10 РИМ ЧАСТЬ ВТОРАЯ  Лишь восьмой ударил час, Я оделась, прибралась, И в десятом на исходе Уж была в толпе, в народе Преучтивый кавалер Монсиньор[2582] аббат Проспери Дожидал меня у двери. Признаюсь, се тре галан:[2583]То есть камер-юнкер папы, — Все при нем снимают шляпы, И в большой он здесь чести. Он сначала довести До трибуны обещался, Но за дамой увязался За какой-то и исчез. Видно, всем иль э бьен эз[2585]Угодить, но не успеет, Хоть намеренье имеет, Так спасибо и за то. Шелковый на нем пальто, Фиолетового цвета, Сверх того еще надета В знак того, что он прела.[2587]Кое-как я протолкалась Средь толпы, сама добралась Часовой при ней стоит, Из швейцарцев полосатых, Только весь в железных латах, «Дам дю кор дипломатии!»[2590] — Закричала я спесиво. Он мне показал учтиво Лестницу. Взбежала я, Но вот тут беда моя: Три трибуны и три двери — Надо бы по крайней мере Обозначить их, но мне В первую войти решилась, И вошла, но удивилась: Точно я сама сижу, Прераздутые, вдобавок Еще пара бородавок, И такой, как мой же, пейн.[2593]Отставная королева. Я скорей кругом налево, В дверь другую: тут с звездой, В ленте, только с бородой, Но в мундире, португалец — Я свой прикусила палец, Как узнала, к'иль с'аппель[2595]По фамилье дон Мигель, Брат известного дон Педро. Он мне предложил прещедро Стул, но я ему поклон И скорей убралась вон: Ведь мы не в союзе с ними. Я знакомствами моими Либералкой прослыву, Чего доброго, пожалуй, Шум наделаю немалый, Дверь последняя осталась, И вот наконец добралась К нашим, русским, дье мерси).[2599]Все навытяжку, в мундире! Ничего я больше в мире Не боюсь, как этикет; И назад поворотилась. Видеть праздник я решилась И пошла в толпу, с народом, Крестным любоваться ходом. Вот идут д'абор ле свис,[2604]В шароварах полосатых, Но все в шишаках и в латах, С галебардами к тому ж, И в ботфортах, и в лосине, Видно, это господа Здешние, в них ни следа Нет военного, и папы В угожденье только шляпы Им, лосину и мундир Тут монахов, верно, со сто, Разноцветных, нуар э блан,[2610]Тут месье ле шамбеллан, А по сторонам солдаты Более мастеровые — Фраки темно-голубые, Красные воротники, И какие чудаки! Набекрень надели шляпу. Наконец несут и папу Скороходы на плечах, В красных куртках и штанах, Прешироких, из атласа, И идут не без гримаса. Папа, видно, нелегок — Скороход один платок Беспрестанно выжимает... Церемонью заключает Наконец вот решено, С папой я теперь знакома, И дразнить не будут дома. Если б он взглянул, тогда б Я сейчас: « Бонжур, мон пап!»[2615] — Отпустила бы наверно И присела б преманерно; Он бы тут меня узнал, А пожалуй, и позвал, Может быть, к себе откушать, Ватиканских певчих слушать. Но он не взглянул сюр ну.[2616]Исполняя, видно, требу, Обращал глаза он к небу. До трибун весь ход достиг, Я за ним. Архистратиг, Русский ангел наш прелестный, Точно будто гость небесный, Наш наследник тут стоит; Кроткий, благодатный вид Любопытство выражает И любовь, лицо сияет Той терпимостью, что бог, Как величия залог, Нам постановил законом. Древо юное, пред троном Вековечным он царя, Восхищает, как заря Нашей будущности славной, Русской веры православной Торжество он здесь явил, Всех он здесь обворожил. Я сама молиться стала От души и замечтала Об отчизне, о своих — Он залог блаженства их. Вот и служба началася; Но толпа тут так сперлася, Что не стало мочи мне, Шибко в животе бурчало. Я отправилась сначала А там прямо в Пантеон. Кирка странная, без крыши, Были здесь, на бреге Тибра, Боги разного калибра, Это общий был их храм. Как подумать, право, срам, Что за сволочь эти боги! Бог боязни, бог тревоги, Бог обжорства, мотовства, Бог любви, бог воровства, Прераспутная Киприда, И с повязкою Фемида, А в руках ее судьба Правосудья... Ба, ба, ба! Да не лучше ли про эту Промолчать, а то к ответу Как притянут за намек И мне сделают упрек — За одну, пожалуй, фразу, Карачун всему рассказу! Да и что мне до Фемид? Например, вот был Алкид Молодец, о том ни слова... Но я заболталась снова, Я охотница болтать, Точно, нечего сказать, И транкиль ма тант,[2623] бывало, Всё