Сандер услышал, как гудит туго натянутая струна, и понял, что она лопнет, если Фейра продолжит дурачиться, чем бы ни объяснялось его странное поведение. Немо Гансель в самом деле на них сердился и мог наказать за то, что считал ложью. Судьба Амари волновала Сандера больше собственной жизни, а ведь сейчас юный навигатор был в полном распоряжении женщины, как-то связанной с королем Талассы…

– Я виноват, – сказал Фейра с обезоруживающей улыбкой и развел руками, словно говоря: «Вот он я, весь в вашей власти». – Да, мне требовался корабел.

– И ты решил обмануть меня, чтобы ничего не заплатить за помощь.

– Помилуйте, ваше величество! – воскликнул Фейра. – Кто сказал, что я не буду платить? Я ведь вчера не один раз повторил, что хочу заключить честную сделку и выполню все условия. Замечу, что госпожа Марис не назвала свою цену… если, конечно, не считать ценой саму возможность поработать со столь необычным молодым навигатором…

Поодаль раздался плеск, и Сандеру показалось, что он видит, как шевелятся в непроглядной темноте отвратительные белесые щупальца. Немо Гансель размышлял:

– Хм… ты лишь один раз с ней встретился, но уже успел о ней узнать самое главное. Это впечатляет. Что ж, я не стану наказывать за ложь ни тебя, ни кого-либо из твоих людей и нелюдей, но мне нужна плата.

– Я ее предоставлю.

– Та самая плата, которую мы обычно взимаем за особые услуги, не поддающиеся точной оценке. Ты знаешь, о чем я говорю…

Фейра улыбнулся:

– О том, что способно удержать вас от падения в глубину. Об историях.

– Верно, – сказал Немо, и теперь ошибки быть не могло – Сандер увидел, как щупальца подбираются все ближе к ним. Хаген, стоявший рядом, подобрался, готовясь выхватить нож; впрочем, и он, и его товарищи понимали, что, если их захотят убить, выбраться из брюха «Лентяйки» сумеет только феникс. – Я хочу от тебя три истории, капитан Фейра. Ты можешь рассказать их сам, можешь попросить друзей; они должны быть правдивы, и никто из нас не должен их знать.

– Это справедливо, – согласился Фейра.

– А, еще кое-что. – Из темноты выскочило увесистое щупальце и ловким движением, не лишенным удивительного изящества, обняло капитана «Невесты ветра» за плечи. Магус даже не шелохнулся. – Хотя бы одна из этих историй… может, та, которую мы услышим сегодня?.. Так вот, хотя бы одна из трех историй должна быть о фениксах.

– Легко, – сказал Фейра. – Можно начинать?

– Мы слушаем, – милостиво изрек король Талассы.

– Давным-давно, – начал Фейра негромким голосом, словно рассказывая сказку ребенку, – очень далеко отсюда жил-был юноша. Он был охотником и мечтал, что когда-нибудь поймает добычу, которая ускользала от всех, даже самых искусных ловцов, – великую Огненную птицу…

– С

топ, стоп! – перебил Немо. – Я не просил рассказывать сказки! Сказок, знаешь ли, у нас вполне достаточно. Ты должен поведать о том, что произошло на самом деле, и если соврешь…

Щупальце на плечах Фейры сжало хватку.

– Все в моем рассказе правда, от первого до последнего слова, – быстро проговорил феникс, чувствуя, что его вот-вот схватят уже не за плечи, а за горло. – Надо лишь дослушать до конца! Ну хорошо, хорошо – я докажу, что не лгу… но не сейчас, а после того, как закончу рассказ.

В темноте зашумели, заворчали.

Немо выдержал паузу, во время которой Фейра с трудом балансировал на носках, а Сандер и Хаген мысленно прощались с жизнью. Наконец щупальце отпустило свою жертву и замерло, покачиваясь перед ними, словно огромный вопросительный знак.

Феникс продолжил.

