Слуги визиря выстроились по обе стороны помещения. Балтаджи Мехмед-паша сидел на ковре, среди подушек. На голове его красовался высокий, шитый золотом тюрбан. Брови с щедростью прикрывали большие черные умные глаза. Густая черная борода была обильно умащена и тщательно расчесана. Визирь сидел в гордой неподвижности, словно его на том же месте отлили из бронзы.

Дмитрий Кантемир не без трепета склонился и поцеловал руку всесильного первого министра. Затем отступил на шаг и замер в ожидании.

— Добро пожаловать, Кантемир-бей! — с расстановкой произнес Балтаджи Мехмед-паша.

Приветливым и певучим звучанием слова визиря ласково отозвались в душе князя. Кантемир вспомнил: за приятный голос визиря называли также «пакче муэдзен» — «сладогласым певцом».

Балтаджи Мехмед-паша одарил его ясной улыбкой.

— Я знаю, мой бей: с малых лет живя среди нас, ты не тратил даром времени...

— По крайней мере, старался, светлейший визирь. Исследовал, что было доступно разуму, пытался даже кое-что сочинять... Мудрые слуги пресветлого султана — философы, астрономы, знатоки минувшего помогали мне в том бесценными советами. Содействуя также в поисках древних пергаменов и рукописей, научил проникать в их потаенный смысл, чтобы познать дела давно минувших дней...

— И ты возлюбил наши песни, музыку осман?

— Полюбил, ибо понял... И благодарен за то навек моим терпеливым наставникам Киемани Ахмеду и Ангели, с отеческой заботой приобщавшим меня к этому искусству. Они открыли мне очарование звучащего бубна, свирели из индийского тростника, еуда[41] и иных инструментов, распространенных в империи великого султана. Я был почитателем славного Гуссейна, знатока и покровителя восточной музыки, Ходжи Мисикара — персидского Орфея. Для своих учеников, когда они у меня появились, я написал на турецком языке книгу об искусстве музыки и посвятил ее ныне царствующему нашему повелителю, султану Ахмеду, да живет он вечно.

— Хвала тебе за это и слава, Кантемир-бей. Но скажи мне, любезно ли тебе также иное искусство — воинское?

— Ему я тоже обучен, светлейший. Старался, ибо пытался познать тайны мастерства прославленных полководцев минувшего, особенно же — преславных султанов и визирей Оттоманского царства.

— Приятно слышать, воевода Молдавии, — ласково заметил Балтаджи Мехмед-паша. — Настало время смуты, впереди же нас ждут другие, еще более смутные дни. Враги порога справедливости, наши общие с тобою недруги точат клинки, сушат порох и куют коней.

— Понимаю, светлейший визирь.

Черты великого визиря стали жестче.

— Ты слышал, конечно, о нечестивом молодом царе московитов Петре Алексеевиче?

— Слышал, господин.

— Сей самонадеянный царь построил множество кораблей под Воронежом, Харьковом и в иных местах. Он ездит по Европе, работает обок со смердами и простолюдинами, стремясь прослыть великим, просвещенным и достойным славы государем. В ратном деле сей Петр Алексеевич достиг искусства, выше коего ныне можно поставить только воинское искусство осман. Он разбил шведов под Рижской крепостью, открыв себе путь к Балтийскому морю. Прогнав войска прославленного и могущественного шведского короля Каролуса, нечестивый Петр Российский покорил Нотебург, Дерпт, Нарву, отнял у нашего друга Каролуса Ревель, Выборг и Кексгольм. Затем швед был разбит под Полтавой, его армия разгромлена. Петр Алексеевич бряцает оружием, мечтая о том, чтобы все живое в мире покорилось ему. Он подчинил Землю Ляшскую и посадил в ней на престол короля Августа, чтобы тот платил ему дань золотом и покорством. Еще раз взмахнул саблей — и поклялись ему в верности венецианцы, датчане, австрияки и пруссаки. Что мыслишь ты об этом, господарь Земли Молдавской, следует ли нам бояться его или нет?

