На третий день после того, как опальные бояре были обезглавлены, Петр Алексеевич со всем двором отбыл в Петербург, пригласив с собою Дмитрия Кантемира. Грязные козни в окружении царевича возмутили молдавского господаря. Их интриги затронули старые раны, и они отозвались болью. Заговор против Петра был также заговором против Кантемира.
Австрийско-турецкая война приближалась к концу. Рушились вызванные ею надежды князя освободить родную землю от оттоманского ига и вернуть себе отчий престол. С другой стороны, тихое московское житье томило скукой. Высокомерие здешних вельмож и начальства вызывало в нем недоброе ожесточение. Превосходя их умом и знаниями, Кантемир не был чужд суетному стремлению дать им почувствовать и другое свое превосходство — в высоком рождении и сане. Эти люди слишком часто забывали, что он был прежде владетельным государем, венчанным на княжение божьим помазанником...
Санкт-Петербург волновался, как потревоженный муравейник. Из поселения с двумя-тремя избенками вырос настоящий город. Народ отовсюду собирался сюда, чтобы бросить вызов северным ветрам и отворить новые, златые врата в Балтийское море. Двуглавый орел на гербе древнего Московского государства горделиво возвещал о себе отсюда на все стороны света, голос его пушек перекатывался огневым громом, российские корабли рассекали морские пространства, словно прекрасные лебеди.
В ногах Невы лежал островок, прозванный Васильевским. До тех пор он оставался пустынным, в безраздельной власти ветров. Здесь росли сосны, одинокие вязы, а по берегам — еловые рощицы. Даже дикие звери туда не заглядывали — не было на том острове для них ни прибежища, ни пищи. Петр Алексеевич изучил местоположение, понюхал ветер и приказал архитектору Доменико Трезини расчертить островок по своим правилам, а Александру Меншикову — доставить камень и лес для невиданных дворцов. Чтобы сей городской уголок, повелел царь, был сходен с самим Амстердамом. Чтобы и голландцы, и версальцы-французы повалились от удивления, буде заявятся сюда.
Выслушав царскую волю, Доменико Трезини перевез на остров своих учеников и помощников, забил колышки и натянул между ними шнуры. Поверх тех шнуров протянул другие — крест-накрест и поперек. Вслед за Трезини появился Меншиков с землекопами, плотниками, каменщиками и штукатурами. Пока царь бороздил европейские королевства и империи и пресекал московские злые козни, люди налегали здесь на лопаты, постукивали топориками и молотками.
— Что с нашим новым Амстердамом? — спросил однажды Петр.
— Растет, ваше величество, — ответил Трезини. — Извольте взглянуть.
Царь посадил в лодку Меншикова, архитектора и Кантемира. Столкнул ее сам с берега и, сев на кормовую банку, взялся за весла. Хотя город ширился и воды стесняли его в росте, Петр не дозволял строить мосты, чтобы не препятствовать корабельному плаванию. Каждый из его приближенных должен был стать владельцем лодок и баркасов и уметь самолично ими управлять.
Воды Невы нежились под ласковыми ладонями южного ветра, рябились тысячами зеркалец. Порой казалось, что река застыла в вечном своем течении и остановилась в раздумии, в легком трепете. В вышине над нею вились стаи ворон и одинокие орланы.
Доменико Трезини, говорливый хитрец, неустанно рассказывал о своем ремесле. Александр Меншиков с важностью похвалялся, намекая, что планы зодчего не стоили бы и полушки, не будь его помощи и поддержки. Кантемир их почти не слышал. Он изучающе всматривался в очертания сильных рук человека, с такой уверенностью и упорством бросавшего утлую лодчонку с волны на волну. Затем с бережением поднимал его и ставил на избранное место в иерархии своих вселенских систем. Мир представал перед князем во всей своей безмерной огромности, история же человечества — вращающейся по четырем великим циклам с четырьмя вселенскими монархиями: восточной, южной, западной и северной. Среди господствующих частей света, как думал Кантемир, основываясь также на прежних исследованиях других ученых, первой была восточная, в которой задавали тон индийцы, ассирийцы, мидийцы, парфяне и персы. Последние во многом превзошли остальных и сохранили монархическое устройство общества до самого Александра Македонского. Второй монархией стала южная, в которой процветали в свое время египтяне, африканцы, эфиопы, киприоты и самые известные среди них — греки и македонцы, пересадившие персидскую монархию на греческую почву, в соответствии с пророчеством Даниила. Третьей мировой монархией была западная; до Троянской войны в ней первенствовали латинцы, которые были затем подчинены троянскими греками. Их могущество и род продлился до Ромула, основателя города Рима. Отсюда же пошла Римская монархия. Наконец, четвертой монархией является северная. Среди ее племен самыми значительными были скифы и готы, которых, в свою очередь, превзошли волохи, сегодняшние русские. Первые три монархии, следуя одна за другой, угасли или приходят в упадок. Стараниями Петра Алексеевича, их усердного гребца, ныне воздвигается четвертая вселенская монархия, которой суждено стать самой совершенной и долговечной.
