— Смотри, друг мой, смотри, — предостерегающе сказал Цаликов. — Начальство еще помнит твою речь в Пятигорске, да и вообще отец Эрастов и полковник Хоранов — не лучшие твои друзья. Поверь, я тебе только добра желаю.

Окончились рождественские каникулы, и воспитанницы женской школы возвращались во Владикавказ. Приехала из Нара и Замират. Ее привез Борис, бережно закутав сестренку в свою старенькую бурку. По дороге, в Алагире, встретились они с Муратом, старым приятелем Бориса, который тоже направлялся во Владикавказ по каким-то своим делам, и остаток пути проделали вместе. День выдался морозный, солнечный, лошадь бежала быстро, резво помахивая хвостом. Они весело болтали, смеялись чему-то, и Борис не раз замечал, какими глазами поглядывает Мурат на его сестру. А она и впрямь была сегодня хороша — разрумянившаяся на морозе, с распушившимися волосами на лбу, оживленная.

Незаметно добрались до Владикавказа. Вот и улица, где находится здание школы. Но что это? Из конца в конец она запружена горскими арбами, на которых родители привезли учениц, а на запертых дверях школы висит объявление: «Приют закрыт».

По мостовой возле школы важно расхаживали городовые в теплых шубах, с шашками на поясах. Однако морозный ветер и их пробирал до костей, тогда, позабыв о своем «высоком положении», они смешно приплясывали на месте, стуча по мерзлой земле коваными сапогами.

Девочки, воспитанницы приюта, продрогшие в пути, жалобно просили:

— Ну откройте двери, дайте хоть погреться!

— Приют закрыт! Не имеем права!

— Как закрыт? Сегодня начало занятий!

— Совсем закрыт! Разойдитесь!

Но никто и не думал расходиться. Все подъезжали

и подъезжали арбы. Горцы разжигали на улицеМжщ ко-стры, чтобы согреть продрогших детей. -

Темнело. Мороз усилился.

К людям, столпившимся возле арб, подошла группа осетин. Один из них — высокий, худощавый, в черном пальто и каракулевой шапке — влез на арбу и поднял руку.

— Земляки! — громко сказал он. — Нас постигло несчастье. По распоряжению Терской администрации и экзархата Грузии женский приют закрыт. Зря мерзнете. Но надо действовать. Помните — никто не имел права в середине учебного года закрывать школу.

И высокий человек, спрыгнув с арбы, исчез в толпе.

— Как закрыли?!

— Неужели закрыли? — раздались возмущенные выкрики.

— Это произвол!

— Мы за обучение детей деньги вперед заплатили!

Возбуждение толпы росло. Замират, сбросив потрепанную бурку Бориса, рванулась было вперед, но остановилась.

«Здесь так много мужчин, — мелькнула мысль, — не пристало девушке при них голос поднимать…»

Но, заметив обращенный к ней восхищенный взгляд Мурата, вдруг решительно вскочила на арбу и, обведя глазами толпу, крикнула срывающимся отчаянным голосом:

— Отцы! Братья! Откройте! Сами откройте!

— Верно! — подхватил Мурат и в ту же минуту сорвал с дверей доску с надписью «Приют закрыт».

— Молодец, Мурат! — услышала Замират голос Бориса. Он усердно работал локтями, пробираясь к дверям. Но тут его схватил городовой; — Я тебе, бунтарь, голову оторву!

— Наших бьют! — закричали в толпе, и люди ринулись вперед.

Грохнула сорванная с петель дверь, раздался звон стекла, пронзительно засвистели городовые.

— Разойдись! Ра-а-зо-о-йдись! — неслось над гудящей толпой.

Из-за угла выскочили конные городовые. Они избивали людей нагайками, хлестали лошадей, запряженных в арбы. Кони испуганно ржали, загремели колеса, заметались люди.

Резкий удар по голове свалил Замират с арбы…

Когда она пришла в себя, было уже совсем темно. Сильно болела голова. Ее вели под руки, рядом с ней и впереди молча шли какие-то люди, доносились грубые окрики.

— А ну, быстрее, чего растянулись?

«Куда меня ведут?» — подумала Замират и еле слышно спросила:

— Кто вы?

