Вошел глашатай и низко поклонился.

— Что еще? — раздраженно спросил султан.

— Великий визирь просит владыку мира принять его!

Султан кивнул головой. Силихтар взял чаши и спрятал их за занавеску. Не хотел он, чтобы визирь видел, что они пили вино перед намазом. И так по городу ходят слухи, что султан Мурад — раб вина.

Визирь торопливо вошел и трижды низко поклонился. Затем он стал на колени и поцеловал подол султанского халата.

— О, пресветлейший и всемогущественный! Да пребудет над тобой вечная милость аллаха!..

— Ладно, ладно, — со скучающим видом махнул рукой султан. — Разве у тебя такое срочное дело, что не может подождать до завтра?

— Это ты сам решишь, повелитель!

— Тогда говори!

— В серале под стражей находится мирза Кантемир.

Слова визиря пали словно искра в бочку с порохом. Султан вскочил, как ошпаренный. Его желтое лицо посинело, исказилось гневом.

— Шакал шелудивый! — зарычал он. — Где его поймали?

— Он сам пришел. Янычары увидели его в Орта-Киое и привели сюда.

— Что?! — взревел султан, — имя мое уже не устрашает моих подданных, раз даже такой мерзавец, как Кантемир, является в сераль, как к себе домой?! Доставить сюда пса поганого!

Согнувшись пополам и не смея поднять глаза, визирь поспешил выйти.

Султан обратил мутный взор на силихтара.

— Когда в последний раз рубили голову на площади перед нашим сералем?

— Неделю тому назад, сиятельнейший!

— Разве за это время в нашем великом городе не свершались кражи или убийства?

— Свершались. Но многие выкупают свою жизнь кошельком.

— Голова, осужденная упасть, должна упасть. Начиная с сего дня, казнить только тут, на площади. Да узрят подданные наши, что султан со всей суровостью наказывает тех, кто преступает закон.

— Привели мирзу Кантемира! — возвестил глашатай.

— На коленях пускай входит, шакал! — рявкнул султан.

Кантемир вполз на коленях с завязанными за спиной руками и петлей на шее.

Султан яростно посмотрел на распростертого перед ним человека.

— Кто ты такой, что дерзаешь выступить против меня и хана?

— Я не восставал против тебя, о, великий султан! С ханом был у меня спор. Он не пускал татар идти за добычей. Голодают мои люди. Умирают женщины и дети...

— Пусть все до единого передохнут, но воли моей не преступают!

Кантемир поднял голову. В глазах его полыхнул гнев.

— Татары не собаки. Твои подданные они! Кровью своей защищают тебя от врагов! Часть добычи тебе отдают, Я пришел просить о милости и помощи, но ты, как и хан наш! Вместо сердца в груди у тебя кремень!

— Распалился, пес! Вижу, и на меня ожесточился. Удавить! Тут же!

Янычары, которые привели мирзу, рванули веревку, и мирза, опрокинувшись на спину, забился в судорогах, захрипел.

Мурад звериными глазами смотрел на содрогавшееся тело. Когда мирза затих, он поставил ногу на его лоб и проговорил:

— Послать гонца к хану, известить о том, что здесь произошло. И приказываю: всех, кто к этому змеиному роду относится, истребить! Уберите эту падаль и бросьте собакам!

Пока султан с силихтаром потягивали драгоценное молдавское вино и наслаждались искусными танцами одалисок, гонец, не жалея коня, скакал в Крым. По дороге он нагнал двух салтанов — братьев хана, которые вели мятежные чамбулы обратно в орду.

— С какими вестями спешишь в ханство? — спросили они гонца.

— Везу хану приказание истребить весь Кантемиров род. Мирзу Кантемира удушили.

Весть о смерти мирзы с быстротой молнии распространилась среди татар.

— И нас они тоже перебьют! — крикнул кто-то. — Ведут нас обманом в орду, а там перережут!

Среди татар поднялось волнение.

— Схватить тех, кто подстрекает татар! — приказал один из братьев. — Схватить и порубить на куски!

