— Ополченцы будут тебя сопровождать, обязательно будут. — Жилан усмехалась, и я удивился, как легко она угадала, о чём я думаю. — Это в их интересах — чтоб ты поскорее закончил и вернул им возможность нормально жить, причём без угрозы постоянной внезапной гибели. Пока они ждут твоей помощи, ты можешь потребовать её и у них. А потом уж тебе будет не нужно их участие.

— Корстайцы давеча, если помнишь, доехали со мной только до границ области.

— У них, кажется, была договорённость с когерамцами. Когерамцы, естественно, были готовы принять участие.

— Если общение и обмен новостями происходит так свободно, почему Курия до сих пор не вмешалась в происходящее — вот что меня удивляет.

— Допускаю, не может себе этого позволить?

— Ты выражаешься смутновато. Что имеешь в виду, поясни.

— Мне кажется, сложившаяся ситуация сейчас очевидна и для обывателей, и для Курии. Если сейчас куриалы попытаются тебя нейтрализовать или пуще того — убить, отдельные выступления превратятся уже в полномасштабное восстание. Пока у Курии есть шанс переждать смуту и дальше продолжить своё дело. Но монильцы вполне имеют право и возможность свергнуть своё правительство. А тогда, если Курия потеряет власть, её перехватит Гильдия. Именно это они понимают и именно этого в первую очередь и боятся.

— А что, считаешь, меня в роли предполагаемого диктатора не рассматривают?

— На самом деле, вряд ли рассматривают. Что бы там ни говорили, пока ты сидел в плену. Конечно, если в твоих руках окажутся все источники энергии, ты станешь влиятельным человеком. Однако, даже при этом, ты остаёшься человеком для Мониля новым, уроженцем другого мира. Кейтахом. Сейчас в тебе нуждаются, но потом вряд ли ты сумеешь набрать достаточное число последователей из числа местных обитателей. А у Гильдии последователей во все времена было хоть отбавляй. То есть у Храма чародейства, конечно.

— Заметь — Кербал считает иначе… И вообще — если так, то зачем было затевать моё заключение? Выходит, Курия только потеряла на этом. А, Жилан?

— А я вообще считаю, что Дьюргам и большинство куриалов тут были ни при чём. Полагаю, случившееся — самодеятельность части куриалов, далеко не всех. Иначе выглядит непродуманно и нелогично. Кто-то из чародеев поддался соблазну, и вот…

— Если б Дьюргам был ни при чём, он бы, я думаю, вмешался. И меня б выпустили.

— Вмешался — и тем самым расколол бы Курию, по сути сам же начал бы гражданскую войну? Уверена, он так это понимал: захватывать тебя было серьёзной ошибкой, но ещё большей было б пытаться откатить назад и из-за тебя затевать междоусобицу на самом высшем уровне. Даже когда общественность уже заволновалась, он мог рассчитывать на мирное разрешение конфликта. А потом уже стало поздно что-то исправлять. Приходилось разбираться с тем, что получилось в результате.

— Думаешь?

— Ты всегда сможешь проверить мои предположения. Рано или поздно у тебя будет разговор с главой Курии. Но, знаешь, я прочла о Мониле всё, что смогла. И сейчас читаю все их газеты, которые попадаются на пути. У меня и раньше было ощущение, что даже сама Курия видит в тебе единственный способ убедить население, что не всё пропало. Даже те, кто тебя взял в плен, так думали.

— Допустим, ты права. Но вот, например: меня перевозили в Корстай. Притом, когда корстайцы случайно освободили меня, они понятия не имели, что я могу быть в карете. Они не знали, что меня перевозят к зеву. Как думаешь, если бы Курия видела во мне способ решить проблему и успокоить народ, не разумнее ли было объявить о перевозке? Объявление мигом успокоило бы население — вот, мол, вам доказательство, что Курия заботится — и не было б моего освобождения.

— Очень большой вопрос. Градус недовольства уже сильно вырос, и недоверие к правительству демонстрировалось огромное. Господин Дьюргам мог предполагать, что люди всё равно вмешаются. Попробуют отбить тебя, чтоб навязать свои правила и свой контроль. И тогда Курия ничего не выиграла бы от твоей работы. Как сейчас. Возможно, он решил выжидать и предъявить тебя народу только вместе с первыми результатами. Мне кажется, только это могло утихомирить обывателей раз и навсегда и примирить их со своими руководителями.

— Считаешь?

