Госпожа Екатерина вышла вся в слезах. Воевода приказал логофету готовить рыдваны в дорогу и перед наступлением темноты выехал из города с небольшой свитой. Садясь в рыдван, он услышал разрывающий сердце плач Руксанды и так грозно прикрикнул на возницу, что испуганные кони помчались вскачь.

Три года, денно и нощно, звучал в его ушах этот плач. Три года прошли в непрерывных ходатайствах перед большими чинами, сопровождаемых кошельками с золотом, пока, наконец, он увидел свое дитя дома.

...Стоял тихий послеполуденный час. Княжна с боярышнями сидела в саду гарема и читала вслух, когда явился евнух и сказал, что зовет ее пресветлейшая повелительница, султанша Киосем. Княжна отложила книгу и поспешила за евнухом. Встреча с этой просвещенной и мудрой женщиной, к которой она привязалась душой, всегда доставляла ей радость. Она вбежала в просторный зал, где султанша принимала своих подчиненных, преклонила колено и поцеловала руку, унизанную драгоценными кольцами.

— Встань, дитя мое, — мягко произнесла султанша.

Княжна поднялась и сияющим взором всмотрелась в поблекшее лицо Киосем. Султанша, помолчав, вздохнула.

— Я вызвала тебя, чтоб сообщить радостную весть. Отец твой и наш подчиненный, прислал нам письмо, в котором просит, чтобы мы тебя отпустили, так как он готовится выдать тебя замуж. Никто, даже мы, держащие в руках ваши судьбы, не вправе противостоять этому аллахом завещанному делу. Ты вернешься в свою страну!

Княжна смиренно встретила эту весть.

— И поскольку ты не раз облегчала мне сердце своим умом и любовью, я разрешаю тебе взять из этого дворца на память обо мне любую вещь, которая тебе понравится.

— Я не смею, валиде-ханум! — склонила свою головку княжна. — То, что хотела бы взять с собой, цены не знает.

— Сколько бы это ни стоило, я отдам тебе от всего сердца.

Княжна взяла ее руку и сжала в своих ладонях.

— Ничего более драгоценного в этом дворце для меня нет!

Султанша улыбнулась. Сняла с руки кольцо с изумрудом и надела его на тонкий палец княжны.

— Это кольцо я получила от покойного супруга моего в день нашего сочетания. Пусть оно принесет тебе счастье! Храни тебя аллах, дитя мое!

Княжна Руксанда преклонила колена и, поцеловав ее увядшую руку, уронила на нее несколько слезинок. Султанша, как завороженная, глядела на них. Возможно, это и были те бесценные алмазы, которых за всю свою жизнь она не имела.

Янош Кемени уже более часа сидел с воеводой Василе Лупу в малом престольном зале. Лицо его раскраснелось, и он непрестанно утирал вспотевший лоб. Все усилия уговорить господаря не расстраивать сватовства венгерского княжича с красавицей Руксандой оказались пустой тратой времени. Воевода и слышать об этом не желал.

— Слишком растрезвонили об этой свадьбе княжны с принцем Сигизмундом. Как мы будем выглядеть перед гостями, которых созвали? — кипятился Янош Кемени. — Что скажет сам принц? Подумай, твоя милость, к чему может привести подобное решение.

— Молодой принц поймет и не обидится на нас. Разговор у нас был с покойным Ракоци, но поскольку он преставился, следует забыть и все то, что мы с ним решили. Положение изменилось, а мои планы теперь совсем иные.

Рассерженный Кемени встал и, не простившись, покинул зал. В тот же день он отбыл в Трансильванию.

Таким образом, помолвка княжны Руксанды и Сигизмунда Ракоци не состоялась. Прознав об этом, целая толпа женихов хлынула к Ясскому двору в надежде получить умную, богатую и красивую Руксанду. Но воевода не спешил с выбором жениха. Ждал, не явится ли с запада принц или вельможа, который ему и честь окажет и подмогой будет.

Однако такой жених пока не являлся и воевода продолжал заниматься своими делами. Тем временем со станков ясской печатни сошло Уложение — свод законов, составленный стараниями мудрого митрополита Варлаама и трудами молдавского ученого логофета Евстратия.

В честь этого события при дворе был устроен великий пир. Несколько дней длилось веселие. Бояре пили и ели исправно, не скупясь на похвалы своему господарю. Только Штефан Чаурул сидел грустный. Из головы у него не выходила прекрасная Екатерина, которую мечтал увидеть хотя бы мельком. Но, согласно обычаю земли, господарыня со своими приближенными боярынями праздновали во внутренних покоях. Скучно стало Штефану Чаурулу среди подвыпивших бояр и попросил он господаря отпустить его, ссылаясь на то, что у него срочные дела в бульбокском имении.

— Обворовывает меня приказчик, — пожаловался он.

— А ты поймай его с поличным и притащи за шиворот. Теперь на него найдется управа. Имеем «Правила» и справедливый суд учиним, — с гордостью проговорил воевода. И вдруг, поменяв тему разговора, спросил: — Почему не женишься, логофет? Чтоб не ты один, но и супруга об имениях заботу имела? Перевелись что ли на молдавской земле красивые невесты?

— Не перевелись, твоя милость, но нет той, что была бы мне по душе.

— Смотри, логофет, время — что вода быстротечная, не стоит на месте. Проснешься завтра, а молодости уж нет...

Логофет поклонился и ушел, с досадой думая о словах воеводы, который, возможно, еще присоветует взять в жены неотесанную деревенскую боярышню. Сам-то он не захотел жениться на Рэлуке, дочери спафария Чоголи, а нашел себе жену за тридевять земель.

«Вот соберусь и тоже привезу себе из-за границы жену, покраше его Екатерины», — с досадой думал он, ожидая, пока прибудет за ним золоченый рыдван и его свита. Между тем, с досады осушил еще две чаши свежей сливянки и так, в немалом подпитии, сел в свой рыдван. Выехав за пределы города, Чаурул приказал парням, сопровождающим рыдван:

— Ну-ка, вы, — пойте! Да погромче! Не хоронить меня везете!

Кто-то из парней затянул высоким голосом:

Остальные парни подпевали ему:

Подтягивал им и замороченный сливянкой логофет, перекатываясь на мягких подушках рыдвана.

На каком-то повороте дороги карета логофета чуть было не налетела на старенькую колымагу, которую едва тянули две полудохлые клячи. Кучер логофета своими могучими руками еле успел осадить разгоряченных коней.

— Чертова ворона! — заорал кучер на оборванного цыгана, сидевшего на дощатых козлах. — Повылазило, что ли! Осади одров!

— Сейчас, сейчас! — засуетился цыган, дергая за веревочные вожжи. От натяжения вожжи лопнули и цыган бросился связывать концы.

Логофет высунулся из кареты и заорал:

— Какого дьявола стоим? Почему не едем?

— Да вот, чертова развалюха, гори она огнем! Стала, как кость в горле!

Логофет вылез из кареты. Его пошатывало. Мутными глазами окинул он колымагу и сердито взревел:

— Чья эта ободранная повозка?

Насмерть перепуганный кучер выпучил глаза и стал давиться словами:

— Бо... бо... ярина Боу![26] Целую правую, твоя милость!

Конные молодцы захохотали.

— И кого, скажи-ка, ты везешь?

— Дудуку Сафтику, барышню нашу, твоя милость!

— Ах, дудуку Сафтику, говоришь! — подошел вплотную к колымаге логофет. — Посмотрим-ка, что за такая распрекрасная барышня ездит в этой замечательной карете.