Он посулил, что ежели будет так, как желает, то увеличит дань в обоих княжествах».

Визирь сложил письмо вчетверо и приказал слугам подавать карету. Трясясь на подушках, он думал о том, что едет к султану не в самое подходящее время. Мурад готовился к войне с Персией. Следует поговорить сперва с султаншей Киосем, к которой на время войны перейдет вся власть.

Султанша приняла его в своих покоях. Присутствовал и кызлар-ага, человек в Порте могущественный, ведающий султанским гаремом.

— Что за срочные дела привели тебя к нам? — утомленным голосом спросила султанша.

— Дела эти поднимают меня с постели середь ночи, о, сиятельная валиде-ханум! Владения великого нашего властелина, да пребудет над ним милость аллаха, бескрайни, и не все те, кто в них живет, исповедуют нашу праведную веру. Чего можем мы ждать от гяуров, ежели они своего собственного бога продали за тридцать сребреников?

Султанша кивнула.

— Глаза наши должны беспрестанно, не ведая сна, бдеть, потому как многое замышляется в тайне от нас.

— Ты можешь сказать также, кто замышляет? — спросила султанша.

— Один из врагов — валашский бей Матей.

В глазах султанши вспыхнул гневный огонек.

— Продолжай, великий визирь!

— Этот гяур, что по милости всемогущественного властителя нашего сегодня на престоле страны пребывает, спелся с ляхами и с гяуром, который над Трансильванией правит. Их, якобы, поддерживает король Фердинанд.

— Откуда слухи пошли?

— Письмо от силистринского паши прибыло. И пишет паша, что про эти недружелюбные козни сообщил ему бей из Молдавии. А он уж нам верен.

— Поговорю с сыном нашим, великим султаном, и мы накажем валашского бея.

— А ежели его прогоним, предателя, пишет нам паша, то вместо него можно возвести сына молдавского бея, который обещает увеличить годовую дань. Стало быть, жду твоих приказаний, светлейшая Киосем-ханум.

Последовала долгая пауза, в тиши которой из сада у гарема донесся голос свирели, жалобный, как детский плач.

— Послушаем совета мудрого кизлар-аги, — обернулась султанша к мужчине с монгольским лицом. Тот подняв редкие брови, открыл щели глаз цвета грязи.

— Не думаю, — медленно произнося каждое слово, сказал кизлар-ага, — чтоб наш повелитель, да пребудет над ним вечная милость и благоволение аллаха, послал войско против того гяура. Война, что стучится в наши двери, не позволит ему сделать это. Надобно искать другие пути. Что по этому поводу думает достойнейший визирь?

Великий визирь, откашлялся и польщенный честью, что ему оказал кизлар-ага, многозначительно заговорил:

— Войны с персами избежать нельзя. Злодеев следует наказать. Но и непорядки на подчиненных нам землях не должны оказаться в тени забвения. Войска, для изгнания валашского гяура, мы не пошлем, но можем вложить саблю в руки бея Молдавии. Пускай идет со своими людьми и прогонит того предателя. Так я мыслю, — склонил голову визирь.

— Планы нашего великого визиря, — молвила султанша Киосем, — благоприятны интересам Высокой Порты. И ежели прольется кровь, то это будет их кровь. Я настою перед султаном, чтоб было так.

Мужчины поднялись с подушек и, согнувшись, покинули украшенные персидскими коврами и узорчатыми тканями покои.

Иными выглядели события, которые происходили при ясском дворе. Разговор между воеводой Лупу и супругой его Тудоской был слышен не только во всем доме, но и по ту сторону ограды господарского двора.

— Держишь сына подле своей юбки, словно девчонку! — кричал воевода. — Делаешь парня никчемным!

— Не я, а гнев господен, что несправедливым наказанием на меня обрушился. Болен сын наш! Даже сегодня пускал ему кровь доктор Скоккарди.

— Нежности побереги для дочек наших, госпожа!

— Твоя милость! — взмолилась Тудоска. — Не наваливай на слабые плечи изнурительное бремя царствования. Слаб Ионикэ!

— Вот таким слабым и будет Ион господарем земли валашской. Ты, госпожа, занимайся домашними делами, а с государственными я сам управлюсь.