— Опасаться можно, бояться же — не следует, светлейший визирь. Ибо достойнее славы победа над сильным, чем над малым и слабым.

— Истину говоришь, Кантемир-бей. Надо опасаться тьмы, сгущающейся вокруг нас, но с крепкой думой о том, как ее развеять. Сей Петр с друзьями, которых он себе купил или подчинил страхом, не оставляет своих дерзких помыслов. Надо поставить его на колени прежде, чем он будет в силах нам вредить. — Балтаджи Мехмед-паша вперил в Кантемира тяжелый взгляд. — Воссев на престол в своей столице, поведи разумно дела государства и исполняй в точности наши повеления. Если потребуется помощь, проси ее у Кара-Мехмеда, бендерского паши. И возьми с собой Ибрагима-эффенди, племянника моего, чтобы подавал тебе при надобности совет и оказывал поддержку.

— Слушаю и повинуюсь, светлейший визирь.

Престол Земли Молдавской в ту пору был товаром на вселенском рынке лихоимства и тщеславия: его и продавали, и покупали. Кто платил больше, тот на нем и утверждался. Но не надолго. Только старый Константин-воевода Кантемир владел им несколько лет кряду, удерживая крепко. Старый господарь не был спесив, не вводил сам страну в разор, однако бояре при нем богатели, бесстыдно обкрадывая княжество, небрегая, где только могли, указами воеводы. Бояре вертели господарем, которого-де послал им сам бог. Настал для Кантемира-князя срок, и скрестил он на груди руки, как любой смертный, отбыв в лучший мир. И волею великих, могущественных бояр на престол страны взошел младший сын покойного Дмитрий. Но не прошло и четырех недель, и верховные властители княжества, османы, одним дуновением, как легкое перышко, перенесли юного Кантемира назад, в Стамбул. Мустафа II, тогдашний султан, вместе с великим визирем внял злым наговорам врагов Кантемирова рода и передал престол Молдавии Константину, сыну Дуки-воеводы. Но и Константин Дука-воевода не сумел удержаться у власти и пяти лет. Дошли до Порты на него справедливые жалобы, и великий визирь приговорил его к изгнанию. Страна по праву роптала и проклинала князя за жестокие поборы, особенно же — за «коровий налог»[42].

После Дуки господарем стал Антиох Кантемир. Но и ему пришлось уйти — из-за безмерной жадности турок, и престол опять занял Дука-воевода. Кафтан бея в Стамбуле достался ему за мунтянские деньги, и первым его делом после возвращения стали новые жестокие налоги, какие на Молдавию не наложил бы и лютый враг.

Подоив страну в течение двух лет, Дука был доставлен к Порте в кандалах, и вместо него на престол посадили Михая Раковицэ-воеводу.

Торговля престолом страны продолжалась бесконечно, текло золото рекой. В столицу, торжествуя, еще раз вступил Антиох Кантемир, а после его нового скорого падения — Михай Раковицэ. Торги процветали: спрос на золото в серале постоянно увеличивался. Среди самых незадачливых покупателей престола оказался Николай Маврокордат: его княжение не продлилось и года...

Прежние господари старались пожрать новых, новые — прежних. Доносы за доносами летели из Молдавии к Порте и обратно. Боярин поедом ел боярина, семейство грызлось с семейством. И когда одна партия приходила к власти, другая бежала в Землю Мунтянскую, в Польшу или Московию. Возвращались из чужих стран беглецы — и вместо них отправлялись в изгнание их враги. И снова устремлялись к Порте доносы и наветы. И с радостью глядели султаны и великие визири, а с ними турецкие сановники и чиновники, как рвут друг друга на части господари и бояре. Было это им в радость, ибо сулило прибыль, ибо из этой грызни и свар рождались потоки золота, беспрестанно текущего в глубокие стамбульские сундуки. Доносчики платили, чтобы их наветам верили, обличаемые ими раскошеливались, в свою очередь, чтобы отвести кару. Господарь ел господаря и боярин боярина, вырывали друг у друга когтями глаза, и все давали при том деньги, выжимаемые во все большем количестве из несчастной страны.