В руке сама собой материализовалась призванная из ячейки бутылка водки и, сорвав пробку с горлышка, в несколько могучих глотков, не чувствуя вкуса, я засосал в себя целиком все содержимое сорокаградусной полулитровки.

В голове знакомо зашумело, и я блаженно зажмурился в ожидании спасительного забытья, мечтая хоть на часик отвлечься от кошмарной реальности. Но какое там… Едва начавшееся опьянение за полминуты оказалось нейтрализовано читерской Регенерацией, и от выпитой залпом бутылки водки даже похмелья не осталось.

В порыве отчаянной злости захотелось призвать две оставшиеся бутылки водки, и тут же вылакать обе подряд, одну за одной, в надежде, что хоть тогда ударная доза алкоголя вызовет желаемый эффект. Я раздраженно отшвырнул пустую тару в угол, и, ударившись о стену, бутылка разлетелась во все стороны мелкой шрапнелью. Парой осколков задело и меня, оцарапав щеку и ладонь.

Эта внезапная вспышка боли отрезвила меня.

Вместо водки, я вытащил из сброшенного с плеч рюкзака пакет с сухарями, пересел, привалившись спиной к стене, и стал грызть твердые, как подошва берца, кусочки хлеба, равнодушно созерцая залитое электрическим светом пустое пространство своей невероятно просторной могилы.

Погруженный в мрачную меланхолию, я даже не заметил, как стал клевать носом. Накопившаяся за ночь и утренние часы усталость требовала хоть какого-то отдыха. И убаюканный размеренным похрустыванием очередного сухарика, я вдруг провалился в короткий тревожный сон…

…И снова оказался в злосчастном коридоре-ловушке. Аккурат в тот момент, когда, сойдя с заваленной трупами лифтовой платформы, зашагал прямо по коридору. При этом, странным образом, сейчас, параллельно с движением вперед, я одновременно еще и словно подглядывал за собой со стороны через прицел сопровождающей каждый мой шаг невидимой камеры.

Сзади начала подниматься вверх лифтовая платформа и, почувствовав движение за спиной, я оборачиваюсь, чтобы увидеть открытую лифтовую шахту, с исчезающим вверху краем платформы.

Продолжаю движение. И на очередном шаге вдруг явственно слышу едва заметный щелчок сработавшего потайного механизма.

Время вокруг меня мгновенно замедляется в десятки, а то и сотни, раз. И изображение со стороны замирает на месте, превращаясь, по сути, в объемную фотографию.

Я вижу, как картинка с боковой камеры сперва наводится на плитку под подошвой моего казалось замершего на месте ботинка, и невольно обращаю внимание, что эта гребанная плитка, на первый взгляд абсолютно не отличимая от соседних, имеет в верхнем правом углу необычный дефект: в виде пары крестом перекрещенных кротких трещин.

Обозначив метку на плитке-активаторе, камера стремительно разворачивается и, бросив меня статуей, заставшей на паузе в момент рокового шага, сдает обратно к провалу лифтовой шахты. Здесь остановленное время соскакивает с паузы и продолжает привычный ход. И я одновременно наблюдаю коридор впереди, по которому продолжаю неспешное движение, и через камеру, из боковой превратившуюся в заднюю, вижу, как стены лифтовой шахты беззвучно приходят в движение и через секунду сходятся друг с другом, превращаясь в единый монолит…

Проснулся я, словно от толчка в плечо.

В тишине пустого коридора услышал, как катится по полу выпавший в момент пробуждения из руки недоеденный сухарь.

Тут же вскочил, подхватил рюкзак, и бегом рванул в противоположный конец коридора, на поиск меченной крестом плитки.

Отыскать нужную плитку мне не составило труда. Ее поиски уложились всего примерно в минуту. Наступив, как во сне, ногой на плитку, я, как мог, напряг слух, и с облегчением услышал знакомый едва уловимый щелчок сработавшего механизма — точно такой же, как во сне.

Я тут обернулся, ожидая увидеть расходящиеся плиты заново открывающейся шахты. Но сзади, увы, ничего не происходило. Вырытая мною в известняке пещера даже ни разу не дрогнула.

