– Все очень просто, Айлантри, – сказал он совсем другим тоном – спокойным, с намеком на… дружеские нотки? – Я не могу три дня сидеть без дела и ждать милости от судьбы. Мне нужно подготовиться к тому, чем мы займемся после суда, – и теперь, ухватившись за одну идею, я хочу ее проверить. Эта идея…

– Чем мы займемся? – перебил молодой ворон, чувствуя, как кружится голова от собственной наглости. – Я слышу в ваших словах уверенность в благополучном исходе дела – уж простите за уточнение, необоснованную. Мне кажется куда более вероятным, что после суда – точнее, после приговора – Дух Закона положит вам руку на плечо, закроет глаза, скажет ту странную фразу, которую всегда произносит, – и от вас останется одно воспоминание. Ну и раз я все равно спросил – кто такие «мы»?

– «Мы» – это я и мои люди, а также все те, кого старейшина предоставит в мое распоряжение, – спокойно ответил феникс. – Мне что-то подсказывает – включая тебя.

Айлантри покраснел.

– Нам предстоит, – продолжил Фейра, выделив голосом первое слово, – отправиться на Землю тысячи огней и выбить оттуда Кармора Корвисса с его друзьями. Мне лично необходимо разыскать на острове один артефакт. Второе немыслимо без первого, и сам я не справлюсь – поэтому, если ты заинтересован в том, чтобы наказать предателя семейства, начинай помогать прямо сейчас. Так ты можешь добыть для меня немного звездного огня?

Молодой ворон растерянно сглотнул, и его взгляд на долю секунды метнулся в сторону комнаты – точнее, в сторону еще одной двери, ведущей не в коридор, но в примыкающую каморку с единственным узеньким окном. Феникс это заметил и издал короткий смешок.

– У тебя не было ни единого шанса, дружище, – сказал он доброжелательно. – Я еще сорок лет назад усвоил простую истину: где ворон – там лаборатория, а где лаборатория – там звездный огонь. Ну же, не трать времени зря. Мне нужна всего одна капля, и за нее я расплачусь удивительным зрелищем – точнее, каким-то из двух возможных зрелищ. Либо я преуспею, либо буду унижен собственным кораблем. Даже не знаю, что тебе больше понравится.

Айлантри вздохнул и сдался.

– Он~ возвращается без целительницы, с каким-то чужаком. Она стряхивает дремотное оцепенение; она успела соскучиться и теперь тянется к ~нему~ незримыми и неосязаемыми частями своего огромного тела, чтобы обнять… а потом в ужасе замирает.

От ~него~ ужасно смердит <запретным>.

Этот запах она знает, помнит с самого рождения. Нет, неверно – и он, и то безграничное отвращение, которое он вызывает, вписаны в ее плоть, кости, кровь. Это запах гнили, болезни, рвоты и испражнений, усиленный стократ, – это запах смерти. Она так хочет уйти от него подальше, оказаться там, где этим не пахнет, что начинает рваться с привязи – и канаты натягиваются, трещат, вот-вот лопнут…

– Ну тише, тише. Чего ты так испугалась? Это же я.~

Она смутно ощущает, как три последних матроса сигают с борта в воду; это хорошо, это славно – потому что в смятении она могла бы причинить им боль, сама того не желая. Ужасное наваждение не проходит – запах усиливается. Дрожа всем телом, она пытается объяснить.

– Рана в борту – воспаленная, со вздутыми краями, зловонная, с копающимися внутри паразитами.~

– Сломанная мачта лежит поперек палубы – до конца она не оторвалась, и излом сочится темной жидкостью, похожей на венозную кровь.~

– Пустая глазница с застрявшим внутри чужим тараном…~

– Нет, нет, это всё твои страхи. Ничего не произошло. Это я, только я. Я не причиню тебе вреда, ты же знаешь. Ну же, моя хорошая, соберись. Так надо, понимаешь? Это очень важно для… нас.~

Нет! Она бьется и рвется с большей силой. Один из канатов лопается, и конец, словно хлыст, бьет чужака рядом с ~ним~. Чужак отлетает в сторону, но тут же садится и начинает шарить вокруг себя, как будто что-то ищет вслепую. Она все это замечает мельком, краем глаза, потому что вонь вонь вонь эта невыносимая вонь пусть она прекратится хватит хватит хватит~~~~~~~~~~~~

И, как уже бывало в моменты наивысшего напряжения, откуда-то из глубин ее странного разума всплывают образы, которые она сама толком не понимает, но не может удержать.

