— Думаю, у тетушки Марджери хватает и своих забот. — Лили прекрасно знает, что мое платье для выпускного безнадежно испачкано вином. А всё ее подвыпивший дружок Брэндон — вот уж кого ноги не держали! Одалживать же у Лили — да ни за что на свете!

— Понимаю. С вечеринками придется повременить, пока ты не освободишься…

— Надеюсь, не освобожусь как можно дольше! — сжала я кулаки.

Она оттого такая злая, что год назад потеряла мать, и теперь находит удовольствие в том, чтобы напоминать каждому, что и он может внезапно остаться без родного человека.

— Где рецепты?

— Нигде. Я сама всё выкуплю.

— Да брось! Мы обе знаем, что денег у тебя нет. Иначе бы отец не поручил мне это дело.

— У меня есть деньги… Найду, если понадобятся.

— Что это? — заметила Лили листок на полу.

Я не успела ее остановить, когда она подняла его и прочитала.

— Ничего себе! Доктор выставил вам такой счет?

Как я могла забыть, что засунула его между книг?

— Не говори отцу, — сказала и прикусила язык. Теперь Лили точно всему свету разболтает.

— Почему? Он и так знает, в каком вы с бабушкой бедственном положении.

Конечно, знает. Тех денег, что дал мистер Крафчик, едва хватит заплатить по счету. А чтобы погасить задолженность за свет, газ и воду за два прошлых месяца нечего и думать. Не говоря уже об аренде земли, которая закончилась именно в этом году. Похоже, провидение решило больше не закрывать глаза на мои прегрешения и наказать в полной мере.

— Хорошо, о счете за врача отец не узнает, не от меня. Он наверняка дал вам достаточно денег, чтобы заплатить. Но я не хочу его огорчать, не исполнив поручения. За молчание давай рецепты.

Она требовательно протянула ладонь, и мне ничего другого не оставалось, как подчиниться. В конце концов, денег на лекарства у меня действительно не было.

Полыхнула молния, осветив бабушкину комнату. Через мгновение раскат грома сотряс землю, и дождь ударил по оконным стеклам с удвоенной силой.

Ненастье накрыло городок ливнем с порывистым ураганным ветром.

Радио вещало о затяжной непогоде, пока, пискнув, не смолкло. Мигнув, выключился и свет, погрузив Эденвиль в непроглядный мрак, затянутый водной пеленой.

— Вышка не выдержала… Чинят-чинят, а всё без толку. Если бы был жив твой дед, он бы давно всё исправил. — Бабушка сидела в кровати, положив натруженные руки поверх одеяла, и вглядывалась в дождливую ночь за окном.

— Да. — Я подставила таз, и капли с потолка весело забарабанили о железное дно. — Дедушка бы не только вышку починил.

— Ох, дорогая, этому дому пятьдесят лет. Неудивительно, что крыша прохудилась.

Я уселась на кровать, поближе к бабушке.

— А как дедушка его построил? Купил землю?

— Не помню. Давно это было. Кажется, какие-то бумаги лежат в письменном столе в кабинете. Он не любил, когда я сую нос в мужские дела.

— Как же ты оформила дом на себя?

— Этим занимался Тод, друг моего Френка, я только подписи поставила. А что-то не так? — обеспокоилась бабушка.

— Нет, одно сплошное девичье любопытство, — улыбнулась я. — Пойду погляжу, не заполнились ли емкости. — Крыша протекала по всему верхнему этажу, включая чердак. — Тебе принести молока, пока оно не скисло? — Без света холодильник долго не продержится.

— И булочку. В дождливую ночь у меня хороший аппетит.

Проверив наполовину заполненные емкости, я спустилась вниз.

Значит, письменный стол в кабинете. Узнаю, кто арендатор, и… видно будет.

Налила стакан молока для бабушки. Мартина потерлась об ногу и жалобно мяукнула.

— И о тебе я не забыла. — Поставила блюдечко с молоком и для кошки.

Дождь не унимался, порывы ветра нещадно трепали деревья.

Вспыхнула молния, и на дорожке к дому померещились силуэты.

Дыхание перехватило от страха, а сердце застучало в ушах.

Кто это может быть? В такую непогоду и кошку из дому не выгонишь.

Молния снова осветила дорожку — никого.

