Воевода опустил письмо на колени и облегченно вздохнул. С души его свалилась большая тяжесть.

— А теперь поведай нам, как принимали тебя в бухарестском дворе? — улыбаясь сказал он.

— Лучше нельзя. Воевода Матей хвалил мудрость твою и дал большой пир во здравие твоей милости.

— А бояре — что говорили?

— Говорили, что не знала Молдова со времен Стефана господаря более достойного, чем ты, кто землю свою из бездны поднял и простой люд из нищеты вывел. Вот дар господарыни. На конюшне стоят белые кони с серебряной упряжью.

Но не успел Штефан Чаурул покинуть престольный зал, как явился логофет Тодорашку и известил, что рубеж Молдовы пересек траурный кортеж с гробом воеводы Иона. Вслед за логофетом, неслышно, словно тень, вошел Варлаам.

— Прости меня, государь, что нарушаю покой твой...

Воевода поднял глаза и вздохнул.

— Нет мне покоя, твое преосвященство. Преследуют меня самые тяжкие беды.

— Пред законами естества все мы бессильны. Разве можем мы остановить ход времени? Глянь, государь, туда, на это гордое дерево! Наступит день и все листья с него облетят и останется оно нагим. Ты помазанник божий и держишь в руках судьбы подданных своих, но удержать листок от падения, когда наступит его время, не сумеешь. Позаботимся же о том, что подвластно разуму нашему. Хотел сообщить тебе о послании, что получил от патриарха Царьградского. С глубокой печалью пишет он о непосильной дани, которую турки налагают на христиан. Много церквей нехристи закрыли, а некоторые даже разрушили. Немного времени пройдет и закроют они и патриархию и исчезнет истинная вера, затопленная поганством. Просит тебя патриарх не забывать о нем.

— Мы не допустим такого. Ежели не удастся собрать положенную сумму и из других христианских стран, свои приложу и погасим долги патриархии.

— Величественный и незабываемый поступок свершишь, твоя милость. В патриаршем поминальнике рядом с Византийскими императорами, защитниками христианства, будет вписано и твое имя. Не возликуют агоряне.

— Дам эти деньги для прославления моего и поминовения почившего сына нашего.

— В эту ночь буду молиться за непорочную душу его, — поднялся со стула митрополит.

— И я пойду с тобой, владыко!

До рассвета простоял на коленях воевода, прикладываясь лбом к холодным мраморным плитам. Он плакал. Слезы ручьями стекали по его щекам. Плакал ли из жалости о сыне или оплакивал свои утраченные мечты, не исполнившиеся честолюбивые устремления? Кто может знать?!

Господарский совет в тот день длился дольше обычного. Воевода вышел из зала утомленным. Младшему стольничьему он сказал, что обедать будет с господарыней и княжнами.

За обедом Лупу вдруг обратил внимание на то, что отсутствует Пэуна.

— Куда-нибудь послала княжну Пэуну, твоя милость? — спросил он супругу.

Госпожа Тудоска опустила глаза и застыла в замешательстве, не зная, что ответить.

— Никуда ее не посылали, — непрошено вмешалась в разговор княжна Руксанда. — Сидит себе с жупыном Костаке и тары-бары разводит. Воркуют, как два голубка.

— Руксанда! — укоризненно посмотрела на нее госпожа Тудоска. — Что это за слова?! Разве можно так?

Воевода удивленно поднял брови.

— Не знал, ничего об этом не знал... Воркуют, говоришь? — улыбнулся он.

Руксанда вытянула губы трубочкой, залилась краской и исподлобья глянула на мать.

— Не пытай, батюшка, не то матушка рассердится и накажет меня.