за это мне пеняла. Расскажу про Пантеон, Перистиль и ряд колонн, Что фасаду составляют, Совершенно выражают Вкус изящный старины. При сиянии луны И при солнечном сияньи Тут найдешь предмет мечтаний, Особливо, в потолок, В час полудня, как поток Света яркого польется, Далеко душа несется, Видя это торжество! Кажется, что божество, Как в дни древние, являет Столп огня, само внимает Всесожженью, и народ Светом дивным обдает В купине неопалимой, И молитве приносимой Лучезарный стелет путь! Если трафится взглянуть Ночью вам на это зданье, То и лунное сиянье Вдохновения полно: Сердце обдает оно Думой тайной, неизвестной, Будто бы призыв небесный От друзей и от родных, Коих нет уже в живых! В небе, там они ликуют, Но о нас еще тоскуют, Еще молятся о нас, Особливо в этот час, Как природа засыпает И, победная, гуляет, Молчалива и бледна, В небе светлая луна! Дух, откинув всё земное, Погружается в покое, Что бог уготовил тем, Кои крест свой, как ярем, По словам писанья, взяли, Верили и не роптали, И сподобились венцов В лоне праведных отцов, И всех почестей небесных, Зане в ходах жизни тесных Соблюли его закон. Осмотрев весь Пантеон, Я отправилась, и вскоре — Кирка тоже хоть куда, Только нет в ней ни следа Древности: архитектура Все колонны и алтарь, Итальянец пономарь Показал мне всё подробно, И скажу, что бесподобно! Посмотреть Сен-Жан Летран, Но, не знаю как, оттоле Очутилась в Капитале; Есть и тут что посмотреть! Маркорела есть статуя Рассказал мне лон-лакей,[2629]Будто бы, любуясь ей, Мишель-Анж сказал: « Камина!»[2630]Лошади и точно мина Жизни, бодрости дана; Кажется, пошла б она, Если бы хлестнули с форса. Мраморная, прямо с Корса Лестница ведет на двор, А на ней два льва, Кастор И Поллукс, примеры дружбы, И доспехи бранной службы Марьюса, трофея два, Каменные, но едва Справедливо то названье. Есть еще одно преданье: Тут Тарпейская скала. Тот всегда швырялся в Тибер, Чтоб народ остался либер.[2632]Заросла она теперь. Хорошенечко измерь И сама прыгни, пожалуй, Нет опасности и малой. В этом зданье, говорят, Римский заседал сенат Знаменитый. Тут терраса, Где короновали Тасса. Дух в нем жизни угасал, А народ рукоплескал, Раздавались клики славы, Вторились его октавы, Но бессмертия венец Лишь тогда стяжал певец, Как пришла его кончина. Пела тут же и Коринна, По словам мадам де Стадь. Мне немножко стало жаль, Что и я не нарядилась В сарафане и с фатой, И с повязкой золотой, С балалайкой иль с бандурой. Может быть, меня и дурой Этот инструмент казачий, А быть может, и удачей Кончилась бы л'антреприз:[2636]Всё-таки оно сюрприз, А для славы нужно часто Удивить людей — и баста! Тут еще музея два: Но их осмотреть едва Я успела, пробежала, Ничего не удержала В памяти, и хоть убей. Мозаику голубей Только помню, и Венеру, И Юпитера, не в меру Гневного, э пюи эн фон Руж антик:[2637] как видно, он Пьян-пьянехонек, хохочет Так, что всяк смеяться хочет, Кто на рожу поглядит. Гладьятер еще стоит, Вазы, барельефы тоже, Ну, ни на что не похоже, Сколько хлама набрано! Позабыть не мудрено. А в другом, так всё картины, Тоже множество, — гвертины Особливо хороши. Любовалась от души Я прекрасною сибиллой, И святою Петрониллой, Как во гроб ее кладут. Но мусье Висконти тут Познакомился со мною И зовет меня с собою, С башни поглядеть на Рим, И я поплелась за ним. Рим он как карман свой знает И чудесно объясняет. Вот тут, дескать, Колизей, Я его уж записала». Тут вершина Квиринала, Папы летний тут дворец. И тут мастерской резец Фидьяса и Праксителя Два нам выставил моделя, Двух преборзых жеребцов, А при них двух молодцов Голых, но их благородья Позабыли взять поводья, Подле лошадей стоят И руками им грозят. Я сказала: «Знаю, те же, Что там в Питере, в Манеже Конной гвардьи». — Ватикан, Тут колонна Антонина, Это длинная руина, Древний кесарей дворец, Тут шато Сент-Анж:[2640] хитрец Папа Борджья тут когда-то Жил, как образец разврата; Это был Неронов дом, А там дальше гипподром, Тут известный цирк Марзелла, Тут Цецилия Метелла, Понте, Ротто, Палатен, А вот это что за штуки, Весь