Когда она пришла в себя…

Когда выплакала все слезы…

Когда отказалась сперва от обеда, а потом и от ужина…

Солнце повисло над пылающим горизонтом и город притих в ожидании ночи, когда Эсме, повинуясь странному порыву, пришла в библиотеку Рейнена Корвисса, где в большом кресле, повернутом в сторону балкона, сидел Кристобаль Фейра.

Она обошла кресло и встала перед ним. Феникс запрокинул голову и закрыл глаза; лицо осунулось и потемнело от смертельной усталости. От его одежды слегка пахло гарью, но Эсме не видела подпалин. Зато воротник выглядел так, словно сильно намок, а потом кое-как высох прямо на теле.

Он чуть повернул голову в ее сторону, но не открыл глаз.

Съежившись и обхватив себя за плечи, она замерла, не зная, что сказать.

– Ее звали Лара, – тихим и безжизненным голосом произнес феникс, не меняя позы. – Лара Соффио.

– Клан Совы, – так же тихо сказала целительница.

– Да. Мы познакомились чуть больше тридцати лет назад – в тот самый год, когда капитан-император уничтожил ее семью. Как именно нас свела судьба… не важно. Это была одна из тех причудливых случайностей, которые преследуют меня с детских лет. После первой встречи мы надолго расстались, но я ее искал, где только мог, и в конце концов нашел. И снова потерял. За двадцать пять лет наши пути пересеклись всего-то семь раз.

Он замолчал, и Эсме вдруг поняла, что выносить это молчание еще тяжелей, чем слова.

– Какой она была?

– Похожей на птицу… – ответил Кристобаль с мучительной нежностью, от которой у нее заныло в груди. – Непостижимой. Погруженной в себя. Свободной. Совы, они… у них был очень странный дар. Все знают, что совы были этакими ходячими библиотеками, но мало кому известно, что они и впрямь могли переносить свое сознание в некое воображаемое книгохранилище, проводя там столько времени, сколько захочется, тогда как в реальном мире все занимало лишь доли секунды. Иногда больше, если им так хотелось. – Он тяжело вздохнул и, наклонившись вперед, спрятал лицо в ладонях. – Однажды она сказала, что может превратить секунду в вечность. Что не боится смерти, потому что ее душа и разум навсегда останутся в… во Внутренней библиотеке, как она это называла. Неважно, что случится с телом, – разум уничтожить нельзя. По поводу души… ее существования как такового… мы не пришли к согласию.

Эсме закрыла глаза, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.

– После гибели клана Лара стояла на распутье, – тихо продолжил феникс, – и в каком-то смысле я повлиял на ее выбор. Я напомнил ей о книге… запрещенной книге, посрамляющей капитана-императора. Оказалось, в ее Внутренней библиотеке хранится много других запрещенных книг, и она занялась их восстановлением и печатью. Для утонченной аристократки, которой Лара была в то время, она справлялась с этим хорошо. Без преувеличения, изумительно справлялась. Постепенно у нее появились помощники, друзья и ученики, и то, что началось как месть одной магессы, единственной уцелевшей птицы из Совиного Гнезда, превратилось в настоящую подпольную организацию. Они называли себя Книжниками.

– Я про них слышала… – прошептала Эсме. – Они погибли.

– Да. – Что-то зашуршало: она открыла глаза и увидела, что Кристобаль встал и подошел к балкону. Он опирался одной рукой о стену и смотрел наружу, как будто пытаясь разглядеть там что-то очень важное. – Это случилось семь лет назад. Я был далеко, и я… опоздал.

Эсме вновь увидела мысленным взором площадь, так похожую на одну из тейравенских, но заваленную грудами седого пепла, меж которыми свободно гулял ветер. За миг до того, как люди впереди перестали загораживать обзор, – она поняла, что за помост там высится.

Это был эшафот.

На котором только что обезглавили троих приговоренных.

– Я искала доказательства. – Голос внезапно сел, и ей пришлось откашляться. – Доказательства того, что… Фениксов огонь не взрывает, а испепеляет. Но теперь я не знаю, что делать с этой находкой. Она слишком огромна, чтобы…

«…чтобы предъявить ее в суде».

– Четыреста восемьдесят два, – сказал Кристобаль невпопад.

