— Иди к воеводе и положи к его ногам мешок с деньгами.

— Мешок с деньгами? — перепуганно взвизгнул ростовщик, который предпочел бы быть битым кнутами на конюшне, нежели упустить из рук хотя бы один золотой. — Где мне взять столько денег?!

— Поищи хорошенько, хозяин. Ежели пропадет сердар, больше некому будет охранять и защищать тебя. А времена наступают смутные...

Ростовщик метался по комнате и клялся, что нет у него денег. Илья плюнул и ушел.

Через час господарю сообщили, что прибыл сердар Штефан. Воевода как раз разговаривал с постельничим Стамате Хадымбу, которого он посылал за помощью к свату своему Богдану Хмельницкому.

— Передай, что обступили меня враги и требуется немедля войско, дабы предотвратить погибель нашу. И о предательстве бояр расскажи, что вину тяжкую несут.

— Слушаюсь, твоя милость!

— Проедешь через Хотинскую крепость и передашь пыркэлабу приказ готовиться к осаде. А теперь, счастливо, постельничий! Не задерживайся в пути!

Постельничий облобызал руку воеводы и торопливо вышел. В двери он столкнулся с сердаром Штефаном и, пристально посмотрев на него, подумал:

— Глупец этот сердар! Сам пришел, как ягненок, чтоб его зарезали.

Воевода приказал позвать сердара. Штефан вошел нетвердым шагом.

— Ступай смело, сердар! — встретил его воевода. — Иль чувствуешь себя в чем-то виноватым?

— Ни в чем виноватым себя не чувствую, твоя милость! — поклонился он.

— Ежели так, то скажи-ка нам, какие козни строил логофет с врагами нашими?

— Понятия не имею про сии козни.

— Так ли это?

— Так, твоя милость!

— А бояре Чоголя говорят иначе.

— С этими господами я в заговоры не вступал и разговоров не вел. Всю жизнь служил верой и правдой твоей милости. И кто еще из слуг твоих испытал более расположение твое и щедрость, ежели не я? Из бедности меня вытащил и богатым сделал.

— Правду говоришь, сердар. Из праха поднял тебя и не следовало тебе забывать ту руку, что сделала это. Привести бояр!

Стража втолкнула в зал несчастных бояр, связанных, как разбойников.

— Вот! — указал на сердара воевода. — Слабая у сердара оказалась память. Говорит, что не знает ничего про козни логофета. Неужели это так?

— Как же ему не знать, если и его честь поклялся на евангелии и обязался подчиняться только приказам логофета Штефана.

— Наверно, был я сильно пьян, — отчаянно защищался сердар. — Ничего об этом не знаю. Могу, твоя милость, поклясться!

В этот момент сообщили, что срочно желает говорить с воеводой капитан Сэмэкишэ.

— Пускай войдет!

Капитан, весь серый от пыли и с мокрым от пота лицом, вошел в престольный зал.

— Твоя милость, войско Кемени перевалило горы! Убит вэтав оруженосцев Якоми. Войско же воеводы Матея во главе со спафарием Диику направляется к Фокшанам.

Лицо воеводы стало бледным, как стена.

— Поблагодарим этих христопродавцев, — закричал он, — потому как они привели беду в страну! Продали меня и всю землю нашу! Немедля предать смерти! И не от сабли, не от пули им пропасть, — а от веревки, как разбойникам!

Казначей Йордаке Кантакузино, услыхав об этом приказании, тут же поспешил к воеводе.

— Не предавай смерти этих бояр, твоя милость! Не на них вина, а на хитром логофете, который по пьяному делу завлек их в свои дьявольские сети. Ручаюсь, что...

— Сделать, как я приказал! А твоя честь проследи, чтобы господарыня и сын наш со всем домом сразу же отправились в Каменицу!

— Позабочусь, твоя милость. Вскорости возы и кареты отправятся туда.

— Второму спафарию прикажи собрать сколько войска возможно и выстроить его.

— Слишком его мало. Не выстоим супротив тех, кто идет на нас. Времени же созвать людей по селам у нас нет. Диику вошел в Фокшаны, а Кемени уже в Романе.

