Прибывшего за данью чауша долго продержали у ворот. Когда же он, наконец, предстал перед воеводой, тот сказал ему:

— Никак дань собрать не можем, эффенди. Засуха была нынешним годом.

— За это ты ответишь! — сверкнул глазами чауш.

— Что же мы можем сделать? — сказал воевода и поднялся с кресла, давая понять турку, что больше разговаривать не о чем.

Турок, красный от возмущения, выскочил из зала. Бояре же помалкивали.

— Я считаю, твоя милость, что все же лучше дань выплатить. Захотят короли пойти войной на Порту, пускай идут. Нам бы увидеть их на Дунае и тогда и мы примкнем, — посоветовал умудренный жизнью боярин Петричейку.

Сомнения охватили воеводу. Хорошенько рассудив, он приказал вернуть стамбульского посланца. Чауш Смаил-паша недоверчиво смотрел на него и не принял приглашения сесть.

— Поразмышляли мы тут с боярами, — сказал господарь, — и решили из собственного кошелька отдать ту дань, что положено Порте. Бери и счастливой дороги!

Услыхав про это, Радзивилл запылал гневом.

— С твоей милостью договариваться нельзя! Разве мы не условились, что туркам вы и соломинки больше на дадите?!

— Сперва хочу видеть, как вы переправляетесь через Дунай, а потом поговорим и о дани.

Радзивилл уехал рассерженным на своего свекра, но вскоре ему предстояло понять, что прав был все же воевода. Польша, которая первой должна была отправить войска в Молдавию, совсем вышла из лиги. Сейм отверг предложение короля. Шляхта не желала рушить мир с турками, тем более, что на Украине задули ветры свободы, которые будоражили сердца людей, поднимая их против угнетателей.

Мечты Василе Лупу о том, чтобы стать защитником христианства развеялись, оставив вместо себя суровую, полную опасности действительность. И поскольку беда никогда не приходит одна, случилось так, что однажды, когда воевода пировал с чужеземными послами, прибыла группа крестьян из Братулен с жалобой на татар, которые гнали по полям пленников и вытаптывали хлеба.

Вспыльчивый воевода приказал капитану Михаю немедля отправиться с сейменами и побить их. Татары, не ожидавшие нападения, были сразу же разогнаны и перебиты, а пленники воспользовались этим и скрылись.

Возвратившийся победителем из той схватки, капитан был назначен вторым спафарием, наряжен в дорогой кафтан и одарен деньгами. Все были веселы, только логофет Тодорашку, провожая господаря в спальню, озабоченно проговорил:

— Думается мне, не оставит хан этого позора неотмщенным...

— А мы ему уплатим за причиненный ущерб, — сказал воевода, который сообразил, что логофет прав. Но, что сделано, того не изменить. Теперь уж видно будет, к чему может привести торопливое решение.

В большом зале Торунского замка, освещенном десятками свечей, за столом шумно веселились гости кастеляна Дмитрия Вишневецкого. Они только что вернулись с охоты, и каждый, перебивая один другого, рассказывал о своих похождениях. Пани Ядвига слушала их, добродушно улыбаясь. Рядом с ней сидел Мартин Калиновский, прибывший накануне в замок.

— Не знаю, когда они образумятся... — промолвила пани Ядвига, пригубив серебряный бокал, наполненный вином янтарного цвета. — Дмитрий заботит меня.

— Они молоды, милостивая пани Ядвига, — обтер салфеткой свои усы Калиновский. — А у молодости голова всегда пылает.

— Именно так, дорогой мой пан Мартин. Дважды его чуть было не разорвали дикие кабаны. Привезли на носилках, а он никак не угомонится.

— Угомонится со временем. Все угомонятся, когда женятся.

— Пан Дмитрий! — крикнул кто-то из молодых гостей, подслушавший этот разговор, — тебя подстерегает великая опасность.

— Меня? — удивился Дмитрий.

— Вот именно! Тебя хотят женить!

— Вот не знал! И на ком, скажите на милость?

— Самая знаменитая на сегодняшний день невеста — паничка Розанда, дочка молдавского воеводы, — сказал Калиновский.

— Говорят, она несказанно красива, — не удержался кто-то.

