Но тут мы приступили к самому главному.

— За что?

Сэм держался за покрасневшую щеку, а внутри меня всё кипело. И рука нещадно ныла.

— Это был мой первый поцелуй! А ты его украл! — Глаза щипало от слез, и было жутко обидно.

Джек, прости! Я не подарю тебе свой первый поцелуй.

— Сама повесила кусок колбасы, а теперь говоришь — не ешь! — возмутился Сэм.

— Я тебе что, кусок колбасы? — Отвернувшись, я заспешила прочь. Вот нахал!

— Николетт… Николетт, постой! — кинулся он вдогонку.

— Оставь меня в покое! — Но сама, не удержавшись, повернулась, чтобы высказать ему всё в лицо: — Я тебя ненавижу! Ты сломал мне всю жизнь! — Слезы текли из глаз ручьем. Это было невыносимо.

Чтоб ему было пусто!

— Дурак! Мерзавец! Ненавижу!

Сэм стоял на месте, глядя в изумлении, словно я его «била» не словами, а в самом деле.

Развернувшись, я кинулась в дом.

Пролетела мимо удивленной Эммы и взбежала на второй этаж, к себе в комнату.

Захлопнув дверь, бросилась на кровать и обняла подушку, собираясь от души наплакаться. Но замерла, затаив дыхание.

Что это было?

Что такое со мной случилось, когда Сэм меня поцеловал? Этот остолоп!

Да у меня чуть сердце из груди не выскочило и перехватило дыхание.

Что со мной?

Может, пирог с шафраном оказался несвежим?

…Самая же мука началась на следующий день.

Я не знала, куда глаза девать. А Сэм, как назло, был тут как тут. Он словно меня преследовал, чтобы встретиться лицом к лицу.

— Да что такое? — наконец заподозрила неладное и Эмма. — Сэм что-то натворил? Он напроказничал? Ты только намекни, Николетт, и я ему устрою взбучку!

И как ей скажешь, что такого сделал Сэм?

Но тяжелее всего было глядеть в глаза Джеку.

Я его предала. Предала в самом своем сердце. Как теперь жить с этой виной?

— Николетт, — улыбнулся он своей ясной, лучезарной улыбкой, полулежа на диване, с перебинтованным плечом. Его еще мучила температура, но не такая высокая, по словам Эммы, чтобы переживать. — У тебя что-нибудь случилось?

Я сидела рядом на стуле, положив ладони на колени, глядя в пол. И вздыхала.

— Нет, ничего.

— Если это из-за меня, то не волнуйся. На мне всё как на собаке заживет, — подмигнул он.

И я снова вздохнула.

Я никому не сказала, что натворил Сэм. Мне и самой хотелось об этом забыть. Но только не забывалось.

Сэм же вел себя как ни в чем не бывало, носил всё ту же старую майку и посмеивался надо мной. И мы всё так же часто ругались.

Мне не нравилось, что происходит.

А между нами действительно что-то происходило, и мне никак не удавалось избавиться от теплого ощущения в груди.

Что сказала бы бабушка? Но я боялась и заикнуться ей об этом.

Чтобы отвлечься и развеяться, я отправилась к Лили.

Девушка встретила меня в саду, она обрезала ранние розы, желтые с розовой каймой, любимые цветы ее матери.

В руках Лили держала садовые ножницы. На ней был зеленый фартук и рубашка с закатанными рукавами, штаны и сапоги. Никогда бы не подумала, что она любит возиться в саду — у них же есть прекрасный садовник Том.

Казалось, Лили способна только отдавать приказания и следить за неукоснительным исполнением.

— Привет! — поздоровалась я.

Лили вытерла тыльной стороной руки в перчатке пот со лба, щурясь на солнце, разглядывая меня.

— Ну, с чем пожаловала? — не очень дружелюбно спросила она.

— Отдать тебе кролика. Ты забыла, — достала я из плетеной сумки игрушку.

— Зачем? Оставь себе, — наклонилась Лили над кустом, словно разговор был окончен.

— Как — себе? Это же тебе Джек подарил!

— И что, что Джек? Я видела, как ты на него смотрела.

— Да как я на него смотрела?

Ну… может быть.

Я посадила на декоративный пенек кролика, но Лили не обратила на него никакого внимания.

