Сквозь дым, сверху, на меня глядели волчьи глаза, в них плясал огонь. И злобный рык сотряс воздух. «Не подходи, не подходи».

— Бабушка! — закричала в отчаяние. На глаза навернулись слезы. — Бабушка!

Я кричала изо всех сил, до хрипоты, до судорожного кашля.

Жар огня обжигал руки, дым застилал глаза, от него в горле скребли кошки, было трудно дышать.

А потом сверху что-то рухнуло, и мир опрокинулся во тьму.

В белом дыму грезился синий автомобиль, уезжающий куда-то.

…Меня кто-то нес на руках, и от этого было так тепло и уютно на душе, и ни о чем не хотелось думать.

Я снова провалилась в сон.

Мне снился талисман, который приносит удачу… почему-то это казалось важным, важнее всего на свете… Талисман в виде волчьего клыка.

…Иногда я чувствовала, что рядом со мной кто-то сидит и вздыхает. И опять впадала в забытье.

Что-то произошло, что-то ужасное. Но мне не хотелось об этом вспоминать.

…Не знаю, сколько прошло времени, но мне, наконец, захотелось пить, просто невыносимо, и я открыла глаза.

— Николетт, как ты себя чувствуешь? — спросила Эмма, сочувствующе улыбаясь.

Она сидела на стуле возле моей кровати.

— Хорошо, — хотела сказать, но изо рта вырвался каркающий звук.

Мне сразу подали стакан воды и помогли напиться, придерживая, чтобы не захлебнулась.

— Где я? — Комната показалась знакомой. Но это была не моя комната.

— У тетушки Марджери. Она нас приютила на время.

— Почему мы здесь? А как же наш дом?

— Я потом тебе всё расскажу. А пока поспи немного, — поправила Эмма подушку. — Тебе полезно поспать. Я обо всем позабочусь.

— И о бабушке?

— И о бабушке.

Я снова закрыла глаза и глубоко вздохнула, почувствовав спокойствие.

Да, надо поспать, я отчего-то страшно устала. А потом…

Потом будет потом.

Мне хотелось умереть, но это было уже невозможно.

Меня спасли, а вот бабушку…

Прошла неделя с того ужасного события.

Я то рвалась к сгоревшему дому, посмотреть на пепелище, убедиться, что ничего не осталось.

То меня охватывала паника — если всё увидеть своими глазами — не останется надежды. А я не могла без надежды.

Бабушка жива. Жива! Она не могла меня бросить.

— Никакой «миссис Марджери», только тетушка Марджери! — послышалось из-за приоткрытой двери.

И вот тетушка сама показалась на пороге с куском клубничного пирога на голубой тарелочке и жизнерадостной улыбкой.

— Ну что ты, милая, как можно неделю не выходить из дома! — пожурила она меня. — А ну вставай, солнышко уже высоко, пора тебе выбираться на свет божий.

— Не хочется. Эмма сказала, что мне необходим покой. И потом — ожоги же, — показала я руки, намазанные специальной маслянистой мазью.

— Небольшие покраснения от жара, скоро совсем пройдет, — подставила тетушка табурет к постели и села, оставив блюдце с пирогом на тумбочке. — Эмма взяла за тебя ответственность, когда приехала неотложная помощь и тебя хотели увезти в больницу. Слушайся Эмму, деточка. Но не забывай, что запираться в четырех стенах — не дело. А ну-ка давай! — откинула она одеяло, и мне поневоле пришлось сесть, свесив ноги.

— Спасибо, что вы нас приютили.

— А как иначе⁈ — возмутилась женщина. — Не чужие же.

— Да, но Эмма и остальные… — надела я тапочки-кролики, не мои, но мне подошли.

— Стайлеры снимают у меня комнату. Но съедут, когда найдут себе что поприличней… однако и у них с деньгами негусто, тоже, почитай, всё сгорело.

— Тетушка Марджери! — возникла в дверях Эмма. — Ваши кошки устроили бунт на кухне.

— Что же это делается⁈ — подскочила женщина и выбежала из комнаты с прощальным напутствием: — Не забудь съесть пирог!

Эмма поплотней прикрыла дверь и обернулась.

— Не слушай тетушку, всё у нас в порядке, и с деньгами, и со всем остальным. И мы уже нашли другой дом и скоро съедем, чтобы не стеснять миссис Марджери.

