Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Одержимый холопским недугом,

Целый город с каким-то испугом

Подъезжает к заветным дверям, —

продекламировал Борисов, и с той же торжественной интонацией заключил: — Вот у чьей лиры надо учиться служению народу! Вы «Поэт и гражданин» читали?

Коста отрицательно покачал головой.

— Понятно. Эти стихи были напечатаны полностью в первом издании «Стихотворений» Некрасова еще в пятьдесят шестом году, а с тех пор — ни разу. Только в списках ходят… Я пришлю их вам через Андукапара.

Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан, -

прочел он и неожиданно, протянув Коста руку, сказал; — Прощайте, Хетагуров, до новых встреч! Мы с Городецким уже опаздываем…

И оба быстро растворились в сгущающихся петербургских сумерках.

8

Пришла зима. На улицах сугробы. Голубой лед сковал реки. В солнечные дни из окон академии было видно, как по Неве проносятся тонконогие рысаки, впряженные в легкие саночки, а в саночках — разрумянившиеся от мороза барышни в пушистых шапочках.

Но ясные дни выдавались редко. Солнце, едва показавшись, исчезало. В домах и на улицах не гасли огни. Небо низко висело над городом, хмурое и тяжелое.

Этой зимой Коста неожиданно для самого себя увлекся скульптурой. Как-то по окончании лекций он случайно забрел в скульптурный класс. В классе было пусто. Заспанный служитель неприветливо взглянул на непрошеного посетителя.

— Можно мне лепить? — робко спросил Коста.

— Так ведь приготовить надо, — нехотя ответил служитель. — На чаёк будет с вашей милости?

Коста пошарил в карманах. До очередной стипендии оставалось восемьдесят копеек. Но он без раздумий протянул служителю два пятиалтынных.

Тот сразу оживился.

— Выбирайте место. Что лепить-то будете?

— Вот… — Коста нерешительно указал на голову Давида.

Служитель ушел и через некоторое время вернулся с мешком глины.

Коста не представлял себе, что одно прикосновение пальцев к глине может доставить такое наслаждение. Сначала работа не ладилась, он не мог найти верных пропорций, глина ползла. Но уже на следующий день все пошло легче. И теперь свободное от рисунка время Коста проводил в скульптурном классе.

Копировать ему вскоре наскучило, он задумал собственную композицию — «Горцы». На переднем плане — горец, застывший с шашкой в руке. Остальные фигуры — кто с косой, кто с вилами или топором. Один — с книгой. Именно ему, горцу с раскрытой книгой в руках, принадлежит будущее. Он укажет родному народу путь к истине.

Коста долго не решался показать свою работу Чистякову. Но когда все же показал, профессор одобрял ее. Зато инспектор возмутился. «К чему прославлять дикарей?!» — заявил он тоном, не терпящим возражений, и велел отправить скульптуру на свалку. Однако служитель, помня о двух пятиалтынных или, может быть, просто из уважения к труду смирного чужеземного парня, сказал Коста:

— Заберите-ка ее, батюшка, к себе. Вдруг пригодится…

Коста унес скульптуру на чердак общежития, и когда вскоре Андукапар и Сайд зашли ею навестить, он потащил их наверх.

— Молодец! — одобрительно поцокав языком, сказал Сайд. — Надо бы всему землячеству показать, а? У нас скоро будет литературно-музыкальный вечер, заодно и выставим произведения первого художника и скульптора осетина. Согласен?

Коста засмеялся, он понял эти слова как шутку: какая уж там выставка!

Но Сайд вовсе не шутил. Через несколько дней в академию забежал Крымшамхалов — тот самый Крым, который жил по соседству с Хетагуровым в Карачае, — и, поймав в коридоре Коста, сказал:

— В субботу вечером ждем тебя в землячестве! Сайд заедет за тобой, поможет довезти работы…

Коста растерялся. Какие работы? Скульптуру «Горцы» и портрет горянки? Ведь ничего больше он не успел сделать за полгода учебы в академии! Так неужели показывать землякам эти ученические упражнения?

Но Крым и слушать его не стал.

