12 НЕАПОЛЬ ЧАСТЬ ВТОРАЯ Я разделась, отдохнула И с полчасика заснула. Там спросила мой обед, А там кликнула Анет, Начала распоряжаться, Холиться и снаряжаться Мне достал туда билетец. Там особый этикетец, И не то чтобы воксал, А почти придворный бал — Королевская услуга, И стараются друг друга Превзойти дан лер [2804] туалет И в мундирах кавалеры, А почти все камергеры; Королева и король, А французы, ком се дроль![2806] Все во фраках, с бородами. Ну, нельзя мне, русской даме, Здесь лицом ударить в грязь. Будет наш великий князь, А с ним русских тут юн свита,[2807] Мне не сделали визита Се месие,[2808] но так и быть! А нельзя их не любить! Между ними есть приятель, Мой старинный обожатель, Дипломат, и не простой; Позабыл меня, — постой, Я опять его задену, И полезет он на стену, Видя, как я хороша! Закипит опять душа! Для него я отличилась, Чудо как принарядилась: Башмаки Мари-Луиз, А по платью кружевные Все фалборочки двойные, И торжковский поясок, А на голове венок Из тюльпанов и камельи, Пара славных букль д'орельи,[2810] На руках браслетов восемь, Как всегда теперь их носим; Весь обшитый кружевами, С бортиком и вензелями, Окружает мой букет; Нынче, уж сомненья нет, Всех туалетом озадачу. И стянулась я впридачу В струночку, пур ле седюир,[2816] Я в Академи явилась, Как вошла, всем поклонилась С ловкостью, де л'елеганс,[2818] А на них не отвечают, Даже и не примечают; Очень стыдно стало мне, Я смешалась и к стене Стул подвинула и села, И ужасно покраснела: Здесь никто мне не знаком, Тщетно обвожу кругом Любопытные я взгляды. Как рассказ Шехерезады, Зала вся в огне горит; Всё в движенье, всё шумит, Чай, морожено разносят, Угощают нас и просят, А хозяев не видать: Короля нельзя назвать Здесь хозяином нисколько; Посетитель он — и только. Вот оркестр вдруг заиграл, Подает ему сигнал В башмаках, в одежде черной. Толстый, низенький, тре ле![2823] Мы с ним в первой паре встали, Так учтиво, нежно строил. Он внимание удвоил, Как узнал... С'ет эн[2827] поэт, Ну, того гляди, портрет Мой напишет он стихами, Но вот очередь за нами — Балетмейстер, наш черед. Вот я руки округлила И с прыжками подскочила К кавалеру, а назад С преузорчатым прискоком, И как пень остановилась — Ну чуть-чуть не оступилась: Шпорою меня задел Гвардья нобиле,[2834] пострел, И опять мне стыдно стало. А покамест разбирало Камни, пламя извергал И готовил разрушенье; Но что значит просвещенье: Этот страшный феномен Просто в ус себе не дуют, Веселятся и танцуют. Мне не съездить ли туда? Бал увижу я всегда, А на это бы мне чудо Посмотреть вблизи не худо. Позабыла мой боа; Но к трактиру дотащилась, Поскорей разоблачилась, Шляпу с воалем и бурнус, И отправилась в Резину: Там я наняла скотину Подыматься стала в гору. И чем далее, то взору Лучше всё являлся вид. И кого не восхитит Эта чудная картина! Тор дель Греко[2841] и Резина, И весь берег до Сорента, Как узорчатая лента, Освещенная луной, Тут лежат передо мной. Плавно по небу гуляет И задумчиво сияет Сладострастная луна. Всюду нега, тишина! А Везувий, разъяренный, Гневный, бурный, исступленный, Мечет пламя и ревет, Точно будто в небо шлет Клятву, ропот и упреки, И, огнем клубяся, реки Из жерла его текут. Мне казалось: страшный суд! Вечный огнь, юдоль мученья, За грехи, за преступленья Ожидающие нас; И душа моя рвалась К небу, с чистым покаяньем, Окрыляясь упованьем В милосердие творца. Здесь всю ночь я, до конца, До рассвета, простояла — И далёко увлекала Дума страшная меня. Этот столп, весь из огня, Над пылающей горою, Мне казался сатаною, Свергнутый когда с небес, Он опять главу вознес, И над бездной разрушенья, Полный ярости и мщенья, Он пятой отважной стал И всё небо вызывал На отчаянную битву! И творила я молитву. Но вот солнце, дня восход, Беспредельный неба свод Светом, славой озарился, И внезапно превратился Столп огненный — в дым густой И помчался с быстротой, Блеском солнца устрашенный, Точно демон, пораженный Ангела мечом в тот миг, Как святой архистратиг Нам второе воскресенье Возвестит, и возглашенье — Да