— И очень богата, — добавил другой. — Так что, не теряйте времени, молодые панове.

— У нас самих достаточно красивых и богатых девушек, — несколько оскорбленно вскинула голову пани Ядвига. — Зачем где-то искать свою судьбу!

— Кого именно вы имеете в виду, матушка? Если Зосю Пшегодскую, то она худа и зла, как ведьма. Или, быть может, Барбару Кочановскую? Так эта за весь вечер и двух слов не скажет.

— Есть и другие, — поджала губы пани Ядвига.

— Я слыхивал, что среди претендентов находится и уважаемый пан Потоцкий, — вставил Калиновский. — Серьезный жених и с большой поддержкой. Сам король покровительствует ему. Он замолвил слово перед воеводой, чтоб тот отдал свою дочь за Потоцкого. Так что, ежели надумал, пан Дмитрий, просить руки Розанды...

— Ах, пан Калиновский, — хлопнула его веером по плечу пана Ядвига, — какими глупостями вы его пичкаете!

— Почему глупости?! Может, есть смысл попробовать? — сказал Дмитрий. — Только без фанфар и покровительств. Пускай девушка сама выберет меня. И не за мое богатство. Вот посему и предстать перед ней, скажем, под видом простого купца.

— Что за ребячество! — рассердилась пани Ядвига. — Неужто ты думаешь, что принцесса станет разговаривать с каким-то холопом?

— Ежели я понравлюсь ей, то не только разговаривать станет, но и замуж за меня пойдет. Значит, решено? Через несколько дней отправляюсь в Молдавию. Выпьем, добрые мои паны, за викторию!

— Виват, пан Дмитрий! — Все встали и чокнулись бокалами. — Возвращайся с прекрасной пани Розандой!

С этого и началось путешествие кастеляна ко двору воеводы Василе Лупу. Но его надежды завоевать сердце красивой княжны не оправдались, даже когда он открыл свое настоящее имя.

Эта весть разнеслась во все стороны, словно на крыльях ветра. Покатилась она и по бескрайним степям Украины и дошла, наконец, до ушей гетмана Хмельницкого.

Полковник Дорошенко, в лицах, со смаком, рассказывал, как натерпелся позора Вишневецкий.

— Паненок решил себе, что как только заявится ко двору Лупу, тот сразу же примет его с распростертыми объятьями и посадит во главе стола: мол, милости просим, пан кастелян, вот вам и золото, и камни драгоценные, и невеста, а вместе с ней на блюде вся Земля Молдавская! Но заместо этого дали ему доброго щелчка по носу — и катись, мол, подальше, пес шелудивый!

— Почему? — оторвал глаза от миски с варенными в укропе раками гетман Богдан.

— Девушка его не захотела. Не по вкусу пришелся ей этот заносчивый шляхтич.

— Молодец, девка! — хлопнул ладонью по столу полковник Хлух.

— Теперь очередь Потоцкого настала. Этот птица поважней! За него ходатайствует сам король, — сказал Дорошенко.

— Знаю я, что паны замышляют. Меня не проведешь! Хотят к нам под бок залезть! Не выйдет по-ихнему! — грохнул кулаком по столу Хмельницкий. — Не бывать Молдавии с ляхами, пока гетман Украины — я! Иване! — оборотился он к писарю Виховскому. — Отпиши письмо воеводе. Мол, так и так, есть и у нас парубок и пришло ему время ожениться. Потому пускай отдает за него дочку!

— А парубок-то какой! — щелкнул языком Хлух. — Смелый, что твой лев.

— Сущая правда, — покрутил длинный ус Богун. — Чем, скажите-ка, хуже наш Тимошка, нежели Потоцкий? А о Мартыне Калиновском и разговора быть не может.

— А что, и этот старый осел разохотился жениться? — расхохотался Иван Золотаренко.

— А как же! Покрасил дед усы и чуприну и вышагивает этаким павлином.

— Попорчу я панам свадьбу, — сжал кулаки Богдан. — Ты, Иване, — сказал он полковнику Золотаренко, — отвезешь воеводе Лупу грамоту и скажешь, что на то воля моя и Тимошки.

Через несколько дней, когда воевода держал совет с именитыми боярами, у ворот господарского двора зазвучал серебряный голос трубы.