— Мне так кажется. Тогда б ты снова спас Мониль под руководством представителей правительства.

— Ну, положим. — Я напряжённо обдумывал её слова. — Что ж Дьюргам сам-то не пришёл поговорить? Хотя, пожалуй, понимаю. Да, твоя теория имеет все права на существование. Но в действительности уже неважно, причастна ли вся Курия или только её часть. Я начинаю свою игру. Уже начал.

— Что планируешь делать?

— По возможности обезопасить себя со всех сторон. Но с куриалами мне до определённого момента категорически нельзя встречаться. Безопасна будет разве что милая затрапезная беседа, но я как-то, знаешь, не верю, что таковая вообще возможна.

— Сколько источников дадут тебе надёжную опору и защиту?

— Такую, чтоб уже можно было думать о военном противостоянии? Не знаю, Лан. Не только ж в энергии дело. К энергии должен прилагаться человек, причём желательно больше, чем один. А у нас один я. Самый обычный человек. Смертный.

— Уже довольно-таки условно смертный, — вмешалась аин.

— В смысле?

— Если будешь действовать умно и не дашь себя убить, не надорвёшься и не потеряешь сложившуюся магическую структуру эфирного тела, сможешь прожить очень долго.

— Вот как. Давай-ка потом с тобой обсудим эту тему, хорошо?.. В общем, Лана, я не бог. И не армия. Думаю, в поединке с десятком хороших опытных боевых магов от меня мало что останется, даже с опорой на десяток мощных источников. Ну, сумею устроить локальную катастрофу. Максимум. А у Курии магов ведь больше, чем десяток.

— И всё это ничто без опоры на обелиски!

— Тилька, я вообще-то с ученицей разговариваю, не с тобой.

— Я думала, ты хочешь знать, как оно на самом деле.

— Хочу, но подожди… Тут Тилька подсказывает, что, может быть, если бойцы Курии будут лишены энергии, они окажутся бессильными. Я бы не стал на это рассчитывать. Опыт против тупой мощи может и дать результат.

— Ты совсем не тупой.

— Я неопытный.

— И ты можешь прибегнуть к помощи боевиков, которых уже удачно использовал в ишнифской войне. Стволы против магии, как выяснилось, эффективны.

— Чтоб содержать стволы, нужно очень и очень хорошо зарабатывать. А сейчас я не зарабатываю ничего, кроме политического веса.

— Тебе ли жаловаться на заработки? Миллиардер!

— Если широко тратить, деньги за Йеллоустоун растают в один миг, а второй раз за то же самое не сдерёшь. А, постой — намекаешь, что китайцы могут обойтись дешевле?

— Да хотя бы!

— Профессионалы во всех странах, в любых областях и мирах берут дорого, и правильно делают. Даже китайцы. Даже малайцы. Даже эскимосы. Хотя вряд ли среди последних найдётся много опытных и умелых бойцов.

— Даже плохие бойцы, вооружённые стволами, лучше, чем никаких. Думаю, ты сможешь позволить себе небольшой отряд. Хочешь, я попрошу Леонида подобрать какой-нибудь?

— Конечно, ты права. Придётся. Попроси… Ланушка… Ты как?

— А как оно может быть? — бесцветно отозвалась девушка. — Я вдова.

«Ты ведь не индуистка, для которых вдовство — действительно конец жизни», — захотелось мне сказать, но я удержался. Больно уж бестактно звучит.

Хлынул дождь. Земля, и без того уже влажная, не принимала больше подарков небес, и в глубине буро-зелёной травяной циновки, само собой сплётшейся из сухих стеблей и корней, образовалась одна сплошная холодная лужа. Мир скрывала мутная акварельная пелена. Земле были безразличны наши чаяния и страхи. Она существовала до нас и будет существовать после, даже если в безумном стремлении к большей мощи и большему комфорту мы уничтожим сами себя и всю свою среду обитания. Земля, как ошпаренное ледяной водой животное, отряхнётся и потрусит дальше.

Моё желание выжить — крохотный огонёк среди мириадов подобных, многие из которых пылают ярче моего, многие — бледнее. Но перед лицом Вселенной все мы одинаковы. Принимать это трудно, зато как освобождает от груза выдуманных или навязанных долгов! Может быть, на такой простой мысли восточные мудрецы-созерцатели достигают абсолютного покоя. Нет ничего плохого в усердной заботе о ближнем, как и в противостоящем ей естественном эгоизме, просто иной раз и то, и то становится слишком обременительным.