С другой стороны, бессонную ночь можно посвятить другому занятию.

– Пятьдесят – это не так уж много, – сказала Мара. – Люди доживают и до ста.

– Поверь мне, я перестану быть для тебя привлекательным уже через десять лет. А то и быстрее. Ты меня покинешь и найдешь себе кого-нибудь, чтобы морочить ему голову и предаваться постельным утехам.

Богиня надула губы. Время от времени она занималась этим уже сейчас, как делала всегда. Лайре было все равно.

Он покинул балкон и подошел к окну с противоположной стороны комнаты, откуда открывался вид на внутренний дворик. Король Окраины пустил все свои средства на восстановление Каамы, и двор, разоренный однажды ночью, долго пребывал в запустении. Но полгода назад горожане каким-то образом об этом узнали и отправили к нему разношерстную делегацию, требуя, чтобы повелитель города-на-воде наконец-то уделил внимание собственным нуждам. И даже предложили помощь. Так что теперь двор утопал в зелени, посреди которой виднелся небольшой каменный столик, окруженный тремя не очень изысканными, но зато добротными скамейками. На одной сидела женщина в темно-синем платье, с белыми волосами, уложенными в затейливую прическу. Подперев голову левой рукой – на которой не хватало двух пальцев, мизинца и безымянного, – она с безмятежной улыбкой наблюдала, как по короткой садовой дорожке медленно перемещаются двое.

Мужчина с такими же белыми волосами, как у нее, тяжело опирался на костыль. Его правая нога оканчивалась культей чуть ниже колена, и болезненная худоба подсказывала, что он очень много времени провел на грани между жизнью и смертью, прежде чем попасть в этот двор и наконец-то взглянуть на мир с высоты человеческого – точнее, магусовского – роста, а не с высоты кровати.

Его поддерживала молоденькая девушка, сама изможденная и худая, похожая на маленькую серую птичку. Впрочем, ее решительности, которая отражалась на миловидном лице, позавидовали бы любые орлы и ястребы.

– Завтра Хагена ждет сюрприз, – проговорил Лайра. – Прибывает посольство из Эверры с подарком. Надеюсь, он не отвергнет изготовленную Краффтерами ногу из гордости, свойственной пересмешникам.

– А как ты сам поступишь с рукой?

Тут его обняли сзади и прижались к спине.

– Еще не решил. – Он пожал плечами и немного помолчал. – Я ее приму, конечно, – иное было бы недипломатично, да и просто некрасиво по отношению к Ризель и семейству Краффтеров. Они пока что единственные, кто встал на нашу сторону. С ними нельзя ссориться.

– Будь осторожен, выбирая друзей.

– Я всегда… – Он осекся и почувствовал, как что-то сжалось внутри. – Я всегда был осторожен.

Мара тихонько вздохнула:

– Что же дальше? Империя рассыпалась на полсотни княжеств. Кланы раскололись, и брат пошел войной на брата. В этом мире когда-нибудь наступит, хм, мир? Впрочем, не отвечай. Не очень-то деликатно задавать такой вопрос… человеку.

«Смертному», – мысленно поправил он ее и грустно улыбнулся.

– Отчего же, я могу сказать, что будет дальше. Сегодняшнюю ночь мы проведем вместе… – За спиной возмущенно фыркнули, и он со смехом продолжил: – Завтра прибудет посольство, и мы с ними, Ризель и Хагеном придумаем план, позволяющий привлечь на нашу сторону клан Соловья, пользуясь родственными связями принцессы. Да, я все еще не отвык ее так называть. Потом снарядим экспедицию в Фиренцу. К тому времени, надеюсь, Камэ освоится в роли навигатора «Паука», который уже достаточно велик, наберет в команду еще человек десять-пятнадцать и присоединится к тем, кого мы туда отправим. Это будет полезным опытом для нее. Затем…

– Вернись-ка лучше к сегодняшней ночи, – попросила Мара странно изменившимся голосом. – Я хочу подробностей.

Он повернулся и обомлел.

Она стояла перед ним, по-прежнему рыжая и зеленоглазая, по-прежнему в темно-красном платье. Но платье обрисовывало не узкобедрую фигуру юной девицы, а тело женщины, которая прожила в два раза больше лет и, наверное, родила не одно дитя. В густой шевелюре проглядывала седина, в уголках глаз и губ виднелись морщины. Ее улыбка была прежней – в этой улыбке ему виделся тысячелетний опыт существа, для которого в любом человеческом языке имелось лишь одно название, и еще – необыкновенная любовь с примесью горечи. Не к нему. Ко всему человечеству, всем детям неба и суши.