– Огненная птица жила на вершине самой высокой горы во всем мире – в другом мире, не в нашем. В таком, где можно целый месяц идти в любом направлении и не наткнуться ни разу на берег океана. В таком, где в море не живут кракены и мерры, но зато на суше обитают твари, чьи названия все мы уже давным-давно забыли. В таком, где… впрочем, это неважно. Так вот, птица жила на вершине самой высокой горы, которая достигала небесного свода, Крыши мира, и один раз в неделю покидала свое гнездо, улетая на поиски пищи. Ее полет сопровождали грозовые тучи, среди которых она блистала, словно высверк алой молнии. Уронив всего лишь одно перо, она могла уничтожить целый поселок, а уж если кто-то осмеливался навлечь на себя ее гнев… Но до того прекрасна была птица, что люди не могли бороться с собственными желаниями, а желали они лишь одного – обладать этой красотой. Короли хотели посадить ее в клетку, королевы – чтобы она им пела, ученые мужи изнывали от того, что не могли как следует изучить ее и понять, отчего она горит и не сгорает, отчего пьет воду и не гаснет, как вообще такое создание может существовать. Один за другим охотники отправлялись к волшебной горе, но всех их птица обратила в пепел, который разлетелся на четыре стороны света.

Отец нашего юного охотника тоже когда-то ушел за птицей. Был он не очень-то удачлив и потому все свое охотничье снаряжение взял в долг. Когда стало ясно, что долг этот возвращать некому, кредиторы явились в дом к вдове охотника – в том, что она вдова, никто и не сомневался, – и забрали все, что только могли унести. Остались лишь четыре стены да крыша над головой, и старый нож, который охотник не взял с собой, потому что тот был ржавым.

И еще на руках у вдовы остался маленький ребенок.

Немало невзгод они испытали, пока сын охотника не вырос достаточно, чтобы отправиться в лес. Поначалу он всего лишь мастерил силки и ловил мелких птичек, которых продавал потом на рынке; потом настал черед диких кроликов и животных покрупнее. Время шло, мастерство юного охотника росло – он сумел купить себе новое оружие, хотя и об отцовском ноже не забывал. Настал наконец день, когда он прославился, прикончив хозяйничавшего в лесу вепря, который не давал покоя никому, и все заговорили, что появился новый мастер охотничьего дела. Сам король прислал юноше грамоту с оттиском королевской печати в виде вороньей головы – ведь ворон был в те времена весьма важной птицей – и надписью «Лучшему из лучших». Поглядел молодой охотник на эту грамоту, а потом взял в руки старый нож и сказал своей матери: «Я недостоин зваться лучшим из лучших до тех пор, пока жива тварь, убившая моего отца». И с этими словами он пустился в долгий путь к волшебной горе, где жила огненная птица.

Сначала он шел через густой лес, который постепенно становился все реже и реже, а в конце концов сменился чахлыми зарослями, высотой едва ли по колено. Он не боялся голода, потому что в любой момент мог поймать хоть кролика, хоть белку, однако вблизи от горы дичи было очень мало: животные словно боялись приближаться к владениям Птицы, да и воды стало не хватать – ни рек, ни озер, и даже ручьи встречались все реже и реже. Охотник, однако, был преисполнен решимости. Он настрелял дичи про запас и все шел и шел вперед, не боясь ни воцарившейся вокруг тишины, ни черного пепла, покрывавшего дорогу и кустарник, ни огненных сполохов, что каждую ночь виднелись на вершине горы.

Почти у самого ее подножия ему стали попадаться останки тех, кто пришел сюда за Птицей. Голые кости, обожженные и потрескавшиеся, и черепа, глядевшие пустыми глазницами. Они словно заклинали его: «Уходи! Ни шагу дальше! Тебя ждет смерть!» Но молодой охотник по-прежнему шел вперед. Он подумывал задержаться и предать земле своих незадачливых предшественников, однако решил, что может сделать это и на обратном пути.

Склоны горы были черны неспроста: ноги охотника скользили на камнях, покрытых слоем жирной сажи. Он устал за время долгого пути, его начали мучить голод и жажда. Однако его воля была по-прежнему сильна, и лишь она позволила ему идти дальше, не испугавшись ни полосы удушливого дыма, ни череды провалов, на дне которых плескалось жидкое пламя, ни голосов, которые умоляли его повернуть назад.

Усомнился он лишь один раз, когда из дымного облака вдруг вышел высокий человек в одежде охотника, седоволосый и со шрамом в форме полумесяца на правой щеке. Об этом шраме мать как-то обмолвилась, что не было и нет на свете луны прекрасней. Так юноша впервые увидел своего отца, за чью память пришел отомстить, и на мгновение ему стало страшно.