водой снабжали Рим. Чудный был народ, бог с ним, Римляне, что ни затеют! Тут пред вами зеленеют Вот Сен-Пьер;[2647] мусье Висконти Столько тут уж мне напел, Что наскучил, надоел, Только и глядела вон я. К счастию, мусье Торлонья В этот день меня позвал. У него не то что бал, А концерт и угощенье. В нем есть странное смешенье Барина и торгаша. Хоть сперлись, как сельди в банке. Более всё англичанки Тут, в коротких рукавах, Голошеи, в жемчугах, Кавалеры все во фраках, В разных орденах и знаках. Принцы все, но ведь никто Англичанам не укажет: На себя что ни навяжет, Ни наденет, всё живет; Кто за справками пойдет? И хозяин сам с звездою, Да еще и не с одною, В ленте и в цепочках весь, С крестиками, точно здесь Князь владетельный, посланник. Зала точно передбанник, Так нагрелась, так душна, И полнехонько полна, Даже мудрено пробраться. Мне пришлося протолкаться Меж народом, чтобы сесть, Благо место еще есть, Возле лорда преглухого, Всех концертов. Сюр л'эстрад[2651]Музыкантов целый ряд, Пять артистов, и все хоры, Мне сказали, аматеры. В пуклях, просто а л'анфан,[2653]Соблюдая, видно, форму, Провизжали нам всю «Норму». Между тем толкали нас И напитки, и конфеты; А в тех комнатах буфеты, К ним, ну точно мухи, льнут Англичанки, так и жрут; Будто три года постились. Все прекрасно разрядились, Но я, точно как на смех, Перещеголяла всех! Платье массака с цветами Голубыми, всё шелками Весь перед и вся турнюра Из богатого гипюра; Ан манш курт, э декольте,[2657] Аметистовым браслетом, С цепью длинной и лорнетом, Из пяти пунцовых перий, Парчевой кусок матерьи Вкруг косы моей обвит И их держит, и висит На плечах двумя концами, Шаль турецкая с хвостами Довершает мой туалет... Уж браво, мамзель Анет! Все шептались, говорили, И, особенно хвалили И Торлоньев весь бюро Уж с утра толкуют ныне Всё о русской, чай, графине, Все мне будут сюр ла мен;[2663]И хозяин сам, знакомый, Общежитием влекомый, Верно, свой банкирский счет Барином со мной сведет. Ничего и не бывало! Обсчитал, как наш меняла: Не одной мне солон стал, Чай, его банкирский бал! Всех стрижет он, как овечек, Ну, такой уж человечек! Чтоб весь Рим уразуметь, Мне осталось осмотреть Все палаццы, галереи, Дория, Боргез, Мафеи, Барберини, Ватикан, Я не знаю, как успею: Я намеренье имею На Италью всю взглянуть И в Сицилью завернуть. Барберини, Форнарина Только важная картина: Рафаэль ее писал, И любил оригинал — Булочницу молодую, К ней питал любовь такую, Что всё для нее забыл, Только что в ней находил? Наша рыжая чухонка: Талия совсем не тонка, Тонкости нет и в чертах, Благородства нет — ну страх Как похожа на Анету! Страсть я объясняю эту Только тем, что слишком он, Как изображал Мадонн, Высоко парил мечтою, И усталою душою, Он спускался, так сказать, В Форнарины отдыхать, В страсть земную погружаясь, Точно как орел, спускаясь С неба в летний знойный день, Сядет на посохший пень, Отдохнуть в тени древесной От прогулки поднебесной. Ченчи есть еще портрет; Про нее, сомненья нет, И Лафатер дал бы промах, И в чертах ее, знакомых Только с нежностью страстей, Верно б, он прочел о ней, Что ни дать ни взять, овечка, Что такое в ней сердечко, Как у курицы, — и что ж? На отца поднявши нож, Жизни старика лишила! И юстицья осудила Эту голову отсечь. Как себя предостеречь После этого на свете? Вы, физьономисты, врете — Все, по мне, системы вздор: Бога только дивный взор В души к людям проникает, А философ надувает, Так сказать, набором слов Только бедных простяков. Меж картин палаццо Шьяра Магдалин заметна пара Магдалина де Ради Лучшее его творенье; Точно, что за выраженье Несравненной красоты, И сердечной суеты, И раскаянья, и веры, Убежденья, что химеры Блага здешние, что там — Суждено блаженство нам! Мне войти в палаццо Дорья Целая была исторья, Клод Лоррена тут мулен,[2667] — Нет живей, прелестней вида! Юн мадонна тут есть Гвида, Над дитей заснувшим бдит, Все движения следит Чада человека-бога, Как священного залога, Небом вверенного ей, Искупления людей. Все черты ее — вниманье, И любовь, и упованье, А Христос, как бы живой, Точно