– Я любила тебя, – произносит она в конце концов, когда он замолкает. – И ни о чем не жалею. За что мне тебя прощать? За случай, над которым у тебя не было власти?

И внезапно Хаген понимает, за что.

– Я не узнал тебя. Я обещал, что узна́ю… Прости.

Трисса убирает руку с его плеча, молчаливо разрешая обернуться, но он слишком долго смотрел на солнце, поэтому не может разглядеть ее лица – оно все время меняется. На мгновение из глубин памяти всплывает другое имя – Мара? – но потом он вновь видит перед собой именно ту, кого хочет видеть. Перед глазами танцуют разноцветные пятна, под веками жжет песок, и прощальный горько-сладкий поцелуй длится целую вечность.

Впрочем, теперь ему некуда торопиться.

– Эй!

Он открыл глаза и увидел над собой небо, по которому легкий ветерок гнал пушистые облака. Где-то на востоке солнце вынырнуло из моря, но не успело еще разгореться как следует – значит, рассвело совсем недавно.

В вышине парила одинокая черная птица.

Безмятежный пейзаж показался Хагену таким неправдоподобным, что он ни на миг не усомнился в собственной смерти. Что ж, выходит, на том свете не так уж и плохо. И даже крабов не видно. Может, врут люди, и не так уж страшен на самом деле Великий Шторм?

– Какие еще крабы? – проворчала Эсме, касаясь его лба прохладной ладонью. – Глупости. Ты живой.

Тут же пришла боль, словно по команде. Болело все – каждый удар сердца отдавался мучительной пульсацией в черепе, ныла каждая мышца и каждая кость, – но особенно сильно болела спина. Ее жгло и дергало, словно открытую рану щедро присыпали солью.

– Эсме? – хрипло проговорил пересмешник, растерянно озираясь. – Что произошло? Где я?

Вместо ответа целительница протянула ему руку и помогла сесть.

Они находились на палубе «Невесты ветра», стоявшей у причала. Повсюду на тюфяках и одеялах лежали раненые. Либо фрегат отмыли от крови и копоти, либо он очистился сам, но запах въелся намертво, и стоило закрыть глаза, как страшная битва начиналась заново. Хаген огляделся: в парусах зияли прорехи, фальшборт местами выглядел не то оплавленным, не то надкусанным, часть кормы все еще дымилась… да и палуба слегка кренилась на правый борт. «Невесте» здорово досталось, понял пересмешник со смесью восторга и ужаса.

Но они выжили.

– Мы п-победили? – спросил он неуверенно, и целительница устало улыбнулась. Ее лицо было желто-серым, осунувшимся, глаза потускнели.

– Смотря что называть победой. Все черные корабли ушли на дно.

– Но как? – изумился Хаген. – Я даже не представляю себе…

– Капитан заставил «Невесту» опуститься под воду… нырнуть, – объяснила девушка и прибавила, заметив, как он ошеломлен: – Вообще-то это была тайна, которую знали только члены команды. Тебе просто не рассказали о ней, но, если бы на нашем пути повстречался водокрут, ты бы все увидел своими глазами. В общем, «Невеста» нырнула, и пушки черных сделались бесполезны. Два корабля мы протаранили из-под воды, а с остальными дрались как обычно. Лайра потерял один фрегат, два других сильно повреждены. У «Луны» пробит бок, но сейчас она в доке, и с ней все будет хорошо, насколько это возможно.

– Насколько это… возможно? – переспросил Хаген, почувствовав недосказанность.

– Раненых очень много, – устало проговорила целительница. – Не всех удалось спасти, не всем можно помочь. И Крейну досталось, и Лайре… А у тебя спина была сожжена до живого мяса. Я сделала, что могла. Прости, без шрамов не получилось…

Пересмешник не поверил своим глазам – она отвернулась и заплакала. Он завел руку за спину и осторожно провел кончиками пальцев по коже. Бугристая, неровная, прикасаться больно, больно, так больно… Огонь едва не убил его.

– Ты просишь прощения? – потрясенно спросил он. Эсме всхлипнула и ничего не сказала. – Ты спасла мне жизнь, глупая. Я твой должник.

Она снова всхлипнула, посмотрела на него и миг спустя зарыдала в полный голос, уткнувшись ему в плечо.

