Хагена устроило это объяснение.
В доме Пейтона, кроме Хагена и Триссы, жили еще два «кузена» – дальних-предальних, да к тому же бескрылых. Они помогали Пейтону в лавке, и незадолго до своего первого – долгожданного! – задания Хаген принялся развлекаться, изображая то одного, то другого из них. Парни были постарше, но примерно одного с ним роста и схожего телосложения, и он жаждал применить на практике усвоенные тонкости наложения грима и прочие хитрости. Бедолаги всякий раз попадали впросак, чем юный оборотень был весьма доволен. Пейтона его проделки веселили, а вот Трисса… Трисса стала его игнорировать, уделяя подругам, книгам и одиноким прогулкам по городу куда больше внимания, чем ему хотелось бы. Наверное, она ему завидовала – сама однажды призналась, что оборотень из нее никудышный.
Настал день, когда Пейтон осторожно намекнул племяннику, что намерен поручить ему некое дело, – и тот с восторгом согласился. Недолго посомневавшись, дядюшка объяснил:
– Видишь ли, мой мальчик, в западной части города проживает некий Тео, художник. Как мне удалось разузнать совершенно случайно, он получил на днях письмо от Аматейна… очень важное письмо. И мне во что бы то ни стало нужно его раздобыть, потому что… хм… если я узнаю, что в нем написано, то смогу… смогу на шаг приблизиться к восстановлению нашего доброго имени! Так вот, ты когда-то обещал мне, что выполнишь любое поручение во благо клана…
– Приказывайте, дядя! – сказал Хаген. Что именно он говорил во время их первого откровенного разговора, юноша давным-давно позабыл, но ненавидеть капитана-императора не перестал. – Я сделаю все, что нужно.
А нужно было всего-то спуститься в лавку, где кузены беседовали с каким-то покупателем, хорошенько этого незнакомца рассмотреть – но так, чтобы он ничего не заметил, – и надеть его лицо. После этого следовало отправиться в дом к тому самому художнику, войти по-хозяйски, не обращая ни на кого внимания, и забрать пакет. Дядя заботливо приготовил подробный план дома – и где только раздобыл? – описал печать, которая скрепляла столь необходимое ему письмо, и даже отыскал где-то плащ, украшенный богатой вышивкой.
Итак, если не брать во внимание легкие угрызения совести, дело было плевое.
– Тебя не остановят, ни о чем не спросят, – сказал Пейтон. – Хозяин дома сегодня ужинает у правителя Фиренцы. А этот человек… ну, которого тебе нужно изобразить… они очень близкие друзья…
Хаген поморщился – он уже знал о странных привычках соловьев и прекрасно понял, насколько близка эта дружба. Но волшебные слова «во благо клана!» прозвучали.
– Я все сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь.
И сделал. Спустился на первый этаж, скользнул взглядом по одинокому посетителю, которого обихаживали сразу два дядиных помощника, а через порог шагнул уже с новым лицом – смазливой физиономией изнеженного юноши, с капризным ртом и причудливо изогнутыми бровями, правая выше левой. Волосы он с первого дня в Фиренце красил в черный цвет, и это оказалось весьма кстати. Никто – кроме, быть может, умелого щупача – не распознал бы подделку.
По пути к особняку художника Хаген с трудом сдерживался, чтобы не побежать, но вовсе не от боязни – просто во всем теле появилась странная легкость. Казалось, он мог бы и взлететь! Не замедляя шага, самозванец вошел в чужой дом, походя отвесил пощечину мальчишке-слуге, не успевшему вовремя открыть дверь, и нахально украл из вазы красное яблоко.
Забрал пакет и был таков.
Обратно Хаген шел уже со своим лицом, не торопясь, и попал под ледяной ливень. Дома юный пересмешник только и успел, что передать пакет дяде, а потом рухнул в постель. К вечеру у него начался жар, и целых пять дней он пролежал в лихорадке, то и дело проваливаясь в беспамятство.
* * *
Еще до захода солнца «Невеста ветра» вышла из гавани Каамы и направилась на северо-запад. В тот же вечер капитан собрал в своей каюте тех, с кем привык советоваться, – и как-то само собой получилось, что пересмешник оказался в их числе. Компания и без него была довольно странной: Джа-Джинни, чьи крылья то и дело задевали что-нибудь из предметов обстановки, молчаливая Эсме, уделявшая больше внимания своему ручному зверьку, чем важному разговору, и злой Умберто, исхудавший и осунувшийся.
