— Тяжко на сердце у меня, матушка! — простонала она.

Господарыня гладила ее, шепча сквозь слезы:

— Не плачь, княжна, дитя мое любимое. Мы вскоре увидимся. Наши земли рядом находятся. Когда стоскуешься, тогда и приезжай к нам.

Карета переехала через мост и растворилась в тумане. Воевода еще постоял какое-то время, затем сел в карету и возвратился ко двору. После такой суеты и веселья двор выглядел пустынным. Пустынно было и на сердце воеводы. Уехала и самая любимая дочь его.

Прежде чем переправиться через Днестр, княжна вышла из кареты и, взяв горсть земли, завязала ее в шелковый платок.

Подле Гусятина навстречу им выехал гетман Хмельницкий со своими сотниками и есаулами и всем конным войском. Спешился отважный гетман и приблизился к карете, говоря нарочито громко:

— Ну-ка поглядим и мы, какой цветок привез нам сотник Тимош в невестки.

Руксанда вышла из кареты и преклонила перед свекром колена. Гетман поднял ее, как перышко, и поцеловал в зардевшиеся щеки.

— Боже ж мой, голубушка невестка! Перед такой красой в пору мне становиться на колени!

Тимуш с гордостью прикоснулся к едва пробившимся усам.

— Теперь-то я понимаю, — продолжал гетман, — почему не хотел воевода отдавать нам эту жемчужину бесценную. Грешит наш сват скуповатостью.

— Вот чего бы не сказал, Богдане, — покачал головой полковник Хлух. — Больно уж много потратил воевода на свадьбу и на дары. И пир такой закатил, каких мир не видывал...

— Скажи-ка лучше, Иосиф, — подмигнул Дорошенко, — как ты на пиру ел той маленькой вилкой?

Все вопросительно посмотрели на Хлуха, зная, что он за словом в карман не полезет.

— Ну как ел? Как все! Гляжу, что те бояре втыкают ту вилку в мясо и так и подносят ко рту, как бы руки не замуслить. Ну, думаю, знать таково у них поветрие, и сам втыкаю вилку в мясо. Кручу ее так, кручу этак, а в рот засунуть не получается. Но я не сдаюся... Весь рот себе продырявил! — горестно махнул рукой Хлух.

— Еще счастье, что не проглотил ее! — рассмеялся гетман. — Не то она тебе и кишки продырявила бы.

Полковники надрывались от хохота.

Хмельницкий взял княжну за руку и, подняв в воздух свою золотую булаву, крикнул громовым голосом:

— Запорожцы! Возвратился сынок наш сотник Тимоша со супругой из дружественной нам Земли Молдавии!

— Хай живэ сотник Тимоша! — хором ответили запорожцы и голоса их отозвались далеко в степи.

— Слазь с коней, хлопцы! — приказал гетман.

Все войско спешилось. Стояли запорожцы подле своих коней и изумленными глазами глядели на княжну, которую вел перед ними гетман.

— Гарну жинку взял себе сотник Тимуш? Что скажете?

— Гарну! Дюже гарну!

Тимош какое-то время шел за ними, потом сердито буркнул:

— Подумают запорожцы, что вышла замуж за тебя, батько!

— Ну и что, ежели подумают? Так уж не подошла бы мне такая женушка, молоденькая и красивая? — огладил свои усы гетман.

Обернувшись к Вихровскому, приказал:

— Выдать каждому запорожцу по штофу горилки и заколоть воловье стадо, что угнали с пастбищ Калиновского. Будем все веселиться! И Молдавия будет с нами!

В Гусятине устроили великое застолье. Встал гетман и поднял чашу в честь молодых.

— Много препон возникало на пути объединения домов наших, однако, слава всевышнему, всех их мы устранили назло врагам, что сегодня сидят и с досады зубами клацают. Молдавия, что соседкой нам является, союзницей нашей станет. Так пусть живет братство между нашими державами! Пью за счастье молодых супругов! Многая лета!

— Многая! Многая! Многая!..

— И чтобы у них место для жительства счастливого было, даруем молодым крепость Рашков!

Чокнулись гости чашами и выпили горькую, как полынь, горилку.

— Гетман! Батько! — прибежал вдруг какой-то казак. — Глянь-ка на небо, батько!