— Значит, в субботу, ровно в шесть, — повторил он и, прощаясь, добавил: — Еще и стихи почитаешь. Хочешь — свои, хочешь — чужие.

Коста растерянно глядел ему вслед,

9

Сайд опаздывал. Коста лежал на кровати, глядя, как быстро гаснет за окном дневной свет. Мысли текли лениво. После длинного дня занятий хотелось лишь одного — подремать хоть немного перед тем, как снова сесть за стол и просидеть до глубокой ночи, не отрываясь от заветных книг и тетрадей.

Если выдавались свободные часы, он читал. Пока еще в Петербурге ему не удавалось доставать политическую литературу. С товарищами по академии сходился он туго, а в Кавказском студенческом землячестве к нему приглядывались — надо было зарекомендовать себя, прежде чем заслужить столь высокое доверие. Да и люди в землячестве разные, не ко всякому обратишься с подобной просьбой. Андукапар ему в этом деле не помощник, оберегает брата от «опасных связей». Коста решил перечитать комплекты журналов — «Отечественные записки» и «Современник». Конечно, прежде всего в этих журналах его интересовали работы Белинского. Коста и раньше знал некоторые его статьи. В Лопатинской библиотеке ему даже удалось прочитать в списках письмо Белинского к Гоголю.

Коста всегда подкупала та страстная ненависть к крепостничеству, что звучала в каждом слове Белинского, волновали его призывы к просвещению народа. Но здесь, в сумрачном и холодном Петербурге, Коста с осязаемой реальностью представлял себе не только Белинского — писателя, философа, борца, ной Белинского-человека, прожившего трудную короткую жизнь, всегда нуждающегося, больного, но ни разу не поступившегося своими убеждениями. Особенно часто он почему-то вспоминал страницы из «Былого и дум», где Герцен рассказывает о страстных спорах, которые вел Белинский; иногда они оканчивались кровью, которая лилась у него из горла. Бледный, задыхающийся, он останавливал свой взгляд на том, с кем говорил, дрожащей рукой подносил ко рту платок и замолкал, глубоко огорченный и униженный своей физической слабостью.

Коста отчетливо представлял себе худого, измученного человека с неугасимыми, неистовыми глазами, и горячая любовь к нему переполняла его сердце.

И сейчас, внимательно, с карандашом в руках перечитывая статьи, рецензии и даже аннотации, написанные Белинским в разные годы, Коста по-новому понимал их, видел, что Белинский, говоря о проблемах литературных, всегда одновременно ставит и политические вопросы.

Вот вчера он перелистывал «Отечественные записки» за 1842 год и нашел там маленькую рецензию Белинского на книжку некого господина Лебедева «Супружеская истина в нравственном и физическом отношениях». Коста удивился — с чего это Белинский обратил внимание на подобный труд? Высмеивая Лебедева за то, что тот проповедует давно известные истины, Белинский вдруг замечает: «…Вот если бы г. Лебедев взяли на себя труд разрешить великую политико-экономическую задачу современного мира: как быть сытым и одетым, не лишенным необходимых удобств жизни, не получив от родителей хорошего наследства и не наворовав при «тепленьком местечке»

Индеек малую толику, —

это другое дело; может быть, многие с вами и не согласились бы, зато все-таки остались бы вам благодарны хоть за доброе намерение…»

Так можно даже ничтожный повод использовать, чтобы еще и еще раз напомнить о самых насущных проблемах!

«Эх, иметь бы когда-нибудь собственный журнал, где бы вот так же, как это делал Белинский, со всей горячностью и категоричностью говорить о нуждах горцев…» — размечтался Коста.

Он лежал на кровати, глядя в синее-синее зимнее окно, и наслаждался тишиной, сумерками, покоем. Хотел ни о чем не думать, подремать, отдохнуть, а вот не получалось. Глаза привыкли к темноте, и Коста ясно различал очертания шкафа, книжной полки, стола. А на столе — вон они, стопочкой, переплетенные чьей-то заботливой рукой, аккуратные, с кожаными корешками «Отечественные записки».

6
{"b":"835137","o":1}