– Дело принимает интересный оборот, – сказал Крейн. – Хотел бы я знать, кого Лайра послал бы в Ямаоку, не окажись мы поблизости.
– Он отправился бы туда сам, – проговорил крылан и хмыкнул. – Тебе это известно не хуже, чем мне. Давай-ка еще раз попробуем разобраться в этой запутанной истории, пока есть время.
История и впрямь была странная. Правитель города Ямаока сообщил его величеству, что вся питьевая вода в городе отравлена неизвестным ядом, от которого люди погружаются в беспробудный сон. Пока что правителю удалось остановить распространение заразы, но город без воды оказался в бедственном положении – и просил помощи у короля.
– …Самое главное! – проговорил Крейн, завершая рассказ. – Из письма Нами следует, что в этом каким-то образом замешаны магусы. Правитель изъясняется очень витиевато, но все-таки ошибка исключена – небесные дети имеют отношение к происходящему. Конечно, мы всё увидим, прибыв в Ямаоку, но, мне кажется, кое-какие выводы можно сделать сейчас.
Он замолчал, многозначительно глядя на своих помощников.
– А вдруг это не яд, а болезнь? Но трудно сказать что-то определенное, не видя больного, – задумчиво произнесла Эсме. – Если бы я хоть знала, что попытался предпринять их целитель и почему у него ничего не вышло…
– В Ямаоке нет целителя, – сказал Крейн. – Как и в Кааме, а также в Лейстесе. Слуги Эльги здесь, на Окраине, встречаются необычайно редко. Разве ты это не поняла после того, что приключилось с сыном Зубастого Скодри?
Эсме растерянно взглянула на капитана:
– Но почему?!
– Понятия не имею. Это всем известный факт.
– Гм, Кристобаль, а ведь и в самом деле странная вещь, – встрял Джа-Джинни. – Я как-то раньше над этим не задумывался. Неужели целители на Окраине просто не рождаются? Те немногие, кто все-таки сюда попадал, были родом из других краев, вот как наша Эсме. Чудно́, не находишь?
Крейн дернул плечом и неохотно кивнул – да, чудно́. Капитану явно не нравилось, что разговор начал плавно утекать в другую сторону, но почему-то он не торопился осаживать крылана, которого неожиданное открытие очень увлекло. В конце концов это сделала Эсме:
– Ладно, Джа-Джинни! Рождаются целители в здешних городах или нет, это нам сейчас не поможет. Я вот о чем подумала: из известных ядов три или четыре вызывают сон, подобный смерти…
«Восемь», – мысленно поправил ее Хаген.
– Точнее я смогу сказать, когда увижу отравленных, – договорила целительница.
– И ты с любым ядом справишься? – поинтересовался Джа-Джинни.
– Хотела бы я сказать, что справлюсь хоть с одним… – Она вздохнула. – Мне лишь три-четыре раза приходилось исцелять тех, кто чем-то отравился, и всегда рядом был Велин.
– Ничего страшного, – утешил ее Крейн. – У нас есть еще один знаток.
– Да что ты говоришь? – с наигранным удивлением проговорил крылан. – Кто бы это мог быть?
Пересмешник нахмурился и стиснул зубы. Крейн посмотрел на Джа-Джинни, и Хагену показалось, что он услышал длинную, но неразборчивую фразу, произнесенную строгим тоном. Крылан ухмыльнулся и пожал плечами – виноватый вид у него определенно не получился. Хаген приказал себе успокоиться и выдохнуть.
Феникс продолжил как ни в чем не бывало:
– Сейчас меня гораздо больше интересует, кому и зачем это понадобилось.
– Так ведь ясно все! – впервые подал голос Умберто. – Кто-то устроил ловушку для Лайры, а он отправил в нее нас. Проще некуда, капитан!
– Но кто именно? – переиначил свой вопрос Крейн. – Не похоже на Вейлана или Торрэ, слишком уж изобретательно.
– Считаешь, капитан-император нашел нового помощника? – спросил Джа-Джинни. Его когти барабанили по столу, выдавая беспокойство. – Думаешь, нас поджидает кто-то незнакомый?