— Руки мои привыкли все больше к ножу. И если бы ты теперь попался в эти руки, твоя милость, живым вряд ли вышел. Прикажи казнить меня!

— Взять его! — крикнул воевода.

Пэтракий вышел с высоко поднятой головой. Только один взгляд бросил он на воеводу, взгляд тяжелый, насмешливый. И Лупу понял, что судьба разделила их жизни бездонной пропастью, той самой, что разделяет бедных и богатых.

Тела тридцати повешенных разбойников еще раскачивались на веревках рядом с их атаманом, но слова, сказанные Пэтракием воеводе, уже начинали сбываться. Бояре готовились предать его. В доме великого логофета плелся заговор с целью сместить его с престола.

Илья-цыган, придворный палач, насмерть утомился на минувшей неделе. Тридцать одного разбойника он повесил и отрубил головы сотне драбантов, ограбивших господарские возы. Капитану Сэмэкишэ удалось завлечь их прельстительными речами и посулами и привести ко двору. Там их окружила стража, обезоружила и связала. Воевода позвал именитых бояр на суд. Драбантов выстроили на дворе, а перед ними на скамьях сидели бояре. Воевода восседал же в золоченом кресле, — по правую руку его расположился великий спафарий. Свидетели жались к стене, испуганно озирались.

— Что известно вам про этих негодяев? — спросил воевода возчиков.

— А что известно! — вышел вперед седовласый мужик. — Пришли эти драбанты, разбили ящики и выволокли господарские одежды, что там были. Кричали мы с Павлом Курносым, чтоб не трогали, не то отвечать будут...

— А ты, что засвидетельствовать можешь? — спросил воевода второго возчика по имени Павел Курносый.

— Так что ж я, государь, могу? Видел, как наряжались в одежды твоей милости. А капитан Груе в расшитом кафтане носился туда-сюда и кричал на нас: «Целуй руку, бестолочь, ибо я ваш государь!»

— Так было, Груе?

— Так, твоя милость! — пробормотал капитан.

— А потом нашелся еще и этот долговязый, — возчик показал пальцем на худущего драбанта, — напялил на себя платье господарыни и ходил, раскачиваясь, словно баба. А остальные потешались и говорили, что он — вылитая боярыня Гафица жупына Исайи-таможенника.

Жупын Исайя, присутствовавший при сем, стал красным как рак.

— Так было, Груе? — вновь спросил воевода.

— Так! — проворчал тот.

— И кто из них надевал господарские одежды?

— Скажу, что все.

— Неправда, я не брал! — крикнул молодой драбант с едва пробивающимися усиками. — Бог мне свидетель! Пусть и капитан скажет ежели неправда!

— Может, этот и не брал? — молвил великий логофет.

— Не брал я, твоя милость! — взмолился юноша. — Христом богом клянусь, что не брал!

— А вы что скажете? — обернулся воевода к возчикам. — Брал он или не брал?

Седовласый возчик пожал плечами, а второй заорал:

— Чего еще там! Все брали!

Воевода поднялся на ноги.

— За нарушение приказания нашего и за учиненное воровство — всех предать смерти через отсечение головы!

— Твоя милость! — рухнул на колени молодой драбант. — Пощади меня! Ничего я не брал! Я вдовий сын и матушка моя хворая в постели.

— Похоже, нет никакой вины на сем человеке, раз он так упорно защищается, — снова сказал логофет Штефан.

Воевода не ответил. Он поднялся с кресел и вошел в дом. Бояре остались в недоумении. Ожесточился воевода. Не прислушивается даже к совету великого логофета. Зачем же он тогда позвал их на суд?

— Можно было помиловать парня. Ну, послал бы его на каторгу, но не лишал бы жизни! И так земля опустошена вся, — молвил с горечью логофет Штефан.

— А ежели и напялили на себя господарские одежды, так из-за этого убивать драбантов? — дрожа от злости сказал сердар Штефан, из чьего войска были те парни.

— Я вот что скажу, честные бояре: пойдем все к воеводе и попросим помиловать того парня, — сказал Чоголя.