— Ну, конечно. Я понимаю. — Я схватила халат, судя по его ширине, он принадлежал тетушке, и надела.

Да, Марджери права, не стоит хандрить, надо чем-то заняться, привести себя в порядок.

— А Мартина… Мартину вы нашли?

Эмма покачала головой.

За эти дни из того, что мне рассказала Эмма и тетушка, я более-менее сложила картину произошедшего…

Тем вечером Эмма поджидала возвращения мистера Дэниела с сыновьями, выходила на крыльцо в надежде услышать звук мотора, но до нее доносилось только завывание ветра.

Ее терзали нехорошие предчувствия, но она старалась верить в лучшее.

Наконец, ей показалось, что она услышала, как подъехала машина, и выглянула на улицу.

И тут же почувствовала, как что-то острое впилось в шею.

Захлопнув дверь, Эмма попыталась добраться до аптечки, уже плохо соображая, и потеряла сознание.

Только и успела, что вынуть из шеи дротик — это-то и спасло, яд для нее оказался не смертельным, но лишил чувств.

Примерно тогда я и спустилась вниз и наткнулась на Данара.

По словам Эммы, он, верно, затем и приходил, чтобы устроить пожар и уничтожить лабораторию, где мистер Дэниел проводил важные исследования, касающиеся Ночных охотников. Он был близок к разгадке секрета Данара.

Теперь всё погибло, все труды, записи, все результаты экспериментов и важные образцы. Ничего не осталось, в пожаре сгорело всё.

Странно только, что вернувшиеся Стайлеры обнаружили меня в пятидесяти шагах от дома. Хотя я точно помнила, как горела гостиная, как на меня сверху что-то упало. И пусть не почувствовала боли, но потеряла сознание.

Меня принес к реке Сэм и долго протирал мое лицо водой, в надежде, что очнусь.

Соседи вызвали скорую и пожарную.

Эмма пришла в себя возле пылающего дома до того, как приехала скорая, и, получив первую помощь, от госпитализации отказалась.

Мои ожоги тоже были несильными, да и надышаться дымом я не успела. Поэтому врач, осмотрев меня, пришел к выводу, что пострадала я минимально. И такой квалифицированной медсестры, как Эмма Стайлер, будет достаточно, чтобы не беспокоиться о моем физическом здоровье. Важнее уделить внимание психическому… и лучше, чтобы рядом были знакомые люди.

Когда же приехала пожарная, тушить было уже нечего.

Меня обнадеживало одно, что тело бабушки так и не нашли.

…Я ела клубничный пирог Марджери и плакала — он возрождал меня к жизни и в то же время пробуждал воспоминания о моей старушке, о тех вечерах, когда мы втроем пили чай у нас во дворе и любовались закатом.

Утром я как следует вымылась. Скоблила кожу мочалкой, пока она не покраснела, и на пять раз помыла голову. Но запах гари был неистребим.

Мое зеленое платье, в котором я была в день пожара, Эмма постирала и сказала, что я могу надеть его, если захочу.

Что я с удовольствием и сделала. Это платье сшила мне бабушка сама, и хоть так оставалась со мной.

В гостиной тетушки Марджери всё было по-прежнему… На полу и трех диванах валялись разноцветные подушки, на которых сидели и лежали кошки.

У каждой имелось свое имя согласно внешнему виду, так что запомнить, как кого зовут, было не так и сложно.

Черная от усов до хвоста кошка — Чернушка. С выразительно желтыми глазами — Янтаринка. Кот с обгрызенным хвостом — Полухвостик. Белая кошка с желтым пятном на спинке — Монетка. Черный кот с белым галстуком — Сэр.

Настоящий кошачий рай.

— Так его зовут Сэр? — переспросил Сэм, разглядывая важного черного кота. — Он вчера стащил с моего бутерброда колбасу.

— А нечего ворон считать, когда в доме полно котов! — попеняла я ему.

— А вот эта с серебряными усами вообще мне палец едва не отхватила… а я хотел ее только погладить.

— Стрекоза. Кошка с характером, не любит, когда всякие чужаки к ней лапы тянут, — плюхнулась я на диван рядом с серебряноусой красавицей на подушке и погладила.