— А ты кто такой? — процедил надзиратель и, сжав кулаки, замахнулся. Но кто-то точным ударом головы в челюсть свалил его на пол.
На крик надзирателя в камеру ворвались тюремщики.
— Разойдись! Стрелять буду! — истошно орал смотритель. Но заключенные, словно ничего не слыша, продолжали избивать надзирателя.
Раздался выстрел. С потолка посыпалась штукатурка. Заключенные расступились. Избитого унесли из камеры.
Только теперь узнал Коста своих земляков — Мурата и Бориса.
— Как вы сюда попали? За что?
— Меня посадили за тех полицейских, которых я с моста в Терек побросал… — сказал Мурат. — Помните историю с женским приютом?
— Как не помнить!.
— А еще старшина донес начальству, будто я был зачинщиком бунта в Алагире и пел «Додой»,
— Судили тебя?
— Второй год держат в тюрьме и доказать ничего не могут… Настоящего-то зачинщика никто не выдал. Ну и я, конечно, тоже.
Коста похлопал Мурата по плечу.
— А Замират не забыл?
— Как забудешь? — вздохнул Мурат. — И она меня не забывает: передачи носит…
Коста повернулся к Борису.
— Ну, брат, а твои дела как? Когда суд?
— Кто его знает! — Борис тяжело вздохнул. — Здесь множество по делу убитого князя Мачабелова сидит. Кое-кто уже отдал богу душу!..
Коста знал эту историю. Тяжба между горцами Зругского ущелья и князьями Мачабеловыми тянулась десятки лет и наконец привела к тому, что один из князей, приехав в ущелье уточнять границы своих владений, исчез. А спустя некоторое время труп его был найден в горах. Однако найти убийц не могли, и тогда власти решили провести экзекуцию всего мужского населения ущелья. Горцы ответили бунтом. Не в силах выловить подстрекателей, начальство стало арестовывать и отправлять в тюрьму каждого десятого мужчину. В их число попал и Борис.
Раздался звон ключей, дверь открылась, и в камеру снова вошел тюремный смотритель.
— Хацаев и Дзапаров — на выход!
— С вещами? — спросил кто-то. Неужели эти счастливцы покидают тюрьму?
— Вещи оставить! — Смотритель отыскал глазами Коста и добавил: — Хетагуров — тоже на выход!
В камере воцарилось глухое молчание. Сам Коста Хетагуров среди них в тюрьме!
— Эх, Коста, друг ты наш! — вздохнул кто-то. — И всегда-то ты с нами!..
И уже выходя из камеры, Коста услышал чей-то чистый и высокий голос:
Цепью железной нам тело сковали,
Мертвым покоя в земле по дают…
Везде для всех я песнь свою слагаю,
Везде разврат открыто я корю
И грудью грудь насилия встречаю,
И смело всем о правде говорю…
Коста
Часть четвертая
1
Целую неделю просидел Коста во Владикавказской тюрьме. Наконец его выпустили, лишили паспорта, а взамен выдали проходное свидетельство. И тут же объявили новый приказ генерала Каханова: «запретить Хетагурову Коста Левановичу проживание в городе Владикавказе и Владикавказском округе». А ведь во Владикавказский округ входит вся Осетия… С него взяли подписку, что он обязуется подчиниться этому приказанию.
Бывают в жизни каждого человека такие периоды, когда беды словно ополчаются против него и не дают, как говорится, ни отдыха, ни срока. Удары сыпались на Коста один за другим — смерть отца, новая высылка за пределы родного края, и вот теперь — отказ Анны.