Прошла секунда, другая… Я уже вовсю накрутил себя, уверенный, что своими дурацкими раскопками безнадежно испортил что-то в механизме управления плитами шахты… И вдруг услышал знакомое урчанье, в коридоре. Не сзади, а впереди.

Развернулся обратно, и увидел открывшийся боковой проем справа примерно в середине коридора, откуда беспрерывным потоком сейчас валила толпа тварей, из бегунов и лотерейщиков.

— Ребятки, как же я рад снова вас видеть! — привлекая внимание, крикнул я гостям. И, призвав резак со шпорой, бросился наперехват урчащей толпе…

Укрывшись от палящих лучей в тени кустарника, Паук лениво ловил языком стекающие по щекам капли, наслаждаясь минутами долгожданного привала. Выждав несколько секунд, он снова поднял фляжку и полил прохладной родниковой водой распаренную на солнце татуированную макушку.

— Кайф! — выдохнул здоровяк, жмурясь от удовольствия.

И тут же обиженно хрюкнул, получив чувствительный тычок каблуком тяжелого берца в спину от затаившегося в кустах напарника.

Паук скривился от обидного удара, как от острого приступа аппендицита, но благоразумие пересилило гнев. Он молча проглотил грубость. И гася внутреннюю ярость, в очередной раз полил голову водой из фляжки.

— Я же просил — ни звука! — через минуту раздался над ухом разомлевшего Паука яростный шепот вернувшегося из дозора Скальпеля.

— Да кто меня здесь услышит-то?! — в тон напарнику шепотом возмутился Паук.

— От этого говнюка всего можно ожидать, — проворчал Скальпель, выходя из скрыта и материализуясь рядом с товарищем. — Боты его недооценили, и ты сам видел, что стало с их отрядом.

— Да уж!.. — фыркнул Паук. — Ну че там? Как?

— Да, как обычно, в оазисе бывает: расслабились, отдыхают… Балласт в озере плещется. А Рихтовщик с девкой на берегу загорают.

— Вот суки, — завистливо поморщился Паук.

— Ладно, нехрен рассиживаться. Если хочешь, как они, то потопали дальше.

— Твою ж мать! — не смотря на злобное проклятье, Паук послушно поднялся, и пригибаясь, чтоб не высовываться из листвы невысокого кустарника, засеменил следом за напарником обратно в ненавистную черноту.

Нагнав Скальпеля метров через сто, когда они отдалились от оставшейся в оазисе компании на безопасное расстояние, и можно стало, без опасения быть замеченными, идти в полный рост и, не таясь, разговаривать, Паук продолжил разговор, прерванный резким уходом товарища.

— Я так и не понял, нахрена нам нужно пилить еще фигову тучу часов по черноте до дальнего оазиса, когда мы только что могли напасть на ублюдков из-за кустов и загасить всех четверых без лишнего геморроя?

— Потому что я так решил. А мы, вроде, добазарились, что в нашем отряде — я за старшего, — отрезал Скальпель.

— Братан, че ты на ровном месте бычишь-то?! Сложно ответить?

— Здесь удача не на нашей стороне, — снизошел-таки до разъяснения напарник.

— Это еще че, в натуре, за дичь?! — от возмущения Паук даже остановился. — Ну не хочешь говорить правду, так и скажи! Че из меня идиота-то делать?!

— Это правда. Из-за близости первого оазиса к Крынке, у этих четверых, как почетных жителей стаба, здесь преимущество над нами — изгоями. А в схватке с Рихтовщиком на такие факторы забивать нельзя.

— Братан, да ты гонишь! Какая еще, в жопу, удача?! Я-то думал, у ублюдков здесь абилка какая-то специфическая охранная действует. Из-за которой с ними хрен что сделаешь.

— Как видишь, все гораздо проще… Ладно, хорош бузить, пошли дальше.

— Млять! Да я из принципа теперь вернусь, и ублюдков гранатами закидаю.

— Валяй, — равнодушно пожал плечами Скальпель. — Только сперва, по традиции, предлагаю пари заключить. Что они все ТАМ выживут, а ты сдохнешь, подорвавшись на своей же гранате.

— Да че за дичь!..