Все подняли глаза к усыпанному звездами небосводу.

— Смерч огненный приближается, — испуганным голосом кричал казак. — Поп Гриць говорит, что наступает конец света...

Гетман внимательно следил за огненной полосой, прокладывающей себе путь сквозь звезды.

— Болтает твой поп Грицько, — сказал, поднявшись из-за стола, гетман.

— В лагере великий переполох! — со страхом смотрел на него казак.

— Сейчас пойду и всех успокою.

Гетман и полковники исчезли в темноте. Тишина ночи наполнилась криками и воплями.

Анна, жена гетмана, неистово крестилась.

— Храни и защити нас, матерь божья!

— Дурной знак! — прошептала ее старуха-мать.

Добравшись до лагеря, гетман взошел на холм и, освещенный пламенем факелов, поднял булаву.

— Хлопцы! Запорожцы! Не пугайтесь! Огонь, что на небе видите, не что иное, как комета, между звезд путешествующая. Кажется, она идет к нам, но это только так кажется. На самом же деле, расстояние, что разделяет нас, так велико, даже представить себе трудно. А попу Грицю, дабы не сеял страх, несмотря на то, что он лицо духовное, задеру рясу и угощу розгами. Месяц сидеть не сможет!

Казаки принялись хохотать над попом, который выбежал из толпы и в панике умчался в темноту. Страха, как не бывало.

— Играть отбой! Гасить факелы! Отдыхайте спокойно! С нами крестная сила! Часовые пусть остаются на местах, потому как великая опасность придет не с неба, а от панов ляхов.

В прохладном ночном воздухе запели трубы и шум в лагере стих. Факелы погасли, и покой воцарился над степью.

В это же время на господарском дворе в Яссах бояре с воеводой смотрели, не отрывая глаз, на небо. Митрополит Варлаам разговаривал с логофетом Евстратием.

— Комета, что движется по небу, ежели она сильно приблизится, может большое беспокойство причинить земле нашей.

— Разумеется. Но расстояния до небесных тел не измерить земными мерками. На пути своем комета может зацепить другие звезды, пока сама не превратится в пыль, — ответил Евстратий.

— Великий страх властвует в народе. Настала пора людям очиститься от смрада греховного. Многие в мерзости погрязли.

Воевода приблизился к нему и молвил:

— Спасемся ли мы от той беды, что на нас идет?

— Смиримся перед силами небесными, государь! Сам видишь, твоя милость, до какого беспутства дошли бояре и даже чернь! Да простит меня твоя милость, ежели скажу, что братья и племянники твои дурные примеры народу кажут. Прекрати, государь, жестокости, воровство и несправедливость, что к погибели земли нашей творятся.

— Погибель, твоя святость, идет нам от турок. А насчет братьев и племянников моих, буде сотворят они непотребство какое, исповедуй и дай им отпущение грехов.

Митрополит понял, что бесполезны слова его. В огорчении покинул он двор и пошел к духовнику Иосафу.

— Бди, отче, над мыслями господаря нашего. Не допускай, чтобы заблуждалась душа его.

Духовник смиренно стоял перед митрополитом. Бдеть-то он бдел над душой воеводы, да разве было ему под силу проповедями удержать необузданные страсти господаря?

Светало. Огненный след на небе стал бледнеть, пока не растаял полностью, рассеянный яркими лучами солнца. И вместе с ночной темнотой уходил и страх. Люди возвращались к своим делам, а ночью опять стояли, задрав головы к небу, и молились в ожидании гибельного часа.

Но однажды ночью комета исчезла, проглоченная бездной. Люди облегченно вздохнули. Но через несколько недель содрогнулась земля. В одних местах она разверзлась и хлынули потоки грязи, в других оползни напрочь снесли целые села. Воевода на заседаниях дивана в великом расстройстве выслушивал доклады о том, какие беды натворило землетрясение.

— Только землетрясения нам не хватало! — вздыхал он. — Написать грамоту великому визирю о той погибели, что мы терпим. А теперь пусть скажет, что хочет сказать, ворник Нижней земли.

— Год показывается засушливым, твоя милость. С осени не выпало ни капли дождя. Снега было мало, и тот ветер уносил. Лежит в земле зерно непроросшим и птицы его клюют.