Коста не представлял себе, что умная, смелая Анна Цаликова, выросшая в трудовой, либеральной семье, побоится соединить с ним свою судьбу. И хотя Варвара Григорьевна не советовала ему делать это, Коста все же послал Александру Цаликову письмо, в котором просил руки его младшей дочери:
«…на подобную дерзость способен только тот, кто в жизни потерял уже так много, что не боится потерять последнее… Многого обещать не могу… Если счастье в материальном довольстве, то и я советую вам уговорить Анну Александровну не выходить за меня. А если все то, во что я верю непоколебимо, не плод болезненной фантазии, то я и она докажем миру, что счастье возможно на земле…»
Он послал это письмо через Друга своего, Гаго Дигурова, и приложил к нему маленькую записку, адресованную Анне:
«Распространяться о своих чувствах я не буду — Вы в них, вероятно, не сомневаетесь… Требовать от Вас окончательного ответа я не смею, но льщу себя надеждой, что Вы не откажетесь поделиться со мной мыслями о предполагаемом мною «предприятии…»
Будьте откровенны.
Простите за смелость.
Ваш Коста».
С нетерпением ждал он возвращения друга. Но увы, Гаго привез ему короткий и нерадостный ответ: «Я еще только окончила гимназию. Хочу пожить на свободе».
И больше ни слова.
Он встретился с Анной, говорил, доказывал, просил. Она молчала, теребя пальчиками бахрому на белом платке. И лишь изредка упрямо повторяла: «Хочу пожить на свободе».
Что он мог возразить? Оставалось поблагодарить ее за откровенность.
Благодарю тебя за искреннее слово…
Прости, прости навек! Отвергнутый тобой,
Я посох и суму благословляю снова,
Благословляю жизнь, свободу и покой…
…Теперь настрою вновь заброшенную лиру,
Забуду твой напев и незлобивый смех,
Начну по-прежнему я странствовать по миру,
Молиться и. любить, любя, страдать за всех.
Что ж, он найдет в себе силы справиться и с этим ударом. Будет жить так, как жил до сих пор, — работать, помогать людям, бороться за справедливость.
Но это ощущение решимости пришло позже. А те дни, во Владикавказе были очень нелегкими.
Коста избегал встречаться даже с близкими друзьями и лишь часто заглядывал в маленький уединенный домик Варвары Никифоровны. Очень уж тут было всё просто, открыто, душевно.
— И чего маешься, батюшка, — говорила ему сердобольная женщина. — Молод ты еще, все у тебя впереди — и счастье и заботы.
Но он только рукой махал:
— Забот хватит, а вот счастье…
Снова послал Коста протест. На этот раз начальнику Терской области «как ближайшему представителю охраны законов Российской империй». Он протестовал против семидневного ареста и требовал оградить свою свободу, как гражданина, «имеющего установленное свидетельство для беспрепятственного проживания во всех местностях империи».
Но протест протестом, а Коста понимал, конечно, что дальнейшее незаконное его пребывание во Владикавказе не сегодня-завтра приведет к новым репрессиям. Хочешь не хочешь, пришлось подчиниться грубому произволу генерала Каханова и покинуть пределы Владикавказского округа.
В середине февраля 1893 года Коста поселился в Ставрополе-Кавказском.
2
Почему он выбрал именно этот город? Ведь Коста знал, что и там за ним будет неусыпно следить глаз российской полиции. Может быть, следовало уехать куда-нибудь подальше? Но нет. Если его гонят с родины, он будет хотя бы рядом с нею.
К тому же в Ставрополе у него есть верные друзья, разве дом Василия Ивановича Смирнова не родной его дом? А он сейчас так нуждался в близких людях, в поддержке!
На окраине города Коста подыскал себе скромное помещение для художественной мастерской, и вскоре в газете «Северный Кавказ», из номера в номер, стало печататься объявление: «Принимаю заказы по церковной, портретной и декоративной живописи. К.Л. Хетагуров».
А через некоторое время он перебрался в дом к Василию Ивановичу Смирнову и занял там две маленькие комнаты во флигеле.
Итак, снова Ставрополь. Глухой южный городишко. Двухэтажные дома — исключение, все больше одноэтажные, окруженные садиками и палисадниками. Город отставных чиновников. Патриархальная жизнь.
Восточный ветер порой окутывал холм, на котором стоял город, облаками желтой тяжелой пыли. В дождь мутные потоки неслись вдоль тротуаров по канавам. Множество церквей вызванивали вековечные заунывные мелодии. Шарманщики бродили по дворам, распевая хриплыми голосами арии из итальянских опер.