— А почему бы и нет? — отважно выпрямился Кантемир. И только тогда спохватился, что сказал, пожалуй, лишнее.

Действительно, Меншиков повернулся вместе со стулом в сторону царя, в нетерпении вытянув губы. Петр Алексеевич перед тем оставил толпу дам и вместе с Трубецким подошел к книжной полке, чтобы полюбоваться произведениями шведского картографа Олафа Магнуса. И теперь возвращался к своему месту за столом. Как только царь оказался рядом, Меншиков лукаво заметил:

— Мы здесь тоже не теряли времени, великий государь. Меж сидящими с нами старцами нашелся такой, что больно любит дары весенние. И хочется ему попробовать, и смелости не хватает.

— Что ты там мелешь, Данилыч? — спросил Петр, усердно действуя челюстями и вилкой. — Ты уже напился?

— Трезв как стеклышко, государь, — истово выпучил глаза Меншиков. — Именно потому и уловил причитания сих вернонодданных вашего величества, меж коими — душевные жалобы его светлости князя Кантемира.

— Ей-ей, Данилыч, не приведут твои шуточки к добру!

— Истинно свидетельствую и присягаю, государь, Петр Андреевич и Гавриил Иванович, свидетели мои, не дадут соврать. Вот они перед вами во плоти и кладут руку на евангелие. Князь Кантемир сознался, что по горло сыт своим вдовством и был бы счастлив соединить нити жизни с одной из дочек Ивана Юрьевича!

Сидевшие рядом отозвались возгласами веселого одобрения. Царь прожевал до конца, что попало в рот, проглотил, запил вином и с удовлетворением усмехнулся. В таких делах он был дока.

— Такого я не утверждал, Александр Данилович, — неуверенно возразил Кантемир.

— Я ли не говорил! — воскликнул Меншиков. — Робеет он, государь, робеет, как дитя! Не смеет, видать, без твоего дозволения и повеления.

Петр Алексеевич поднял бокал с искрометным напитком и сказал, от души веселясь:

— Подавите же в душе робость, друг и брат мой, князь Кантемир! Мы здесь все мужчины и всегда друг друга поймем! Да свершится ваше счастье! Со своей стороны, дозволяю вам избрать княжну из рода Трубецких, дабы соединиться с нею узами брака и жить в согласии и любви. Дайте волю сердцу, князь, а я буду вам сватом и благословлю от души!

Кантемир, растерявшийся от крутого поворота дела, опустил глаза. Петр подтолкнул локтем Трубецкого:

— Что скажешь?

— Так я ж, государь, ради своих дочек...

«Вот что может получиться из необдуманного слова», — философски заметил про себя Кантемир, еще более теряясь среди поднявшегося вокруг веселого гомона.

Дмитрий Кантемир переступил важный рубеж в жизни мужа: миновал сорокапятилетие. В таком возрасте мало кто помыслит о том, чтобы взять в жены девицу, годящуюся ему в дочери, хотя никто и не верит, что ему уже столько лет, и сам он в душе не приемлет приближение старости, несущей ему тяжкое платье. Князю тоже не раз приходилось размышлять над движением времени, непрестанно текущего, оставляющего его позади, забывающего о нем. Постоянно занятый своими исследованиями, князь до сих пор держал себя в узде. Но вот на его горизонте появилась необычная каравелла. Из-за ее парусов приветно улыбались три грации, среди которых одна — особой прелести. Ее звали Анастасией, и ей даже в голову не приходило, что ее красота покорила кого-то всерьез.

За столько лет одиночества судьба могла подарить ему теперь подругу.

Женитьба станет для него началом новой жизни. Вступив в этот брак, он породнится с одним из древнейших московских княжеских родов, а это неизбежно увеличит его влияние и силу среди российской знати. Если бог приведет отвоевать венец Молдавии, с такой княгиней рядом на престоле Кантемир сумеет еще теснее связать судьбы двух единоверных народов и стран, дабы вместе они вовеки цвели и одолевали общих недругов.

Такие мысли лелеял Князь под горячими парами продолжающегося пиршества. Но втайне понимал, что уже наутро, охолодясь, может раздумать. Ибо хмель обманчив: затуманит сознание, и хромая старуха покажется красной девицей; иной же от нее расхрабрится настолько, что бросится в бой и со сказочным великаном или змеем.

