Усталые горцы в залатанных черкесках и облезлых овчинных папахах поднимаются по ней. Из-за поворота, навстречу им, показался караван ослов. Кладь не так уже велика — два небольших мешка на спине у каждого, — а ступают они тяжело и медленно.

— Почему гнутся хребты ваших ослов? Что везете? — вежливо спросили, горцы у погонщиков.

— Золото, кунаки, везем золото, — не то шутя, не то серьезно ответил один из них.

Тропинка в этом месте стала совсем узкой, и погонщики были явно озабочены тем, как бы ослы не свалились в пропасть.

— Богатыми будете, — улыбнулись горцы.

— С нашим хозяином не разбогатеешь.

— А не нужны ли вашему хозяину работники?

— Это нам неизвестно, — ответил все тот же погонщик. — Идите по тропинке, никуда не сворачивая, и увидите контору. Там вам все скажут…

Пропустив караван, горцы продолжали свой путь. Одолев очередной подъем, они вышли на каменистую полянку и расположились на отдых. Разговаривая, не заметили, как к ним подошел высокий человек с берданкой на плече. Его худощавое продолговатое лицо обросло густой черной бородой.

— Почему такой грустный, земляк? — спросили путники, поздоровавшись с незнакомцем. — Или неудачной была охота? Зверя крупного упустил?

— О, попадись мне этот зверь, клянусь аллахом, я бы не промахнулся, — тяжело вздохнув, ответил человек. — Хасаук я. Может, дошла до вас весть: брата моего убили…

— Значит, кровника ищешь?

— Как ходить по земле, если кровник живой гуляет?! — ответил Хасаук. — Люди на руднике его видели. Туда и иду…

— Да будет удачен твой путь! — проговорил старший.

Взглянув на солнце, он снял черкеску и расстелил ее на земле — приближалось время вечерней молитвы.

Хасаук скрылся в лесу.

Путники стали совершать намаз.

Вдруг из-за поворота показалась серая морда осла. Осел едва держался на ногах под тяжестью груза. Худой пожилой черкес в холщовой рубахе придерживал его за седло.

— Осторожно, маленький, не упади! — ласково сказал он, когда осел, увидев на обочине дороги высокую крапиву, потянулся к ней. А сам хозяин присоединился к молящимся горцам.

Стоя на коленях и обратись лицом к солнцу, люди то прижимали руки к груди и поднимали глаза к небу, то, касаясь руками земли, нашептывали что-то, тихо и таинственно.

- А голодный осел, позабыв об опасности, все тянулся к крапиве на краю обрыва. И вдруг ноги его скользнули по гладким, покрытым мохом камням, и, не удержавшись, осел с тупым стуком полетел в глубокую пропасть, по дну которой, пенясь, неслась голубая река. Все видели это, но никто даже не шевельнулся: прервать намаз — страшный грех.

Однако едва молитва была совершена, горец в холщовой рубахе бросился к обрыву и принялся бить себя кулаками в грудь.

— Погибла моя семья, пропали мои дети! — запричитал он.

Путники окружили его. |

— Ай, аллах! — с укором говорили они. — За что послал ты бедняку такое горе!..

Через полчаса несчастный погонщик вошел в контору свинцово-цинкового рудника общества «Эльбрус». Он остановился возле стола, за которым сидел знакомый ему делопроизводитель.

— Коста, дорогой наш человек, — заговорил погонщик по-карачаевски, — помоги мне, объясни хозяину. Четыре пуда хозяйского добра ишак с собой в пропасть унес… Пропали мои дети, погибла моя семья!

— Четыре пуда свинцовой руды? — поднимаясь из-за стола, воскликнул Коста, и жалость к бедняку прозвучала в его голосе.

— Пожалуйста, не увольняйте! Я отработаю, — молил погонщик, с трудом удерживая слезы.

Коста понимал, какое горе обрушилось на человека. Четыре пуда! Хозяин рудника шкуру сдерет с погонщика. Как помочь?

— Что поделаешь, Бейбулат! — справившись с волнением, пытался Коста успокоить рабочего. — Плачь не плачь, а потерянного не вернешь. Я поговорю. Обещаю тебе. — Он посмотрел на горцев, толпившихся в дверях позади Бейбулата. — Откуда они? Я что-то их не припомню.

— Работу ищут, — ответил Бейбулат. — От князя Дудова сбежали… Вот старший их, Султанбек.