воскреснет бог — у нас Как в один сольется глас, Правые возвеселятся, И враги все расточатся, И как исчезает дым, Так исчезнут перед ним. Воротилась я в Резину, И назад всю половину Я почти пешком прошла, А в Резине я нашла, Что всю ночь там люди спали Преспокойно, не мечтали Об опасности их крыш. Дело странное — барыш: Англичане приезжают И ослов их нанимают, Так им больше ничего И не надо; а того, Что с Помпеей приключилось, И не помнят, позабылось. То есть нет, они пар кер[2844] Кто к ним в руки попадется, Их речей не оберется, Столько уж наговорят Про Помпею, заманят, И за блюдо макарони Я условилась с одним И туда пустилась с ним, По дороге нам встречались Мальчики и кувыркались: Обернется колесом И нам ручками потом На брюшко и рот покажет. Адам Смит, пожалуй, скажет, Что и это ремесло. Всю дорогу занесло Здесь золой от изверженья: Это вроде объясненья Как Помпея в старину, С роскошью ее, со славой, Под золою и под лавой Здесь в один исчезли миг — Храмы, бани, гипподромы, И аптеки, и хоромы, И живущий в них народ, Дев веселых хоровод, И триумфы, и трофеи, И все прелести Помпеи, И трибуна, и налой — Всё засыпалось золой. И быть может, что застала Их беда во время бала; Может быть, давал обед В этот день мусье Диомед; На супруге обгорелой Найден был туалетец целый, Цепь, и серьги, и кольцо. Но курносое лицо Обгорелого скелета Не пленило бы поэта, И никто б не написал На него эн мадригал. Но как много упований, И восторгов, и страданий, Планов, происков, интриг Здесь один разрушил миг! А кто знает? Продолжалось, Может быть, и приближалось Понемногу это зло, — Оно хуже: тяжело Видеть, как валятся зданья, Слышать вопли и рыданья, Треск и шум, подземный гром, Небо мрачное кругом Точно заревом объято. Как с натуры это снято У Брюллова, и взгляну ль — Всякий раз ла тер де пуль,[2849] Так он живо всё представил И нам памятник оставил. Всё стремится, всё бежит; Кто чем больше дорожит, То, схватя, с собой уносит, Тот, рыдая, небо просит, Чтобы помогло ему, Тот, не веря ничему, Исступленью предается, В. колеснице тот несется, Но уже проезда нет, И пропал дороги след; Весь народ, как стадо, бродит; Устрашенная, уводит Мать испуганных детей, И их мантьею своей От беды укрыть мечтает, И молиться заставляет; Сыновья отца несут Умирающего тут; Жрец богов своих спасает, Им уже не доверяет, И отчаянья укор Дикий выражает взор; А тут дева молодая, Вся весной благоухая, Вся в убранстве, вся в цветах, Вдруг низвергнута во прах, И при взорах умирает Жениха; а тут играет, Птичку ручками схватя, Беззаботное дитя — Так один, людьми забытый, Но под божьею защитой Ангел в небо улетит, И ребенка не мутит Общий страх, земная тризна: У него своя отчизна! Плиний силится спасать Дряхлую, больную мать, Средь развалин, среди трупов; Множество еще есть группов — Всем им вид особый дан; Но семейство христиан Здесь внимания достойно: Как умильно и спокойно Оно смотрит в небеса И последнего часа Безмятежно ожидает — Молится и уповает. Но всего не описать; А признательно сказать, Первые мои идеи О погибели Помпеи В древности я набрала У Брюллова; но прочла Где-то про ее открытье Прекурьезное событье. Вдруг нашел, в саду копая, Что земля тут не пустая, Дальше, дальше дорываться, И вдруг стали появляться Статуи, де ламп, де ваз.[2855] Весть об этом разнеслась, И губернское правленье Насылает предложенье, Что всё, что внутри земли, Получают короли, Так гласит-де леке регалья,[2856] И что дюк д'Эльбеф каналья, Если тотчас не отдаст; Но д'Эльбеф был презубаст, Спор завел, — его прогнали И сейчас в казну забрали Дачу всю его и сад; А как в Наполе Сенат Мастер был всегда копаться, Так и стал он заниматься И дорылся до Помпеи. Храмы, лавки, мавзолеи, Улицы все найдены; Но домов сохранены Только первые этажи, Где ж езжали экипажи, Узнаешь по колее; Здесь командой инвалидной, Потому что все следят За тобою и глядят, Чтоб ты не украл фигурки, Камешка иль штукатурки, А к чему их, с'ет эгаль![2861] Но и этого им жаль. Здесь в Помпее, как гуляешь, Точно будто разбираешь