— Лучше мы вас порубим! — закричали татары и десятки стрел полетели в салтанов.

Испуганный гонец пришпорил коня и поскакал через заросли, не выбирая дороги.

— Привяжите этих собак к коням и пускай передают поклон хану!

Татары привязали мертвых братьев к спинам коней и хлестнули их нагайками. Лошади галопом помчались через поле, поднимая тучи пыли. Гонец видел, как мчались обезумевшие кони, и, прибыв в Бахчисарай, поспешил к хану. Он вручил ему послание султана, которое тот прочитал не без удовлетворения.

— Что еще хочешь сказать нам? — спросил он гонца.

— Пошли людей в степь за братьями твоими, великий хан! Убили их татары и привязали к коням.

— О, аллах! — задохнулся хан и застыл, уперев глаза в землю. Его костлявые пальцы судорожно перебирали жемчужные четки. Вдруг он вскочил и разорвал четки. Жемчужины градом застучали по полу.

— Не будет им спасения ни на земле, ни в огне, ни в воде! Моя сабля не пожалеет ни женщину, ни младенца, ни старика! В крови умою руки! Поднять чамбулы и коши! Известить силистринского пашу. Послать гонцов к султану, чтоб он поднял беев-гяуров! Мы превратим мерзавцев в пыль дорожную.

И вновь трубы возвестили о прибытии к господарскому двору посланцев Порты. Лупу, с едва скрываемым гневом, выслушал приказание идти с войском в Аккерман. На этот раз он взял с собой меньше войска и в путь пустился не спеша. К чему было торопиться?

Добравшись до места, они узнали, что хану удалось-таки льстивыми словами заманить мятежных татар в орду.

— Все равно, не спастись роду Кантемиров от ханской сабли! Раньше или позже, но он отомстит за смерть братьев, — сказал Лупу своему сердару[23].

— Да, Ислам Гирей не оставляет дело на полпути. Однако же, твоя милость, валахи пришли без воеводы.

Лупу подошел к валашскому сердару и спросил:

— Где ваш господарь?

— Приболел в дороге и вернулся ко двору.

— Скажи лучше, не желает встречаться с нами?

— Об этом мне неизвестно, — ответил сердар.

И на сей раз все пришедшие на помощь хану войска с миром вернулись домой.

Вскоре после возвращения Лупу в Яссы, лазутчики доставили из Бахчисарая весть об истреблении Кантемировского рода. Из всех в живых остался один брат, в то время находившийся при дворе польского короля Владислава. До конца дней своих он так и не возвратился в ханство.

Воевода Лупу однажды завел с великим логофетом Тодорашку разговор:

— Пришла мне мысль, логофет, которая ни днем, ни ночью покоя не дает. Был у нас разговор с силистринским пашой перед отъездом из Аккермана... Можно ожидать, что Матею-воеводе вскоре придет фирман о низложении. Он во многих плутнях замешан и козни против Порты строит.

— Ежели прознали турки, то непременно жди низложения, — подтвердил логофет.

— А коль сие свершится и свободным останется престол Валахии, то сына постараюсь посадить на него.

Тодорашку закашлялся в затруднении. Все знали, что сын воеводы слаб здоровьем и беспомощен, что ноги его плохо держат и застенчив к тому же, как красная девица.

— Юный он годами и не очень крепок, наш Ион-княжич, — заметил он. — Разве удержать ему эту страну?

— Непременно удержит с нашей помощью и советом. Сего ради стараюсь и капукехае приказал про дело это ни на день не забывать и держать наготове и слова нужные и кошельки полные, дабы ускорить низложение коварного воеводы.

В это время в Царьграде великий визирь как раз читал письмо, полученное от силистринского паши.

«Этот старый пес по имени Матей, — писал паша, — отстраненным вскоре быть должен. Вместе с непримиримыми врагами нашими ляхами и Ракоци замышляет он недоброе против Порты. И на место сего предателя поставить следует человека верного. Насколько мне известно, оным быть может сын молдавского бея, который не раз доказывал нам свою верность.