— Да, да, старший я, — выступил вперед Султанбек. — Дудов — жадный бий, голодом морил… А здесь, говорят, хозяин харчи дает… Помоги, добрый человек, на работу наняться, аллах тебя отблагодарит!

— Султан да еще бек, а в простые рабочие нанимаешься, — пошутил Коста. — Много же стало среди горцев карын-чалчи, а если по-русски говорить, — пролетариев. Куда я вас устрою? Хозяин и без того собирается увольнять рабочих. Ну да подождите, я потолкую.

- А еще знаешь что, дорогой человек, — с тревогой заговорил Султанбек, обрадовавшись, что Коста говорит по-карачаевски. — Идет сюда человек с ружьем. Хасаук… Недавно его брата убили, а кровник на руднике скрывается.

— Хасаук, говоришь? — переспросил Коста. — Слышал я эту историю. Говорят, что брат его хотел засватанную девушку выкрасть, чужую невесту.

— Да, да, — подтвердил Султанбек. — Увидел на празднике девушку и полюбил ее. А ему сказали, что девушка засватана. Он ответил: «Не храбрее меня тот, кто ее засватал…» И ночью с друзьями похитил чужую невесту. В темноте его нагнали и убили. А теперь ни в чем не повинный жених кровником оказался. Сам знаешь, как это у нас в горах бывает!..

Коста вздохнул и, убрав со стола бумаги, сказал:

— Вы, братья, подождите во дворе. А если появится Хасаук, ведите его прямо ко мне…

Горцы вышли, а Бейбулат вместе с Коста отправился к управляющему. Светловолосый немолодой человек ожесточенно перебрасывал костяшки на счетах, что-то подсчитывал, хмурился, беззвучно шевелил губами.

— Простите, Николай Петрович, я прерву на минуту вашу работу, — вежливо обратился к нему Коста.

— Прошу, Константин Леванович, но действительно только на минуту. Я очень занят, — ответил управляющий и устало взглянул на Хетагурова по красневшими глазами. — Уж не стихи ли пришли почитать?

— Увы, — усмехнулся Коста, — меня привела к вам жестокая проза.

— Опять с ходатайством!.. Если бы вы, Константин Леванович, так пеклись о благополучии акционерного общества «Эльбрус», мы бы давно стали богачами! — управляющий взглянул на Бейбулата, покорно стоявшего у двери, и спросил: — Что с ним стряслось?

— Аллах наказал, — грустно улыбнувшись, сказал Коста. — Человек в большую беду попал. Осел в пропасть свалился, четыре пуда руды унес. А у него дома детей куча. Уволите — семья с голоду погибнет.

— Четыре пуда? — воскликнул управляющий. — Вы же знаете, Константин Леванович, во что нам обходится руда! Придется виновному уплатить штраф в тройном размере.

— Николай Петрович, помилуйте! Откуда у него такие деньги! Сами знаете, «общество» гроши рабочим платит…

— Пусть чужое добро берегут зорче! — Управляющий встал, считая разговор законченным.

— Ну, Николай Петрович, — нахмурился Коста. — По четырнадцать — шестнадцать часов люди из шахты не вылезают, сущая каторга. Заработка еле хватает на то, чтоб самому прокормиться, а осел голодный, потянулся за травой…

— Не волнуйтесь, Константин Леванович! — снисходительно заметил инженер. — Не в наших силах изменить что-либо. Общество «Эльбрус» и так убытки терпит. А вот какой-нибудь мерзавец донесет на вас, что вы их выгораживаете да подстрекаете, и снова вас будут преследовать. — Он на минуту задумался, потом махнул рукой. — Ладно, так и быть. Пусть ваш подопечный идет на шахту… Там и без осла работы хватит.

— Спасибо! — обрадованно сказал Коста. — Еще два слова…

И он коротко рассказал о судьбе горцев, бежавших от князей Дудовых, и о Хасауке, пробиравшемся на рудник.

— Необходимо принять их на работу, — просительно и в то же время твердо сказал он. — Сами знаете, у батрака один кормилец — рабочие руки. Хасаук на похоронах брата разорился. Если мы не помешаем ему убить кровника, он станет абреком.

— Не понимаю, Константин Леванович! — воскликнул управляющий. — Кто вы? Депутат левого крыла Горского парламента или делопроизводитель конторы акционерного общества «Эльбрус»? Право же, всему есть границы.