— А я попрошу, чтобы простила, — рассмеялся воевода и встал из-за стола. Он пошел в сад, побродил среди зарослей цветущих кустарников и отягощенных плодами деревьев и обнаружил влюбленных, сидящих на скамейке на берегу пруда. Воевода вошел в престольный зал и отдался во власть своих мыслей. Занятый государственными делами, он упустил из виду судьбу самых близких людей. Вот и княжна Пэуна уже невеста. А избранник ее сердца — спафарий Асени. Видный из себя мужчина, с влиянием при дворе, боярин и со средствами. Одно неладно: родня подводит — стамбульские халвичники и кофейщики.

Думал господарь и об ином. Через своих людей прознал, что гетман Литвы Янис Радзивилл намерен сватать княжну Марию. Не пропадет ли у него благое желание сие, ежели узнает, что породнится с торговцами из Фанара? Ни в коем случае нельзя допустить брака Пэуны с Констанди Асени. Срочно надобно искать другого жениха, который пришелся бы ко двору, а дабы не было толков, отправить спафария послом куда-нибудь. Он тут же позвал к себе капухикаю Пэвэлаке, только что вернувшегося из Стамбула.

— Скажи-ка, жупын, кто из видных царьградских вельмож был бы достоин породниться с нами. Пэуна вошла в возраст и хотелось бы знать, кто может стать ей парой.

— Будь на то моя воля, — тут же ответил Пэвэлаке, — я б выдал ее за сына венецианского драгомана Антонио Грилло. Красив и умен, молодой Амброзио. Из знатного рода происходит и многими богатствами владеет.

— Попробуй, жупын Пэвэлаке, разузнать, как там отнесутся к соединению домов наших.

— Приложу все силы, твоя милость.

После этого разговора воевода послал за спафарием. Асени пришел разрумянившийся, с блестящими от счастья глазами. Лупу глядел на него испытующе. Лицо Асени светилось ни с чем не сравнимым внутренним светом, рожденным великой радостью. Всего несколько минут назад княжна призналась ему в любви, сделав самым счастливым человеком на земле.

— Садись, спафарий, — сказал воевода.

Асени опустился на стул.

— Я позвал тебя, чтобы сообщить, что тебе надлежит срочно отправиться в Трансильванию с посольством к Ракоци. И пребывая там по делам казны, держи ухо востро и слушай, что говорится-молвится при дворе том. Вернешься только, когда получишь наше письмо. Так что, счастливого пути, спафарий Костаке!

Асени стоял в полной растерянности.

— Посланником двора является жупын Чаурул. Он искуснее меня... — пытался спастись спафарий. Он сразу понял намерение воеводы разлучить его с любимой.

— Доверием, которым ты пользуешься у меня, не может похвастать ни один боярин при дворе. До скорой встречи!

Вечером влюбленные, сидя под ракитой, держались за руки и молчали, дабы не дать охватившему их сердца отчаянию вырваться наружу. Тяжелые мрачные тучи, которые ветер гнал по темному небу, то и дело роняли на землю дождевые капли, стекавшие, как слезы, по лицам влюбленных.

— Чует мое сердце, княжна, что пожелал государь разлучить нас, и я содрогаюсь при мысли, что больше не увижу тебя.

— Не терзайся, любимый! На коленях буду молить батюшку благословить нас.

— Напрасными будут твои попытки разжалобить его. Ежели воевода что-то задумал, никакие силы не заставят его изменить решение. Через два дня я уеду, и наши пути разойдутся навсегда.

— Констанди, твои слова убивают меня. Бог не допустит!.. Не допустит!.. — глотая слезы, шептала княжна.

Сердце спафария рвалось и колотилось в груди. Он поднялся, взял ее руки в свои ладони и прижал к груди.

— Покидаю тебя, любимая и бесценная моя княжна!

Спафарий поцеловал ее розовые ладони, она прикоснулась губами его лба. И вдруг испуганно вздрогнула. Лоб ее любимого был холоден, как лед.

Свадьба княжны Пэуны с сыном драгомана Грилло состоялась вскоре. Когда княжна выходила из церкви, ей стало дурно, а Амброзио едва успел подхватить ее на руки.