«Наверное, я никогда не пойму целителей, – думал он, слушая ее бессвязное бормотание и ласково гладя по волосам. – Или, может быть, никогда не пойму тебя, самоотверженная птичка…»

Над ними словно пронесся южный ветер, обдав теплом.

– Капитан зовет, – сказала Эсме и, устало вздохнув, вытерла слезы. – Наверное, Лайра плохо себя чувствует.

Она поднялась – и вдруг покачнулась, едва не упала. «Да что же ты с нею делаешь! – подумал Хаген с внезапной злостью, которая помогла ему самому встать. – Она ведь вымоталась до предела!»

Вслух он сказал спокойно и небрежно:

– Позволь тебя проводить?

Она не возражала.

Дом Лайры как будто погрузился в траур: слуги превратились в призраков, никто из них не отваживался даже головы поднять, не говоря уже о том, чтобы хоть словом перемолвиться с посетителями. Но Эсме здесь ждали, поэтому их сразу же повели в кабинет Лайры, где Хагену в прошлый раз побывать не довелось. Там находились трое: Кристобаль Крейн, Камэ и сам Лайра Арлини, который стоял у окна, опираясь о подоконник.

Пересмешник растерялся. Он-то решил, что король Окраины при смерти…

Потом Арлини повернулся, и Хаген невольно вздрогнул. Правый рукав Лайры был подвернут и заколот булавкой, а сама рука заканчивалась выше запястья. Пересмешник невольно вспомнил первый вечер в этом доме, ужин в ныне разоренном внутреннем дворике: звон хрусталя, красное пятно на скатерти, случайно оброненную фразу – «Я такой неловкий…» Король Окраины не смог удержать бокал, но взялся за саблю той же рукой.

Итог закономерен.

– Как ты себя чувствуешь, Эсме? – спросил Лайра. Он выглядел очень бледным и осунувшимся, но говорил спокойным участливым тоном. Однако пересмешник почему-то напрягся и, взглянув на Крейна, понял причину своего беспокойства: капитан стоял в тени, и оттого было отчетливо видно, как у него в глазах пляшут алые искры. – Все ли раненые с «Невесты ветра» получили твою помощь?

– Да, – сказала целительница и развела руками. – По крайней мере ту помощь, которую я в силах оказать…

«Что происходит?..»

– Это хорошо, – сказал Арлини, кивая. – Это очень хорошо. Мне бы не хотелось…

– Лайра, – перебил его Крейн и поднял руку.

– Мне бы не хотелось отвлекать тебя от дела, – сказал Арлини, не сводя глаз с целительницы и словно не замечая феникса. – Я хочу задать один вопрос.

– Я слушаю, – смиренно сказала Эсме.

Хаген окончательно убедился, что вот-вот произойдет нечто ужасное.

– Эсме, ты умеешь творить чудеса?

Наступила мертвая тишина. Арлини смотрел на целительницу, не шевеля ни одним мускулом и даже не мигая; она отвечала ему столь же пристальным взглядом. Камэ, до этого сидевшая за столом, уронив голову на руки, медленно встала и повернулась к брату – у нее были красные, опухшие от слез глаза. Крейн замер с поднятой рукой, и этот грозный жест был знаком Хагену.

Пересмешник невольно затаил дыхание.

Камэ не выдержала первой – всхлипнув, ринулась прочь из кабинета. Остальные еще несколько мгновений молча смотрели друг на друга, пока Эсме не проговорила чуть слышно:

– Я не пробовала. Наверное, умею.

– Вот как? – Огонек, блеснувший в глазах Арлини, был почти таким же ярким, как пламя феникса. – И что для этого нужно?

– Попросить, – ответила целительница все так же тихо. Ее лицо сделалось даже не бледным, а совершенно белым, словно в нем не осталось ни капли крови. – Я не отказываю, если меня просят о помощи.

– Попросить… – повторил Арлини. – И что случится с тобой… в случае неудачи?

– Я умру в любом случае, – спокойно ответила девушка. – Нельзя сотворить что-то из ничего, не потратив на это все силы, которые имеются в моем распоряжении.

– Лайра! – прорычал Крейн.

Комнату осветила яркая вспышка; Хаген резко повернулся к Крейну и увидел в руках у капитана шаровую молнию размером с яблоко. Она шипела и искрилась. На лицо магуса ложились отблески света, придавая ему выражение необычайной ярости, хотя на самом деле – Хаген это почувствовал – сейчас Крейн был совершенно спокоен.