Царь клал камень на камень, кирпич на кирпич, скалу на скалу, воздвигая величественную гору. Среди ее строителей надеялся найти себе место и Дмитрий Кантемир. Ибо был убежден, что такова воля извечных философских циклов истории.
— Жаловались вы, князь, что по горло сыты Москвой, — неожиданно обратился к нему Петр, словно только об этом до тех пор и думал. — Не обманывал ли меня слух?
— Не обманывал, ваше величество, — отозвался Кантемир, словно приходя в себя от оцепенения. — Только не Москвою сыт я, государь, но тамошним хмурым житием.
Петр усмехнулся:
— Сие мне по нраву. Воздух Москвы не каждому полезен... Не так, Данилыч?
— Но и здешняя ширь не каждому на пользу, государь, — усмехнулся Меншиков.
— А князю Кантемиру?
Кантемир спросил:
— О каких ширях идет речь?
— О новой столице державы. Вот тут мы обрели чистый воздух. Здесь земной наш рай, у самого моря, у колыбели волн. Парадиз! — И царь добавил внезапно: — Желало бы ваше высочество переселиться сюда, жить в Питербурхе? Господин губернатор Питербурха, — обратился он к Меншикову, — найдется ли у нас жилище, достойное его высочества? Найдется?! Гут, решено!..
По Васильевскому острову царь вертелся долго. Свободных участков здесь уже не было; вдоль линий, протянутых Трезини, выросли деревянные и каменные дома. В тех местах, где рыли каналы, дорогу преграждали высокие земляные холмы. Рядом были разбросаны штабеля досок, балок, кучи глины и камня, шалаши и землянки для рабочего люда.
— Осмелюсь сказать, государь, — говорил Трезини, поглаживая тонкие усики и устремляя взоры в глубины истории, — осмелюсь заметить, что властители всех времен имели приверженцев, но также и противников. Первые любили их, вторые — питали к ним вражду. Друзья с любовью заботились о приумножении их достатка; враги, напротив, старались отнять прибытки, к которым стремились сами. Известны всем причины, из коих враги вашего величества питают к вам нелюбовь, и справедливо, что ваше величество держит их в страхе. Но мне приятнее думать, государь, о тех, кто вас обожествляет. Торговые люди славят вас, указавшего им, где лежат волшебные ключи к обогащению. Воины и писатели прославляют, ибо ваше величество одолело турок, татар, особливо же шведов, ибо устроило инфантерию[96], кавалерию и артиллерию, построило новый флот. Каждому, как говорится, свое. Я же, недостойный, не отбрасывая сказанного, ценю вас, своего государя, еще и по иным причинам.
— Каким же?
Трезини впал в умиление.
— Прошу простить меня, ваше величество, за дерзкую мою болтовню. Но мыслей своих таить не стану ни мгновения.
Речи архитектора снова полились потоком, чуть спотыкаясь о заплетающийся язык. Но Петр внезапно сорвался с места и быстрыми шагами двинулся к сердцу нового города. Дойдя до канала, специально вырытого для нужд войска в воде, на случай осады со стороны неприятеля, царь замедлил шаги и оглянул во всю ширь течение пестрой толпы. Здесь были солдаты в треуголках, офицеры. Тут и там шагали важные господа. С левой стороны острова волнение было сильнее. В 1703 году, когда на Заячьем острове была основана фортеция, укрепления насыпали земляные, ибо шведский флот мог в любое время напасть, и не было времени на сооружение более прочных бастионов и флешей. Позднее, когда подступы к новому городу стали лучше охранять, под черными земляными валами снова заработали заступы и лопаты. Сажень за саженью стали расти толстые каменные стены, в прочности которых не могли сомневаться и самые придирчивые знатоки. Это был тяжелый, кропотливый труд. Вот уже двенадцать лет ради него сгоняли сюда из губерний мужиков, и редко кто из них возвращался к своим очагам. Люди гибли тысячами от болезней и непосильной работы. Трудились под этими стенами также команды преступников, которых тоже собирали изо всех углов России. С этими было легче: ни расходов для них особых не требовалось, ни убытка никому не чинилось от того, что каторжники мерли, как мухи. Только солдаты, поставленные на работу, пользовались некоторыми преимуществами, ибо были нужны державе и для воинского дела.