Ах так! Ну не хочет — не надо. Мягкие игрушки лишними не бывают.

Сунула кролика обратно в сумку и вспомнила о пакетике с печеньем — для Лили.

— Это от Эммы. «Поцелуйчики», — положила я пакетик на тот же пенек.

— И это тебе больше пригодится, — сказала Лили, и я уронила презент, который, к счастью, не рассыпался.

Как — мне? Она знает про поцелуй? Но откуда? Да нет, она не может о нем знать.

Я прикрыла рот рукой, краснея.

— Николетт, — заговорила Лили, не глядя в мою сторону. И что-то в ее голосе меня насторожило. Она села на скамейку, стягивая резиновые перчатки. — Помнишь, я говорила о своей матери… что она болела?

— Ну. И что? — присела я рядом.

— Бывали такие дни, когда мама вела себя странно… не знаю даже, как объяснить.

Я молчала, не представляя, что она имеет в виду.

— Эти создания, что напали на Джека… — сказала девушка осторожно. — Это же не волки? Волки не бывают такими огромными. Кто они?

— Эм… — Лили же до сих пор не поинтересовалась, не спросила, что там вообще случилось. Почему, после нападения, Джек не отправился в полицию. Почему ей, Лили, никто из братьев ничего не объяснил. Всё произошло так, будто это в порядке вещей отбиваться от зубастых монстров на дороге.

И даже я, не на шутку струхнув, не попыталась разобраться в случившемся, не засыпала ни Джека, ни Сэма вопросами.

Лили, очевидно, показалось это странным. Или нет?

Почему она ничего не сказала отцу? Иначе бы мистер Крафчик давно нагрянул с расспросами и полицией.

От всего происходящего я перестала здраво мыслить.

Да еще и этот Сэм…

— Ты разве не слышала, что в лесу завелись волки? Да они и на дом мистера Елоу напали, тот еле ноги унес…

— Николетт, ты никогда не умела врать.

— Но это правда! У любого спроси, и тебе скажут, что мистер Елоу…

Лили встала, отряхивая штаны.

— Я думала, с тобой можно поговорить серьезно. А ты прикидываешься дурочкой. Ладно, забудь, что я сказала.

— Подожди, — схватила ее за руку. — Почему ты заговорила о своей матери? Чем она болела?

Лили с минуту молчала.

— Я толком не знаю, — наконец начала она. — Мама заболела, когда мне едва исполнилось одиннадцать. Врачи разводили руками, говорили, что ничем не могут помочь, а она медленно угасала. Я очень боялась, что мама умрет. Она почти не вставала с кровати, и я каждое утро бежала к ней убедиться, что она жива. Отец ходил сам не свой, он искал врачей, лекарства, но ничего не помогало. Но вот однажды он принес маленький пузырек и сказал, что эта микстура вылечит маму, поставит ее на ноги. И правда, вскоре мама пошла на поправку, чаще вставала с постели и крепла день ото дня.

Лили замолчала.

А мне подумалось, что если всё было так радужно, то почему она хмурится?

— Наверное, я зря начала этот разговор, — наконец сказала девушка. — Тебе лучше уйти.

— Почему?

— Потому что я больше не хочу говорить об этом. И не беспокойся, я не расскажу отцу о происшествии на дороге.

— Я и не беспокоюсь.

Она взглянула на меня неодобрительно и продолжила садовые работы.

Мне ничего не оставалось, как и правда пойти домой.

По пути я размышляла о матери Лили.

Миссис Линда производила впечатление спокойной и уравновешенной женщины с отменным здоровьем, хотя я видела ее нечасто. Дом Крафчиков я посещала редко, как и разные официальные мероприятия, как День города, где она произносила речи, как жена мэра, или благотворительные собрания, на которых она председательствовала.

Ребенку, как правило, это неинтересно.

Да, я слишком мало знала миссис Линду, чтобы понять, какой она была.

Но почему Лили заговорила о ней, о ее болезни и лекарстве? И это после нападения волков… которых сама Лили посчитала не волками.

Я запнулась о кочку и встала как вкопанная.

А может, мать Лили была оборотнем?

У меня даже дыхание перехватило и сердце замерло.

Нет, это невозможно!