— Я чуть порежу тебе палец!

— Режь, сколько нужно, — сказала госпожа и даже не дрогнула, когда бритва рассекла ей указательный палец. Кровь обагрила платок.

— Повяжи ему нос этим платком и пускай так остается, пока вас не отвезут в Бучулешты, потому как там приказано запереть вас.

— Да защити тебя небесная сила, добрый человек! — осенила она палача крестным знамением.

Палач ушел в полном недоумении. За всю свою жизнь ни разу не слыхал таких слов. Он осмотрелся вокруг, словно проснулся от страшного кошмара. С отвращением глянул на свои руки. Сколько жизней отняли они? Сколько голов отсекли, сколько рук и ног отлетело по их вине? Сколько проклятий и брани слышал он? Нет человека, который, встретившись на дороге не обошел бы его, как прокаженного, нет ребенка, который не заплакал бы при виде его. Что это за жизнь? И какая смерть ожидает его?

Палач швырнул бритву далеко в озеро, перетянул кожух поясом, натянул на глаза кушму и пошел. Он не знал, куда идет и где остановится. Одно знал: с сего дня жить будет как человек. Разве не назвала его госпожа «добрый человек»?

Через несколько дней господарыню, сына ее и жупына Тому отвезли под стражей в Бучулешты, а Штефан Георге возвратился в Яссы.

Отныне Молдавия имела нового господаря.

Гетман Хмельницкий держал совет со своими полковниками.

— Какие вести из Молдавии? — спросил он Виховского.

— Возвели турки Штефана Георге в господари. Много денег отдал он и венгерцам и туркам, и даже татарам заплатил с лихвой.

— А как он с ляхами держится?

— Всячески угождает, — заерзал на лавке Хлух. — Как иначе держаться, ежели они пособили ему забраться на престол?!

— А как тот шелудивый пес, Кондрацкий? Где он сейчас?

— Сгинул от болячки в Каменице, — ответил Федоренко.

— Счастье его, что подох, не то попади он мне в руки, собственной кровью упился бы, гад! Что еще, Иване? — спросил он. — Какие письма нам прибыли?

— От хана письмо имеем.

— Ага, пишет нам брат наш, — насмешливо ухмыльнулся гетман. — Давайте послушаем, что пишет... Читай, Иване!

Виховский откашлялся и начал:

«Атаману казацкому Богдану-бею! Пишу тебе и спрашиваю, Хмель-бей, почему так гонишь и убиваешь подчиненных моих и не пускаешь проходить через землю твою к местам добычи? Этим они наносят тебе урон? Вспомни, о чем ты клялся, когда приходил к нам за помощью? В большой опасности находился и пропал бы от ляхов, если бы мы тебе не помогли...»

— За это тебе жирно заплатили! — крикнул гетман, словно хан присутствовал на совете.

Виховский читал дальше:

«Сколько раз ты ссорился с ляхами, разве мы не были на твоей стороне?»

— Гнида! — ударил кулаком по столу Богдан. — Как только язык у него поворачивается такую ложь говорить?! Будто это не он сбежал средь ночи из Каменицы? — побагровел от гнева гетман.

Виховский подождал немного с опущенными долу глазами, пережидая, пока утихомирится гетман, и продолжил:

«... И вот теперь в благодарность за ту помощь, что мы тебе оказывали, ты предаешь нас и поднимаешься против нас? Приказываю тебе, Богдан-бей, пропустить моих татар, дабы прошли они через земли, которыми владеешь! И ежели не сделаешь, как тебе велено, приду со всей ордой и спалю и ограблю землю твою! А тебя на аркане приведу в ханство!»

Гетман вскочил.

— Шакал! Осмеливается приказывать мне и арапником грозить! — запыхтел он. — Напугать хочет? Покажу ему, нехристю, добычу! Чтобы ни один татарин не поганил нашу землю! Ни...

Гетман побледнел, схватился за сердце и застонал. Ноги его не удержали, и он рухнул в кресло белый, как стена.

— Лекаря! Быстро, лекаря! — закричал Дорошенко.

— Что с тобой, Богдане? — взял его холодные руки в свои Хлух. — Из-за какого-то пса портить себе сердце!

— Успокойся, гетман, приди в себя! Пока татары до Украины доберутся, мы сами к ним в ханство придем.