Воевода нервно теребил ус. Он понимал, что приперли его к стенке враги, застав врасплох. Ничего иного не оставалось, как покинуть город и бежать к Стефану Потоцкому. Там он надеялся дождаться помощи гетмана.

— Погрузить все добро наше и отправить в Нямецкую крепость. Табуны перегнать в Капотештский лес и держать там под охраной и в тайне до тех пор, пока не вернусь! Все, что не поместится на возах, убрать в подземелье, а ходы замуровать! Подготовить наши рыдваны!

Через час, когда воевода вышел из дому и с оставшимися верными боярами направился к конюшням, столбы уже были вкопаны в землю и троим осужденным, связанным по рукам и ногам, накинули петли на шеи.

— Твоя милость, не лишай нас жизни! Мы будем служить тебе верой и правдой до смертного нашего часа! — взмолился Костаке Чоголя.

— Мы не враги тебе! — простонал и Мирон. — Освободи нас и мы за шиворот притащим к тебе иуду-логофета.

Только сердар Штефан стоял, опустив глаза. Воевода бросил на него ледяной взкляд.

— А ты, сердар, почему не просишь у меня прощения?

— Потому как смерть приму за ослушание. Завещал мне перед смертью отец не пристраиваться при господарских дворах, потому как оттуда идет наша погибель...

— Плохо сделал, что не послушался его, — сказал воевода с укором. — Плохо сделал!

Перед ним остановилась карета, и слуга распахнул дверцу и выбросил ступеньки. Господарь поднялся в рыдван и сделал знак кучеру трогать. Как только дверца затворилась, палач с силой натянул веревки.

В то время как господарский рыдван покидал город, по другой дороге плелся седовласый монах в сутане из домотканого сукна. Он был бос, голова непокрыта, его старческая рука опиралась на посох. В переброшенной через плечо суме лежало несколько книг и краюха хлеба. То был Варлаам, митрополит Земли Молдавской, направлявшийся в монастырь Секул замаливать грехи свои.

Время уже перевалило за полночь. Стояла такая тишина, что слышно было, как бьются о берег днестровские воды. Изредка на стенах крепости перекликались часовые:

— Слу-у-у-у-шай!

— Сл-ы-ы-шу!

Трое всадников, остановившихся на краю рва, что окружал Хотинскую крепость, протрубили в рог.

— Эй, кто это там? — крикнул часовой.

— Мы, великий постельничий, и два капитана! У нас приказание к пыркэлабу Хыждеу. Господарское приказание!

Вскоре заскрипели блоки и тяжелый подъемный мост медленно опустился. Копыта коней приезжих всадников застучали по дощатому настилу, со скрипом поднялись решетчатые ворота, пропуская их под свод крепостной стены, освещенной пылающим факелом. У внутренних ворот приезжих встретил начальник караула.

— Жупына постельника прошу идти со мной. Капитаны да соблаговолят пройти в караульное помещение.

Пыркэлаб, костлявый, впалогрудый человечек, с худым лицом, на котором росла реденькая бороденка, с просвечивающейся сквозь редкие волосы сероватой лысиной, заспанными глазами смотрел на позднего гостя.

— Уж извини меня, твоя честь, что не принимаю, как полагается. Однако же не ведал ничего о твоем прибытии.

Хадымбу снял с головы куку и перекрестился на образа. Затем рухнул от усталости в кресло и молвил:

— Рад видеть тебя в добром здравии, пыркэлаб! Уж постарайся, чтобы твои слуги позаботились о смене коней, поелику на рассвете мы отправимся дальше.

— Словно ты, твоя честь, не находишься в крепости, — сказал чуть обиженным тоном пыркэлаб. — Ион! — крикнул он.

В дверях появился взлохмаченный парень с измятым от сна лицом.

— Принеси вина и закусить!

— Сию минуту!

Пыркэлаб уселся за стол и вперил глаза-буравчики в лицо гостя.

— Ну что там слышно в стольном граде? — завел разговор пыркэлаб, костлявыми пальцами приглаживая свои волосы. — Известно мне, что беда.

— Беда, пыркэлаб! — вздохнул постельничий. — Да еще какая беда!