Ошибаться на жизненном пути легко. Но трудно, воистину трудно порой исправлять ошибки, совершенные сгоряча.

Пир у князя Трубецкого затянулся до поздней ночи. Забыв о сватовстве и прочих печалях, хозяева и гости развлекались и говорили только о приятном.

В разгар шумных бесед Иван Юрьевич узнал, что князь Кантемир собирается ехать в Москву, и просил его благоволить совершить путь до старой столицы вместе с его собственным семейством. Ирина Григорьевна и он проведут в Петербурге один только день, чтобы уладить некоторые мелкие дела. А послезавтра двинутся в путь, ибо там их родное гнездо и места, милые сердцу.

Вот так, в четверг, около полудня, Дмитрий Кантемир поместился в большой карете с Иваном Юрьевичем и его близкими и направился к Москве. Надо было привести в порядок дела тамошних имений и усадеб, чтобы с чистым сердцем возвратиться на жительство к северным берегам, где воды Невы вливаются в Балтийское море. Стояла хорошая летняя погода. Днем молодецки сияло солнце и веял игривый южный ветерок; ночью над ними проходил дозором серебряный серп месяца и указывали путь бесчисленные сверчковые оркестры. Путешествие продолжалось без происшествий, прерываемое лишь пяти-шестичасовыми остановками на отдых у знакомых помещиков или на постоялых дворах.

Кантемир, укачиваемый каретой, расслабленный меланхолией копытного перестука и нескончаемого поскрипывания рессор, не двигался в объятиях глубокой лени и украдкой присматривался к трем княжнам, из которых одну ему вскоре предстояло попросить у родителей в жены. Пока Иван Юрьевич наслаждался собственным безмолвием, следя за медленным кружением пажитей за окошком, пока Ирина Григорьевна подремывала, лишь изредка шевеля крепкими боками в попытках поудобнее устроиться на мягких сидениях, Кантемир с мятущимся сердцем обдумывал предстоящее. Для него не могло быть сомнения в том, что Анастасия — красивейшая не только среди трех сестер, но, может быть, среди всех знатных девиц Петербурга. У княжны были рыжевато-русые волосы, а синие очи сияли, словно драгоценные осколки вечности и любви, покоряя и ослепляя. На левом веке Анастасии темнела круглая родинка, не более крохотной мушки, расправлявшей, казалось, крылья каждый раз, когда девушка мигала или прикрывала глаза. Это, конечно, не портило прекрасной княжны, подчеркивая, напротив, ее красоту, подобную солнечному лучу.

Плененный уже отчасти чарами Анастасии и почти уверенный, что именно ее рука станет предметом его просьбы в назначенное время, князь не мог заглушить в себе также незваные сомнения, столь естественные для его более чем зрелого возраста. Один арабский мудрец, будучи спрошен, у кого он учился мудрости, ответил, что у слепцов. На новый вопрос — как мог он обрести столь совершенные знания в делах естества от людей, лишенных зрения, мудрец ответил: «Подражая слепцам, я никогда не делал шага вперед, не нащупав дороги клюкой».

Не может ли таким образом случиться, что черты, отталкивающие его во внешности Раисы и Элеоноры, окажутся искусно спрятанными за личиною красоты этой козочки, у которой еще не отросли рожки?

— Господи боже! — вздохнула Ирина Григорьевна однажды, перед вечером, — какая это радость, что нам с супругом довелось еще в этой жизни ступить на землю отечества, что скоро мы вновь увидим Москву. Но какое при этом несчастье трясти вот так костями на всех ухабах и ямах сего нескончаемого пути!

— Господь видит и слышит, — разомкнул уста Иван Юрьевич.

— Почему тебе мои мучения в радость, государь мой князь?

— Таков уж мой норов, государыня княгиня. Особливо ж потому, что, как вижу, не в силах ты оторвать глаз от того вон лесочка, где растут дубы да вязы: тебе, государыня, уже, верно, чудится, что через шесть или семь часов быстрые кони донесут тебя до Москвы-матушки и покажут, словно ясное солнышко, тамошним: барышням и боярышням.