– Что?

– Четыреста восемьдесят два, – повторил он. – Столько человек погибло в Лэйфире. Выжившие готовы были поверить, что их поразил молнией сам Великий Шторм, – ведь никто не мог предложить другого объяснения. Чуть позже имперские служаки придумали историю о взрыве на складе звездного огня, потому что о казненных Книжниках заговорили как о святых слугах Заступницы, которые несли свет знания в народ и погибли из-за ложного обвинения… Ходили и другие истории. Даже странно, что ни в одной из них почему-то не упоминаются фениксы.

– Я… – начала Эсме и замолчала, растеряв все слова. Сглотнула слезы. – Все б-бесполезно, да?

Кристобаль наконец-то повернулся к ней, но не сделал и шага навстречу. Она ожидала увидеть глаза, горящие алым, но в них не было даже искры. Они потускнели и словно погасли.

– Все правильно, – тихо сказал он. – Если завтра нам не удастся разобраться в случившемся и доказать, что я невиновен – если я невиновен! – то меня покарают не за Лейста, а за Лэйфир. В ином случае… – Он вздохнул. – Великий Шторм придумает для меня другое наказание.

Она крепче обняла себя за плечи. В просторной библиотеке было прохладно, но холод в душе Эсме словно шел изнутри. Как будто она начала превращаться в лед…

В какой-то момент она осознала, что сидит в кресле, а Кристобаль склонился над нею, упираясь руками в подлокотники. Лицо феникса было так близко, что она чувствовала его дыхание.

– Раз уж сегодня вечер правды, – со странной интонацией проговорил он, – я готов рассказать тебе все. Если, конечно, ты сама этого хочешь.

«Не рассказывай ей о том, что случилось, Велин, она меня не простит».

Эсме судорожно вздохнула.

– Ч-что на самом деле п-произошло с моими родителями? – спросила она запинаясь. – Расскажи мне все, без утайки. С начала.

Кристобаль медленно опустился на пол перед креслом, скрестив ноги и глядя на нее снизу вверх с совершенно непроницаемым лицом.

– Начало ты знаешь, – спокойно заговорил он. – Как мы познакомились с твоим отцом, как я возвращался… Как впервые увидел тебя, когда тебе было шесть. Все это время я не задавал Бартоло никаких вопросов о том, как он жил раньше, кем были его родители, и уж подавно не интересовался прошлым твоей матери – Леоны. Я даже не знал ее девичьей фамилии. Ах, прости… ты наверняка ее тоже не знаешь. Кадья. Леона Кадья. Ее родители, рыбаки, погибли во время одной из последних эпидемий жемчужницы на острове, когда ей не исполнилось и года; воспитали ее эльгиниты, они же научили шить. Она прославилась как искусная швея уже в пятнадцать лет и вскоре вышла замуж за твоего отца. Но об этом я узнал не от Бартоло – он боялся собственного прошлого, поэтому говорить предпочитал только о настоящем и будущем. – Кристобаль немного помолчал, глядя в сторону. – Вскоре после того, как Эйдел Аквила стал повелителем Тейравена, вблизи от острова Нараи – тебе это название ни о чем не скажет, но находится он примерно посередине пути из Облачного города в твой родной город, – так вот, вблизи от Нараи «Невеста ветра» взяла на абордаж торговый фрегат. Неожиданно для всех на борту обнаружился важный пассажир: курьер с письмом, адресованным тейравенскому наместнику. Я взялся его читать из чистого любопытства, не намереваясь ввязываться в дело, имеющее отношение к капитану-императору, но написанное застало меня врасплох… причем по двум причинам. Из письма следовало, что в Облачном городе каким-то образом раздобыли свидетельства о романтической истории, которая приключилась примерно тридцать лет назад между Марцио Амальфи, главой клана Буревестника, и молодой девушкой из Тейравена. Эта романтическая история закончилась рождением ребенка – девочки, которая, как утверждал написавший это послание чиновник из Управления тайных дел, осталась сиротой после вспышки жемчужной болезни, выросла среди эльгинитов и стала известной в городе мастерицей. Все имена были зашифрованы, и даже о том, что речь идет о Верховном Буревестнике, я догадался, скажем так, по косвенным признакам. Я расспросил курьера…