Башня посреди ночного моря. Неестественно яркая звезда над башней. Этот образ вызывает у нее ощущение одиночества, бескрайнего, как Океан, как Вечная Ночь, как скорбь по своему навигатору.

Море – иное море, неописуемое море, море, для которого нет слов. Она тянется к нему всей душой, но не понимает, как же там плавать, если кругом совершенно нет воды – ни единой капли.

И глаз. Нет, ~Глаз~. Похожий на глаз фрегата, но несравнимо больше: внимательный, бесстрастный, следящий за ней из глубины. Следящий каждый миг, даже прямо сейчас, – чего, чего он хочет?..

– Так, ладно. Хватит. Я все понял. Прости.~

Расстроен. Грустит. Пристыжен.

– Я приду завтра. Может, запах ослабеет, и ты не испугаешься так сильно.~

О нет…

– Он~ чего-то боится.

– Он~ ведь сказал: «Так надо».

– На самом деле я тебя понимаю. Когда мне было шесть, я подслушал разговор слуг о даре Феникса и неправильно истолковал их слова. Я решил, что для пробуждения этого дара надо сунуть руку в огонь. К тому моменту мне уже довелось пару раз обжечься, знаешь ли… Я возненавидел огонь и все, что с ним связано. Сейчас об этом смешно даже думать, но в то время мне было совершенно не до смеха, и я оказался в некотором роде прав. Так что… я понимаю.~

Разумеется, ~он~ не понимает. Не может понять. Но…

Если бы у нее были легкие, она бы перевела дух и на краткий миг затаила дыхание.

– Протянутая рука.~

– Попутный ветер, наполняющий паруса.~

«Пойми меня, – хочет сказать она. – Услышь меня».

– Он~ слышит.

Невзирая на все беды, Эсме впервые за много недель смогла принять ванну перед сном, а потом – лечь в настоящую постель, положить голову на настоящую подушку и укрыться настоящим одеялом. Едва она это сделала, свет померк – тело-предатель отказалось бодрствовать, пусть разум и пытался осмыслить произошедшее. Ночью ей ничего не снилось, и это стало еще одним выгодным отличием спальни в доме старейшины воронов от ее каюты на борту «Невесты ветра», которую не захотел покинуть ларим. Утром целительница почувствовала себя свежей и отдохнувшей.

А потом вспомнила о случившемся накануне – и от ее хорошего настроения не осталось и следа.

В дверь постучали. Эсме оглядела себя – вчерашний вечер прошел словно в тумане, и она не помнила, как переоделась в ночную рубашку и легла в постель. Кажется, рядом была какая-то девушка; да, точно – Айлантри приставил к ней служанку. На всякий случай она натянула одеяло до самого подбородка и сказала:

– Кто там?

– Это я, госпожа, – раздался женский голос из-за двери. – Ния.

Да, и впрямь служанка. Эсме позволила ей войти. Оказалось, что в доме старейшины гостям предоставили не только еду и кров, но даже одежду – Ния принесла ей все необходимое, включая новые туфли и теплую шаль, в холодном воздухе Росмера совсем не лишнюю. Вскоре целительница привела себя в порядок, и Ния предложила ей спуститься, чтобы позавтракать вместе с Рейненом.

Солнце уже поднялось достаточно высоко. Должно быть, Верховный Ворон из вежливости решил позавтракать во второй раз, чтобы снова поговорить со спутницей Кристобаля Фейры. Эсме, понимая, что от таких предложений не отказываются, напомнила себе об осторожности и последовала за Нией на первый этаж, в одну из комнат, где был накрыт небольшой стол.

Рейнен уже сидел там и читал какую-то книгу: вороны, как известно, каждую свободную минуту тратят на усвоение новых знаний или на интриги. Увидев ее, он тотчас же прервал свое занятие и встал, сердечно улыбаясь:

– Как ты отдохнула, моя дорогая?

Словно и не было вчерашнего дня…

– Прекрасно, спасибо, – сказала она, усаживаясь за стол и внутренне поражаясь собственной спокойной вежливости и готовности принять игру. – Не устаю благодарить Заступницу за то, что на этот раз мы встретились при куда более благоприятных обстоятельствах, нежели раньше.