Впрочем, и к нему тоже.

– С удовольствием, – сказал он. – С превеликим удовольствием.

Айлантри сидел на верхней ступеньке лестницы, чей конец терялся во мраке.

Даже его измененные глаза не могли ничего там рассмотреть. Казалось, ступеньки просто тают в космической темноте, растворяются в ней, как масло на горячей сковородке. Но, конечно же, это не могло быть правдой. Воронье Гнездо, в чем он ни на миг не сомневался, стояло на вполне осязаемых скалах, а не на сгустке потусторонней мглы, и, будь то, что простиралось перед ним, попросту огромной пещерой, никто не сумел бы соорудить эту вполне крепкую, хоть и достаточно старую лестницу из камня, похожего на гранит.

Он мог бы спуститься.

– Спускайся, – сказал бог за спиной. До сих пор вокруг было тихо, необъяснимо тихо – ведь даже в пещерах постоянно раздаются какие-то звуки, – но теперь он услышал шелест крыльев.

– Я еще не готов, – медленно ответил Айлантри не оборачиваясь.

– А когда будешь готов?

Он молча пожал плечами.

– Я могу перенести тебя к последней ступеньке, – предложил бог.

«До чего же странно, – в очередной раз подумал Айлантри, – что к нему вернулся разум. Рейнен, такой умный и знающий так много, впустил его в себя и породил полоумную тварь, которую Судией называли только из трусости. А крылан словно был создан специально для того, чтобы сделаться вместилищем Духа Закона и позволить ему наконец-то явиться в достойном виде. До чего же любопытная задачка…»

Вслух он проговорил:

– Знание, полученное таким простым способом, приведет лишь к беде.

– Даже если сам Бог Справедливости на твоей стороне?

– Да, – уверенно ответил Айлантри. – Дорога к знанию обязана быть длинной. Надо пересчитать ступеньки – может, временами собственной спиной и ее окрестностями, – износить не одну пару башмаков, обзавестись мозолями, съесть пуд соли, изгрызть все зубы о гранит и все такое прочее. А еще ночами, после долгого пути, нужно лежать без сна, глядя на звезды, и вспоминать увиденное днем. Каждая мелочь может оказаться важной.

– О, да ты поэт, – саркастически заметил Дух Закона и опять взмахнул крыльями. – Ничего, что тут нет ни неба со звездами, ни пейзажа, который можно вспоминать по ночам? Только тьма и ступеньки.

– Я пошутил, – признался Айлантри. – Но переносить меня туда все равно не надо. Я сам спущусь, когда буду готов.

– Когда передашь обязанности старейшины кому-нибудь другому.

Он тяжело вздохнул:

– Мне обещали, что Совет скоро примет решение. По правде говоря, они ведут себя очень странно. Как будто им нравится, что во главе воронов – да и Росмера покамест – стоит нарушитель запрета.

– Умный, скромный и добрый нарушитель, – сказал Дух Закона. Айлантри покраснел. – Тот, в ком они видят связующее звено между прошлым и будущим. Тот, кто применил магию полужизни к себе самому, а не к какой-нибудь невинной жертве. Ну и не будем забывать о приятельских отношениях с Богом Справедливости…

Тщеславия богу было не занимать. Айлантри Корвисс, самый молодой за всю историю клана старейшина воронов, тихонько рассмеялся, а потом внезапно хлопнул себя по лбу:

– Совсем забыл! Прежде чем спуститься, я получил письмо для Джа-Джинни. От какой-то женщины, которая недавно прибыла в город и хочет с ним встретиться.

– Как ее зовут? – раздалось сзади. Голос изменился.

Айлантри повернулся: на него нетерпеливыми бирюзовыми – не черными – глазами смотрел крылан, протягивая руку за письмом.

– Джайна, – сказал Айлантри. – Фамилию мне не назвали.

Когда крылан сломал печать и развернул лист, изнутри выпало вложенное в письмо белое перо и, вырисовывая в воздухе изысканные круги, скрылось во тьме непознанного – там, куда уходила лестница.