Почудилось? Недаром говорят: у страха глаза велики. А я одна в доме с бабушкой, без света. И телефон выключили — подняла я трубку и услышала тишину.

— Марти, будем спасаться песенками! — проговорила громко, чтобы отогнать страх. — Какую начнем?

Но Мартина не разделила оптимизма. И вздыбив шерстку, глядя в сторону входной двери, зашипела.

На крыльце замаячили тени. Раздался отчетливый стук в дверь.

Я похолодела, волосы на голове зашевелились. Добрые люди в такую погоду дома сидят, под пледом греются, да чай из термоса пьют — кто позаботился.

Стук в дверь повторился настойчивей.

От страха подогнулись колени. Ухватилась за стол, чтобы не упасть.

— Кто там? — прошептала чуть громче дождя за окном.

Послышались голоса, кто-то с кем-то заговорил, но не разобрать о чем. Грабители? Решают, как лучше проникнуть в дом? Узнали, что мы живем с бабушкой вдвоем — дать отпор некому. И на помощь никто не придет.

В замочной скважине зашуршали — я забыла, как дышать.

Раздался грохот, только щепки полетели.

И как в страшном сне дверь со скрипом распахнулась, и на пороге в свете вспыхнувшей молнии показался человек с топором.

От ужаса потемнело в глазах.

Запах нашатыря ударил в нос, и я отпрянула, лежа на диване.

— Не бойся. Всё хорошо, — успокаивал приятный женский голос. Мамин голос.

Но ведь мама умерла. Кто же это?

Открыла глаза и с минуту глядела на незнакомую женщину в свете свечи. Ее светлые волосы намокли, не спас и дождевик. Влажное лицо поблескивало от воды. На вид ей было лет сорок пять. Но что она делает в нашей гостиной?

Недавние воспоминания быстро пронеслись в голове, и я вскочила на ноги.

Женщина была не одна. У стола стоял мужчина, проверяя ружье. Ружье! А парень, держа в руках дождевик, стряхивал с него воду — рядом лежал топор, прислоненный рукоятью к камину.

— Николетт! — услышала я обеспокоенный голос бабушки сверху, из ее спальни на втором этаже. — Николетт, где ты? Пойди сюда.

— Так ты Николетт, верно? — шагнула женщина ближе; я отступила. — Не бойся. Я — Эмма. А вон там мой муж Дэниел, — кивнула она на мужчину с ружьем. — А это Джек, мой сын, — указала на парня с дождевиком. — Мы думали, что дом пуст. Взламывать чужие дома, конечно, нехорошо. Но нам надо было где-то переждать непогоду.

Я глядела на них во все глаза и не могла произнести ни слова. Язык от страха онемел.

Входная дверь распахнулась, впустив еще одного человека, промокшего до нитки.

— Вот черт! Погодка, как в аду. Следы все размыло. Не подберешься. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда! — Снял он на ходу дождевик. — А вы чего застыли? Где вещи? Заносить думаете, или же… — Увидел меня и замолчал. — Привет!

— Привет!

— А ты тут как?

— Я здесь живу.

Он присвистнул.

— Выходит, мы домом ошиблись. Неужели где-то есть вторая такая же разваленная лачуга?

— Сэм, перестань!

— Но, мам, я… Ладно. — Он подошел ко мне, его глаза загадочно блестели. — Прошу прощения, мисс, если обидел. Не со зла. Будем знакомы, — протянул он руку. — Сэм. Сэм Стайлер.

— С… Стайлер? — Сердце так и оборвалось. Неужели тот самый Стайлер? Неужели они все те самые ужасные Стайлеры?

И у меня дома⁈

«Они каннибалы… едят людей!», «…с тех пор, как они у нас поселились, стали пропадать люди», «…человеческое сердце в банке тащил этот Сэм», «…я слышала по ночам в их доме раздаются жуткие вопли», «…человеческую руку нашли в земле рядом с их домом…», «…они едят людей… едят людей… Едят людей!».

Комната перед глазами закружилась. К горлу подступила тошнота, в ушах зазвенело.

— Спокойней… Давай, присядь… Вот так. Сэм, налей воды. Быстрее!

Несколько глотков вернули меня к жизни. Я с опаской глядела на незнакомцев, сжимая стакан в руке. Зачем они мне помогли? Если бы я потеряла сознание, им было бы проще меня связать и затащить в подвал, где они бы… Посмотрела на топор и сглотнула.