55. НЕПРИЯТНЫЙ СОСЕД К Шевалдышеву из Тамбова В гостиницу приехал господин, И номер занял он один. Спросил поесть того, другого, И целый день в квартире просидел, Но только страх как надоел Ему сосед чрезмерно чистоплотный, Притом натуры премокротной: То харкал, кашлял и плевал, То рот и горло полоскал, То воду лил, то умывался. С досады он с гостиницей расстался... Его ж сосед, узнать нам довелось, Был англичанин Ватерклос. Декабрь 1842 — январь 1843 56. О ПЕВИЦЕ ГАРЦИИ ВИАРДО, КОТОРУЮ БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ПУБЛИКИ НАЗЫВАЕТ «ПЕР-Д'О»[206]
Что за вер-д'о, что за вер-д'о? Напрасно так певицу называют! Неужели не понимают, Какой небесный в ней кадо? [207]Скорее, слушая сирену, Шампанского игру и пену Припомним мы — так высоко И самый лучший Вев[208] Клико Не залетит, не унесется, Как песнь ее, когда зальется Соловушкою; э времан[209]Пред ней водица ле Креман. Она в «Сомнамбуле»,-в «Отелло» Заткнет за пояс Монтебелло, А про Моэт и Силлери, То даже и не говори! 10 декабря 1843 57. НОВЫЙ 1844 Фантазия Новый год сорок четвертый К нам пришел с сумой протертой, — Это жалко! говорят, Что он очень был богат И дарами весь навьючен. Оттого он так и скучен, Что дорогой пар газар [210]Растерял весь свой товар. Нес таланты он артистам, Остроумье журналистам, Нес искусство лекарям, Честность всем секретарям, Твердость духа и характер, Мог бы всякой беобахтер [211]Правосудье получить, Мог делец бы изучить Каждый собственное дело Да и правил бы им смело! Жалко, бедный, не донес, Всё дорогою протрес. Оттого-то так и скучен Новый год, — благополучен, Впрочем, ты для нас хоть тем, Что мы здравствуем, живем, Бьем баклуши и смеемся, Мы не из большого бьемся, Не читаем ничего, Что ж нам нужды до того, Остроумны ль журналисты, Наши русские артисты Хороши иль нет? Туда Мы не будем никогда. Мадам Виардо, Рубини Хороши, и Тамбурини Тот от них не отстает. Дело кончено, и вот Мы довольны свыше края. Есть нам радость и другая: Коль пройдет мадам Эстер Ле канкан де ля Шольер — Весь театр набит народом... Поздравляю с Новым годом! 30 декабря 1843 58. СКРИПКА Говорят, есть в небе пери, Это — души здешних Мери, Лиз, Катишей и Аннет, Что оставили наш свет, Век заботный не доживши, Поблеснув и полюбивши, И отправясь в небеса, До зари! Там их краса Всё цветет, не увядая, Но она уж неземная; Перелет их в мир духов Обращает их в любовь, В чувство чистое, святое, Сонму ангелов родное, Но еще с ним не одно, — Они, точно как звено, Мир связуют с небесами — Их любовью, их мольбами. В небе им земного жаль! Часто одолеть печаль Пери не имеют силы: Хоры ангелов немилы В небе ясном, голубом, Сожалеют о земном, И с мечтою недоцветшей Всё о радости прошедшей Сокрушаться их удел. Рай наскучил, надоел... Как-то раз одна из пери Отпросилась, из-за двери Прыг — и в свет явилась вновь; Так сильна была любовь, Что искать пошла в Кремоне Итальянца Баритони. Баритони прежде жил В Петербурге и учил Петь, играть на фортепьянах, Упражнялся и в романах, Был учителем девиц, И одну из учениц Сбил совсем он с панталыку: Так вовлек ее в музыку, Что она сошла с ума, И, не ведая сама, С ним так долго, пела, пела, Что и замуж захотела За учителя. Нельзя ж!.. Папенька был князь и княж: Рассердился на девицу, Итальянца за границу Вытеснил, свою же дочь, Чтобы той беде помочь, Стал держать он очень тесно. Видеть было интересно, Как, бедняжечка, она, На тоску осуждена, То вздохнет, то зарыдает, То былое вспоминает, То молитву изольет, То, забывшись, запоет Песнь о радости минувшей, То надежде обманувшей Улыбается сквозь слез, То, в тумане детских грез, Предается упоенью И любви, и вдохновенью. Год прошел, другой настал; Деву бедную узнал Юноша, души высокой, Статный, видный, черноокой. Друг