, почти на девяносто процентов замёрзшие и утерявшие все жизненные функции организма. Дыхания почти не ощущалось, была только едва заметная ниточка пульса, но и она прерывалась через равномерные промежутки времени, словно организм и сам не знал, оставаться ему на этом свете или покинуть его навсегда.

Нашли их водители вездеходов, не дождавшись условленного возвращения и, следовательно, решившие, что в такой буран может пропасть и товарный поезд, окажись он здесь в ту минуту. Немаловажным оказалось и то, что рация Трифона кратковременно послала сигнал ровно в 22:00, именно в тот момент, когда все спасатели уже окоченели и превратились в сплошные замёрзшие сгустки плоти, а сам Трифон сидел застывший с вытянутой вверх рукой. Трансивер каким-то непонятным образом «ожил» на несколько секунд, послал кратковременный сигнал, и так же благополучно отключился, дав тем самым спасателям на вездеходах его запеленговать. Плюс флажки и торчащая из сугроба окоченевшая рука Трифона. Вот, собственно и всё. Спасательная экспедиция закончилась весьма трагично, так и не обнаружив пропавших ранее геологов. Мало того, состояние Трифона и его группы подразумевало немедленную эвакуацию и, связавшись со станцией “Мирный», вездеходы в срочном порядке, ночью, двинулись назад к посёлку.

Григорий связался с ледоколом и, объяснив ситуацию, получил разрешение эвакуировать самолётом всю группу на «Академик Фёдоров». Состояние спасателей было очень плохое, и пока их везли на станцию, кто как мог, помогал им поддерживать жизнь.

Их укрыли одеялами, наложили чистые повязки на повреждённые места.

—Будут жить! – проговорил водитель вездехода, заезжая в ворота станции.

Навстречу им выскочили все, кто находился в это время на территории базы.

Вертолётчики поднесли носилки, чтобы сразу же перенести спасателей в тёплое помещение. Новоприбывшие геологи несли одежду для переодевания, обувь, одеяла, а Гриша, выбежав из рубки, даже захватил с собой фляжку спирта, специально для Трифона.

Вся ночь, а точнее, её остаток, прошла в волнениях, беготне, уходу за пострадавшими и переговорами с ледоколом. Участвовали все: никому и в голову не пришло хоть на минуту забыться сном или присесть на несколько минут перекурить. И когда утро, наконец, явило милость позволить бледному солнцу едва взойти над горизонтом, Анюта, так и не сомкнувшая за ночь глаз, позволила себе присесть, прижаться к Грише и облегчённо выдохнуть. Никто не умер. Полярники остались живы.

Через два часа с ледокола должны были подлететь два «кукурузника» Ан-2, чтобы забрать спасателей к себе.

Трифон пришёл в себя и лежал перебинтованный под одеялом, словно мумия фараона при раскопках в Долине Царей близ Луксора – такое сравнение определил ему Гриша, подходя к носилкам и незаметно всовывая под руку флягу со спиртом.

Начальник спасателей открыл глаза и слабо улыбнулся приятелю: свой парень!

—Только как ты будешь хлебать свою живительную влагу? – задорно подмигнул ему радист. – Руки-то перебинтованы.

—Была бы влага… —попытался подмигнуть ему в ответ Трифон, но воспалённые от урагана веки не дали ему продемонстрировать столь дружеский жест. – Ох! – только и сумел выдавить он. – Дай глоточек прямо с фляги.

—Давай. Закрой рот, открой глаза, —пошутил Витя, оборачиваясь и бросая взгляд, чтоб никто не видел. – Хоп! На водички. Как? Нормально?

Трифон глотнул, поперхнулся, запил из пластиковой бутылки с Гришиных рук, откинулся на подушку и… через секунду, образно говоря, стал совсем другим человеком. Пока готовили к отправке других спасателей, Гриша ещё разок успел влить в рот Трифона сто граммов, и когда тот окончательно пришёл в себя, задал ему вполне риторический вопрос:

—Как вас угораздило попасть в буран именно в том месте, откуда вы выходили днём?

—В смысле? – не понял Трифон, благостно чувствуя, как живительное тепло разливается по всему организму. Вот! Вот чего ему не хватало все эти дни! Когда его выбрали начальником спасательной группы, он дал себе зарок не употреблять спиртного до первого спасённого ими полярника, —будь то Якут, Павел, Андрей или сам глава станции «Мирный». Но раз друг угощает – теперь можно. Да и экспедиция прошла, мягко говоря, из рук вон плохо. Ни других не спасли, ни сами не убереглись от обморожения. Могли и застыть навсегда во льдах, если бы не его поднятая рука, флажки, и внезапно, загадочным образом заработавшая рация. Обо всём этом ему вкратце рассказали, когда он попеременно приходил в себя ещё под утро. Теперь можно было нажраться до чёртиков, подумал он. Хуже уже не будет. Профессора не нашли и сами оконфузились по самые, что ни на есть яйца – вид сбоку.

—В смысле? – повторил он. – Как это «именно в том месте»?

—Вы, получается, никуда и не двигались с той загадочной магистрали, которую обнаружили накануне.

Трифон выпучил на него воспалённые глаза.

—Мы вообще-то нашего профессора искали с Павлом, Якутом и Андреем, не забыл?

—Оно-то да, конечно. Но как вы в таком случае могли добраться до дверей в ледяной горе, если не двигались с места?

—Каких дверей?

—Металлических. Огромных. Похожих, по твоим описаниям, на вход в подземный ангар.

Трифон ещё больше выпучил глаза, охнув от боли.

—По «моим описаниям»? – непонимающим взглядом уставился он на радиста. – Как… какие ещё двери?

—Металлические… —упавшим голосом произнёс Гриша. – И гора ледяная…

—Какая, на хрен, гора, Гриша? Ты о чём, вообще?

—Ты же сам по рации передавал…

—Рации не-ра-бо-та-ли! – по слогам процедил сквозь боль Трифон и поморщился. Гриша тут же поднёс к его рту флягу. Сделав глоток и отдышавшись, Трифон поднял палец:

—Рация заработала только один раз, и то кратковременно, пискнув в эфире ровно настолько, чтобы её смогли запеленговать со снегоходов. Так мне рассказали те, кто в них оставался. Они-то нас и обнаружили, благодаря ей. Но мы в тот момент были уже сосульками, и никто из нас не мог её включать. Соображаешь?

—Выходит…

—Выходит, её включил кто-то другой. И этот кто-то был не из нашей команды! На расстоянии восьмидесяти километров в этих льдах не должно было быть ни души… Вот теперь и думай за всякую мистику здесь, во льдах Антарктиды…

В это время подошла Анюта и принялась делать перевязку. Вероника и остальные присматривали за другими обмороженными полярниками. Гриша отошёл в сторону, вздохнул и пробурчал себе под нос:

—Вот. Как, собственно, и предполагалось. Всё вернулось на круги своя, да ещё и с новыми жертвами.

—Что ты там бубнишь сам с собой? – спросила Анюта и укоризненно взглянула на Трифона, заметив горлышко фляги, торчащей из-под одеяла.

—Говорю, что профессора мы уже не найдём, —в голосе радиста чувствовалась безмерная горечь. – Ни Якута, ни Андрея, ни Павла…

Анюта всхлипнула, кивнула и смахнула горькую слезу. Она любила их всех, для неё не существовало исключения в команде.