— Пустые это слова, — встрял в разговор казначей, жупын Йордаке. — Суд был праведным. Господарская одежда — святыня. Не полагается всякому надевать ее.

Ощутив на себе гневные взгляды остальных бояр, казначей поторопился скрыться в доме.

— Пошел, гречина, государю нашептывать на ухо, о чем мы тут говорили, — озлился спафарий. — Под его дудку пляшет воевода, а нас ни в грош не ставит.

— Никак не избавимся от этой проказы, — вздохнул великий логофет. — Когда их порубили и выгнали во времена Александра Илиеша, думал, не ступят никогда греки на землю Молдовы, а они как тараканы по трещинам попрятались и вот опять тянут руку к кормилу.

Вновь раздался крик несчастного драбанта:

— Не брал я! Побей меня бог, если хоть что-то взял! Помилуй меня, государь!

Потом голос смолк.

— Неправедно поступил воевода, — сказал сердар Штефан. — Парень этот чист сердцем.

Появился капитан Сэмэкишэ.

— Что вы сделали с тем парнем, что кричал? — спросил его логофет.

— Как было приказано: отрубили голову.

— Зачем же нам теперь ходить к воеводе? — сказал логофет Штефан. — Дело сделано!

Бояре насупились и недовольно сжали рты.

— Пошли, милостивые господа, — сказал логофет и направился к воротам. На улице спросил братьев Чоголя:

— Не желаете ли по бокалу выморозка? Мне только вчера доставили это вино из Котнар.

— С нашим удовольствием, — ответили братья.

— Пожалуй и ты, твоя честь, сердар Штефан, — пригласил его логофет.

— Не очень-то большой я любитель вина, но сегодня даже напиться хотел бы, — сказал сердар и взобрался в рыдван логофета.

Дом логофета Штефана был вместительным, построенный по образцу турецких. Слуги уставили стол копченой дичью, таранью, маслинами в уксусе, свежепросоленным салом, крутыми яйцами и вареными раками. Потом водрузили два большущих штофа с пенистым вином. Словно истомленные жаждой, мигом осушили бокалы. Вино было чуть-чуть сладковатым и пилось с легкостью необыкновенной. Вскоре все немного захмелели. Логофет задумчиво глядел на играющее огнями в хрустальном бокале рубиновое вино.

— С некоторых пор воевода ни в грош не ставит наши советы. Когда было дело с разгоном татар в Братуленах, — сказал спафарий Чоголя, — покойный жупын Тодорашку попытался было возразить, и чем все кончилось? Капитана Михая одели в брокартовый кафтан, а страна за все это заплатила кровью.

— И страна заплатила, и мы, бояре, урон великий понесли. А воевода легко отделался, — сказал капитан Штефан, возведенный недавно в ранг сердаря[28].

— Когда возвращаются госпожа Надица и дочка, спафарий? — спросил Чаурул.

— Эх! — вздохнул тот. — Думаю, что на этом свете нам больше не свидеться...

— Почему это? Деньги за выкуп послал? Разве не хватило? Мог бы еще попросить, — не отказал бы! — с укоризной произнес логофет.

— Денег достаточно, твоя честь, — обхватил голову руками спафарий, — но выкупать-то уже некого.

— Этого быть не может, братец! — взволнованно воскликнул логофет.

— Почему же?! Что, они попали к порядочным людям? Барышню Рэлуку хан взял в свой гарем, а оттуда — один путь... А боярыня...

Спафарий спрятал лицо в ладонях и беззвучно зарыдал.

— Кабы деньги пришли вовремя! — ударил он кулаком по столу. Пришли бы деньги вовремя!..

— Мог бы воевода послать даже гонца с деньгами и дарами, — молвил стольник, — было у него откуда. Тех кошельков, что швырял на свадьбу княжны Руксанды, хватило, чтобы выкупить тысячи людей из рабства. Ты лучше скажи, что не захотел! Он только о величии дома своего печется. Еще не успел породниться с гетманом Хмельницким, а уже кажет соседям саблю. Недавно отправил меня с посольством к принцу Ракоци, — сказал логофет Штефан. — Передал, чтоб тот тихо сидел, не то придется ему немалые кошельки платить татарам.