Воевода вышел, сильно хлопнув дверью. Два инкрустированных ангелочка на косяках с упреком глядели ему вслед.

Весть, что Лупу желает видеть сына на престоле Мунтении, стремительно разнеслась по боярским домам. Дошла она и до логофета Штефана Чаурула, только что вернувшегося из Трансильвании, куда ездил с посольством. В тот же день, на закате, выехал из его двора на быстром татарском коне гонец. Через несколько дней письмо логофета уже читал воевода Матей.

— Не унимается Лупу, — грустно покачал он головой. — Продолжает строить против нас всяческие козни.

— И деньги туркам швыряет без счету, — добавил спафарий Диику.

— Придется и нам послать визирю дары и деньги, а также жалобу, что нарушает Лупу мир и вред наносит подчиненной султану земле. Сделать это немедля!

Матей вызвал дьяка и продиктовал письмо трансильванскому принцу Георге Ракоци.

«Не станет Лупу довольствоваться только валашским престолом, ежели получит его, — писал воевода Матей. — Зная его жажду власти, уверен, что он попытается с помощью турок наложить руку и на землю твоей милости. Как верный друг, каковым тебе являюсь, советую тебе: готовь войско».

— Отправить немедля гонца ко двору принца и созвать капитанов на большой совет! — приказал воевода.

Когда все собрались, старый господарь обратился к ним спокойным голосом:

— Получил весть, что воевода Молдовы затеял черное дело против земли валашской. Готовится прийти с войском и нашему краю разор великий учинить. Потому как придет он с обнаженной саблей, должно нам подготовиться. Вам, капитаны, приказываю: войско держать наготове. Войны не начнем, пока не получим ответа от великого визиря на челобитную. Правда на нашей стороне, коль скоро не мы на его землю заримся, а он на нашу!

Тем временем в Яссах стояла великая суета: войско готовилось к походу. Лупу получил приказание от великого визиря идти в Валахию и согнать гяура Матея с престола. По селам ходили сеймены и сзывали парней в войско.

Воевода каждый день обедал с боярами и необыкновенно милостиво разговаривал с ними. Жупыны исправно ели и пили, желали воеводе победы. Присутствовал на пирах и княжич Ион, однако, бедняга, сидел, опустив глаза в тарелку с разносолами, к которым даже не прикасался.

— Выпьем за благоденственное княжение Иона-воеводы! — встал Штефан Чаурул, держа в руке серебряную чашу.

Бояре тоже вознесли свои чаши. Ион сделал попытку подняться со своего кресла, но бесполезно — ноги не держали его.

— Выпей, сын! — подбодрил его господарь.

Ион пригубил чашу и заставил себя сделать несколько глотков. Потом раздраженно поставил чашу на стол.

— Не так, твоя милость! — ухмыльнулся Чаурул. — Погляди, как надо пить! — и на едином дыхании осушил чашу.

— Вот молодчина! — рассмеялись бояре. — Тебя не перепьешь!

— Не отставай, сынок, — прошептал воевода. — Выпей, как полагается мужчине!

Ион беспомощно оглянулся. Все не без злорадства смотрели на него. Дрожащей рукой взял он полный бокал вина и, поднеся к губам, попытался так же лихо, как это только что сделал Штефан Чаурул, опорожнить его, но захлебнулся и вино потекло по подбородку на его дорогой, шитый золотом кафтан.

Чашник Енаке, двоюродный брат Иона, словно младенцу, вытер ему лицо полотенцем.

— Со временем его милость научится, — говорили бояре, пряча в своих пышных бородах насмешливые улыбки. А дома, потешаясь и забавляясь, рассказывали своим дородным женам:

— И этого слабосильного, что не способен даже чаши вина выпить и ходит, как кукла на тряпичных ногах, Лупу возжелал посадить на престол Валахии?! Горе, а не государь!

Лупу привстал в серебряных стременах и окинул взором поле, на котором выстраивалось его войско. Впереди шли конники, за ними пешие драбанты и сеймены во главе с капитанами и сотниками. Над рядами развевались бело-голубые знамена с изображением зубра. Молодые бояре на горячих конях составляли господарскую свиту. Спафарий Асени вез воеводин меч, украшенный драгоценными каменьями.