Рукопись старинных дней, В переделе у мышей Побывавшую с полвека, И не в силах человека Смысл найти, и кто поймет? Тут страниц недостает, Тут две, три, четыре фразы, Тут опять мышей проказы — Уголок отгрызли весь, Иль середку, — так и здесь: Ты найдешь начало страды,[2862] И тут пашни, винограды, Поле чистое, а там — Где колонна и где храм; Видно, что тут люди жили, Кто ж они такие были, Чем тут промышлял народ И какой был обиход, Заведения, порядки — Это просто уж догадки. Правда, что здесь найдены И провизьи старины — Хлеб и мясо, и бутылки, Мед, и яйца, и вилки, Под золой: с'ет эн эндис,[2863] И что ключницы бывали; Но уж это всё забрали, И в Неаполе оно По шкапам разложено, Среди редкостей в музее. А оставили в Помпее Один только мозаик Домик выстроен нарочно Для него, и так же точно, Как рисунок для канвы, Разграфлен. Две головы Лошадиные прелестны, Но уж группы все так тесны, Что нельзя и разобрать; Видно, что в походе рать Спешилась или дерется, Но ученым достается Этот мозаик старинный, Знать, паркетом был в гостиной Или в храме где-нибудь. Но пора мне отдохнуть, Я довольно погуляла И ужасно как устала; Доберусь к себе в трактир — Но еще довольно рано, Так заехать в Эркулано; Там руины под ключом, Но нельзя понять, о чем Так уж много прокричали. Здесь мне только показали Коридор один иль два И колодезь, где едва Что впотьмах увидеть можно, И водили осторожно, Чтобы шеи не сломить. Ну, нельзя не похвалить Здесь ступенек ен десяток, Цирка древнего остаток, Но не стоило труда Вот здесь Портича, известный По Фенелле интересной; Королевский тут дворец, Точно Стрельна; наконец, Вот Иль Кармине, меркато,[2870] Где так бушевал когда-то Мазаньелло либерал И испанцев разогнал, Но сам царствовать решился, И как раз ума лишился, Потому что всяк сверчок Должен ведать свой шесток. Из коляски; я желаю В песнях он когда гласит Про Роланда, говорит О сражениях бывалых, О разбойниках удалых, О лихих богатырях, О святых монастырях; Кинтасторья хромоногий, В рубищах, старик убогий, Но король и властелин Над толпою: ни один Шевельнуться не дерзает, Всё в молчаньи, всё внимает, И, по бревнам разместясь, На ладонь облокотись, И монахи — все объяты Вдохновением его И не слышат ничего, Что кругом их происходит, — Он такой восторг наводит, То пугает, то смешит, То в сердцах растормошит Сокровеннейшие чувства, И такого я искусства Не видала: как река, Льется речь, то высока, Как у Тасса и Арьосто, То легко, забавно, просто Он поет иль говорит. Что никак он не наскучит И шутя, играя учит; Если ж про святой предмет Речь нечаянно зайдет, Тотчас шляпу он снимает, Крестится, и повторяет Весь народ его поклон, И на синий небосклон Взор возводит умиленный. Кинтасторья вдохновенный Солнцем, говором валов, Чарою затейных слов Чертит разные фигурки — Не от сивки, не от бурки Начинает свой рассказ, Так, как водится у нас, Но картиною прелестной Иль пословицей известной. Пропоет сперва юн строф Из двенадцати стихов, А там плюнет и толкует Просто в прозе, разрисует Прибавляет прибаутки, И сентенции, и шутки; И все с ним тут заодно, — Даже море, и оно Слушает, кипит, трепещет И волной о берег плещет, Вторя будто бы ему. Но к трактиру моему Я никак не доберуся, А устала, признаюся; Как бы только добежать Поскорей домой — и спать. вернуться Comme c'est drôle — как это смешно. вернуться De velours cerise — вишневого бархата. вернуться Des agrafes d'améthyste — аметистовые застежки. вернуться Pour le séduire — чтобы его соблазнить. вернуться Maître de dance — распорядитель танцев. вернуться Torre del Greco — Греческие ворота (итал.). вернуться Avec ses îles — со своими островами. вернуться Ses palais et ses boutiques — ее дворцы и ее лавки. вернуться Un duc d'Elbeuf — герцог Эльбефский. вернуться Des lampes, des vases — лампы, вазы. вернуться Lex regalia — королевский закон (лат.). вернуться Sur ce sujet — над этим произведением. вернуться Quintas-torio — исполнитель народных песен (итал.). вернуться Mais voilà le grand mérite — но вот великое достоинство. |