— Иди, иди, не бойся! — услышала она и с трудом узнала голос Бориса. — Это мы. Я и Мурат.

— А куда мы идем? К Коста? Да?

— Да, да, сестричка!

Замират оглянулась и увидела вереницу людей, конвоируемых городовыми. Впереди показался мост.

— Быстрей, быстрей, не растягивайся!

— А почему городовые? — растерянно спросила Замират. — Куда нас гонят?

— Не бойся; сестричка! — успокаивал Борис. — Дальше тюрьмы не уведут…

Замират всхлипнула. Она поняла, что их и вправду ведут в тюрьму как зачинщиков бунта. «Стыд, ой какой стыд!»- подумала она, чувствуя, как яркая краска заливает ее лицо..

Арестованные вступили на деревянный мост. Неожиданно впереди промелькнули какие-то темные фигуры, и вдруг один из городовых полетел через перила в реку. Раздался громкий голос:

— В Терек их, в Терек!..

Борис и Мурат, оставив Замират, бросились на подмогу.

Время близилось к полуночи, когда Коста закончил писать протест против закрытия женской осетинской школы.

— Вот, — сказал он, протягивая письмо Александру Цаликову, который уже несколько часов сидел у него, дожидаясь, пока документ будет готов. — Подпишемся первыми.

Отец Александр взял бумагу и стал медленно читать, покачивая головой:

— «Во все время своего существования школа пользовалась необыкновенной любовью и доверием осетин. В семидесятых и в начале восьмидесятых годов популярность ее достигла таких размеров, каких нельзя было предполагать при ее основании. Она не могла вместить всех желающих поступить в нее… Она нам дала неутомимых тружениц для наших сельских школ. Школа эта становилась насущной потребностью всего народа…

5 января приехавшая из Тифлиса комиссия без объяснения причин и мотивов сорвала вывеску… Осетинской женской школы. Нет сил и уменья передать всю глубину горя, причиненного целому народу этим неожиданным распоряжением. Нет слов и красок, чтобы передать раздирающие душу сцены у подъезда бывшей… Осетинской школы».

— Надо бы смягчить немного. Очень уж резко написано, — сказал Цаликов. — Побоятся газеты такое печатать.

— Смягчить тот кошмар, который мы имели удовольствие пережить сегодня? — Коста удивленно приподнял брови. — Ни в коем случае! Добьемся, чтобы напечатали. В Петербург пошлем…

— Ну, знаешь ли, дружище! Мне моя голова еще пригодится, — возразил Цаликов.

— Да что тебя так смущает?

— Вот, например, вопрос: «По какому праву?..» Права начальства, как известно, неограниченны.

— Читай-ка дальше!

— «Школа эта, — прочел вслух Цаликов, — насаждала в отдаленных уголках горной Осетии неувядаемые зародыши просвещения… Во все времена своего существования школа пользовалась необыкновенной любовью и доверием осетин… Трудно себе представить глубину горя, причиненного осетинам этим событием…»

От волнения Цаликов не мог больше читать, отложил бумагу и, ни слова не говоря, четким размашистым почерком подписал бумагу.

— Тот, у кого есть в груди сердце, — сказал Коста, — не останется безучастным к происшедшему.

Цаликов заторопился домой.

— Бог видит, бог поможет, — сказал он на прощание, но в голосе его не было уверенности. — Приятных тебе снов, друг мой.

Но Коста было не до снов. Он знал, что сегодня должна приехать Замират, и очень тревожился.

«Где ж она? — расстегивая бешмет и укладываясь, беспокойно думал он. — Если приехала, то почему ее так долго нет? Ведь больше-то ни ей, ни Борису деваться некуда. Не случилось ли беды?»

Он ворочался с боку на бок, прислушивался к шагам на улице, но напряжение и усталость минувшего дня навалились на него тяжелым сном. В это время и ввалились в комнату Замират, Борис и Мурат. На лицах парней были синяки и ссадины. Мокрая одежда Мурата покрыта тонкой ледяной коркой.

Замират бросилась к Коста:

— Помоги нам! Мурату надо переодеться. Он совсем замерзает.

Ни о чем не расспрашивая, Коста быстро вытащил сухое белье, достал старые студенческие брюки и куртку. Потом вскипятил чай и усадил всех за стол.