для друга создал их Рок, казалось, и жених Сердце предложил с рукою. Он восторженной душою Ждал ответа, но она Оставалась холодна. О любви другой мечтая, Сокрушаясь, увядая, Как убитая грозой, День встречала со слезой, Со слезой и ночь встречала; Наконец совсем завяла, Вся истлела, отцвела И с весною умерла. Над холодною могилой Девы юноша унылый Слезы горькие пролил, Горе в сердце схоронил И пошел путем-дорогой... Между тем весьма убогой, Всё сердясь на оборот, Изменивший весь расчет Музыкальных его планов, И уроков, и романов, Участь горькую кляня И беднея день от дня, В городе живет Кремоне Итальянец Баритони И на петербургских дев Месть питает он и гнев. В Петербурге нет заботы, А в Кремоне без работы Хлеба-соли не достать. В Петербурге поиграть, Проучить два-три дуэта — Тотчас слуги и карета, Да и денег там дают, Что и куры не клюют. Здесь же приучил он руки К Страдиварьевой науке. Скрипки стал клеить, чинить, Чтобы было чем прожить. У него старик был дядя, Чернокнижник, и он, глядя На него, и сам пристал К чародейству, и узнал Тайну дьявольской науки; Среди бедности и скуки, Месть вскормил в душе своей, Ада мрачного черней, Он во сне ей наслаждался И случая дожидался. И представился случай: Лет чрез десять невзначай Прилетела наша пери, Как сказали мы, и в двери К Баритони... Он чинил Скрипку, и не доклеил Только верха, как влетела Пери, радостно запела Песнь о жизни молодой, О любви своей святой. Баритони был не промах, Тот же час в чертах знакомых Он ту девушку узнал, От которой потерял Все надежды, рассердился, И затопал; и взбесился: «А! так это ты, змея? Это ты? .. Постой же, я Заморю тебя, запрячу, Отплачу за неудачу Петербургскую! — и дверь Запер на замок. — Теперь Ты в руках моих, и воли Я лишу тебя; все боли, Все беды, что перенес От тебя, реками слез Ты отплатишь мне в темнице Вековечной». И девице Кажет скрипку; а она, Злобою удивлена, Где любовь найти мечтала, Грустно, томно отвечала: «О, ты не узнал меня! Я всё та же! с того дня, Как «люблю» тебе сказала, Я любить не перестала, И не ты ль зажег любви Первый огнь в моей крови? И не всей ли я душою, Чтобы только жить с тобою, Всё на жертву принесла, И не я ли умерла От любви, от сожаленья? Нет! во мне нет измененья! Мне и в светлых небесах Было грустно; я в мечтах Одного тебя искала!» И бедняжка зарыдала, И так сладко излилась Жалоба ее, что с час Баритони, как прикован, Сам стоял, весь очарован. Но, взглянув на красоту Пери, вспомнил нищету, В коей жизнь его томилась, И вся злоба пробудилась... «Нет! тобой так беден я, От любви судьба моя Изменилась; за ошибку Отплати — ступай-ка в скрипку». Тут он пери в руки взял, Задушил ее и смял, В скрипку бедную запрятал, Чародейски запечатал, Обвязал и заклеил, И в продажу отпустил. Но ему не сдобровало: Скоро и его не стало, — Вес б нужде кряхтел, кряхтел И со злости околел. По Европе развозилась Долго скрипка; очутилась В Петербурге наконец, И нашелся ей купец, Тот же самый черноокой, Человек души высокой, Что так искренно любил Девушку и схоронил, И оплакал всей душою В юности своей — весною. Только начал он играть, Скрипка стала оживать: То раскатисто зальется Русской песней, то несется, Как молитва, в облака, То как будто бы тоска, Жалоба унылой девы, То как ангелов напевы, Торжество святых духов! .. Весь торжественный, без слов, Без дыханья, без движенья, Скрипки чудное он пенье Слушает, — и вдруг узнал, И к груди своей прижал, И не расстается с нею Мыслью, сердцем и душою, — С скрипкой он теперь одно. Непонятно, мудрено! Их согласье всех задачит! Он уныл — и скрипка плачет! Он восторжен — и она, Вдохновения полна, Радует, мутит, терзает, Двери неба отверзает! Что? Вы скрипку не узнали? Нет? Так Львова не слыхали! 1843 (?) |