Гетман сидел с опущенной на грудь головой и закрытыми глазами, словно покойник, и тихо стонал.

Лекарь припал ухом к его груди и, придержав на мгновение дыхание, поднялся и сказал:

— Вышло его сердце из привычного боя. Лежать ему в постели и никакой тревоги чтоб не было!

Отнесли полковники своего гетмана на руках в комнаты и уложили.

Два месяца не отходила от постели жена его Анна. Как только гетман оправился и стал подниматься, он тут же созвал полковников на совет.

— Ты бы погодил, Богдане! — взмолилась Анна. — Тебя и ноги еще не держат, и лоб в испарине...

— Некогда теперь в постели валяться, Анна. Не на груди нужно сегодня руки держать, а на сабле.

Пришел и воевода повидать его, как только услыхал, что тот поднялся с постели. Нашел он Хмельницкого сильно изменившимся. Голова гетмана словно втянулась в плечи, щеки ввалились, глаза глядели тускло, голос звучал тихо.

Мужчины обнялись.

— Как тебе живется, сват? — спросил воевода с вымученной улыбкой.

— Как говорится, спасся, как свинья перед рождеством! А ты как?

— Хуже, не знаю, бывает ли. Заключены господарыня и сынок наш в темнице и мучениям подвергнуты. Племянников моих же, говорят, нагими перед всем народом выволокли и оскопили, а затем в жестоких муках убивали. Брата моего, гетмана Георгия, Ракоци в темнице держит. Даже бедняга гетман Гавриил не спасся от сатанинской ненависти логофета. Послал к нему в Банат наемных убийц и подсыпали яду ему и сыновьям его. Как это меня еще ноги носят по земле после стольких несчастий?

— Потерпи, сват, потому как и я многое терпел. Придет и их время.

Воевода вздохнул.

— Поздно тогда будет...

— Дай срок, полегчает мне, сам пойду с запорожцами, и избавлю тебя от всех бед.

— Как же мне ждать, когда жизнь господарыни и сына нашего в великой опасности находятся? Не месяцы и не недели, а даже дни могут решить их судьбу.

— Ну, ежели ждать не можешь, дам тебе войско с полковником Дорошенко во главе и отправляйся себе на здоровье!

— Премного тебе обязан, сват, столько добра видел от тебя, что ни слов, ни богатств таких нет, чтобы рассчитаться. И любимого нашего Тимуша ты, не раздумывая, послал на помощь земле моей. В доме твоей чести я нашел и приют, и душевное утешение, и дружеское понимание. Ничего из этого не забуду до последнего моего часа. Но не могу более тревожить тебя. Пойду к хану. Обещал Ширем-бей, что замолвит перед ханом слово за меня, дабы дал мне войско.

Гетман удивленно глянул на него.

— И долго ты над этим думал?

— Долго, твоя честь. Желаю, чтоб все с пользой сделано было. И турки, и татары одного поля ягоды. Друг у друга вороны глаз не выклюют.

— Гляди, зять, как бы не получил такую же помощь, какую оказал мне хан в Каменице!

— Я хорошо заплачу ему!

— Он и с платой продаст тебя. Таков уж нрав ногайцев!

— Богдане, — тихо позвала Анна, чуть раздвинув бархатные занавесы.

— Не пускай его, ради бога. Не то сверну ему шею! — сердито рявкнул гетман. — Совсем отравил меня, сатана, своими снадобьями! Вся душа прогоркла!

— Утихомирься, пожалуйста, не лекарь это. Прибыли послы из Московии и во флигеле с Виховским ожидают, чтобы ты принял их.

— Так чего же ты молчишь?! — накинулся на жену гетман. — Быстро неси бекешу! Пошли хлопцев звать полковников, есаулов и сотников. Виховскому скажи, что готов принять наших русских братьев.

Служанка принесла бекешу и помогла ему надеть ее. Гетман жалостливо посмотрел на себя. Одежда висела на нем.

— Всего два месяца назад едва на одну пуговицу застегивал бекешу. Теперь же висит, как на палке. Сильно высосала меня болячка! Но ничего! Были бы кости, а мясо нарастет.

Гетман плюнул на ладони и расправил свой поседевший чуб.