дышит, и порой Кажется, что он проснется, Кровь по жилам будто льется, Оконечности красны, И его лелеют сны Неземного упоенья, И как будто откровенья Светлый луч, на нем горя, Освещает, как заря, Лик святейшего младенца, И румяные коленца, Локотки, и как к живым Я бы приложилась к ним! Копья с той картины снята Кистию Сассо Феррато; Бесподобная, едва ль Мятлевы ей обладают И лампадой освещают Всякий раз, когда гостей Принимают и друзей. У Боргеза все Альбаны, И Корреджьо, и Тицьяны; Но Альбаны всех важней: Года времена, ей-ей, Совершенная натура! Прелесть каждая фигура! Совершенство вдохновенья. Как он дивно освещен! Славно как расположен! Наш спаситель на Фаворе, И в его сияет взоре Откровенья торжество, Он облекся в божество! В ризе светлой он, блестящей, Яко снег, кругом светящей! В радуге его лучей Илия и Моисей Господа сопровождают; Три ученика взирают С дола, в ужасе святом, В исступлении немом! Кто же? Верою горящий Петр один, другой — любящий И любимый ученик Иоанн, а третий лик — Иаков, коего посланья Дышат жаром упованья! Добродетелей святых Трех господь являет в них Нам свидетелей, чтоб знали, И тогда лишь ожидали За молитву благодать, Если будем заключать Мы любовь, надежду, веру В наших душах, и в их меру Воздавать нам будет бог, Чтобы от земных тревог И сует освободились И душой преобразились, Прежде нежели его Умолять, и для того, Чтобы мы оделись светом, Яко ризой, и, обетом Укрепляясь вечных благ, Отвергали всякий страх, И с душою обновленной Под покров его священный Повергались. — Что гласит Тут беснующий? Стоит Грешная душа, стремится Тоже к богу, но боится! И его спасет господь! Умирит земную плоть, Истребит в нем дух лукавый, Озарит своею славой: У родителей его Упования того В лицах признаки сияют, Они верят, ожидают, И по вере будет им! С умилением каким Этот юный смотрит воин: Он уж веры удостоен, Дух любви уж в нем горит! Тут табло еще стоит, Точно чудное созданье: Это со креста сниманье В исступлении святом И Мадонна дель Фолиньо. Но вот Спирито Малиньо! Мой мусье Висконти вновь Здесь пристал ко мне. Любовь К редкостям его съедает, И, как видно, он желает Заманить меня опять, Осмотреть библиотеку. Ну, охота ж человеку Через горло угощать! Да и то еще сказать, Ну к чему мне эти книги? Я в них не пойму и фиги. Глобусы? Да что мне в них? Признаюсь, во мне затих Крепко дух любопознанья, — Так простите ж, до свиданья, Как собака я устала. Ба, ба, ба! я не видала Еще здешних катакомб. В них святых людей ле томб.[2676]Первых тружеников веры Были жительством пещеры, И обряд у них святой Хотя был и препростой, Но торжествен: от гоненья Приносили всесожженья Здесь святому божеству, И в грядущем торжеству Православья поклонялись, Верили и не боялись Здесь сердца святых отцов; И сподобились венцов Мучеников, и ликуют В светлом небе, торжествуют: Ныне по вселенной всей — Благолепие церквей! Странный город Рим! Столицей, Метропольею-царицей Этой быть всегда земле! Летопись возьмем любую, И сейчас я растолкую: При начале Рим войной Покорил весь шар земной; Новой оживляясь целью, Православья колыбелью Обратили целый мир. Нынче мысли все и чувства Устремились на искусства. Что ж? Со всех концов земли Здесь артисты притекли, Наших русских здесь немало Славилось и процветало. Например, наш Карл Брюллов Здесь учился, и каков Молодец! Его «Успенье» Что за чудное творенье! Что за жизнь, за колорит! В композицьи кель мерит![2679]А «Последний день Помпеи», — Я не знаю эпопеи, Чтоб могла сравниться с ней Жаром, смелостью идей! Ожидаем от Брюллова Мы еще «Осады Пскова», И ее мы воспоем, Если только доживем. А наш Бруни, — посмотрите, Что за живость в колорите! Я узнала здесь его, И не скрою ничего. В ателье к нему пустилась: И в то время очутилась, Как писал он эн модель. Юн римлянка, бель, си бель,[2680] Что и я в нее влюбилась И в помощники просилась, Но не принял он меня. Полны мысли и огня Все его произведенья, Особливо выраженья Горести. — Вот мать стоит Над ребенком: как убит В ней весь дух! Какое горе, Преглубокое, как море, Даже не достать и дна! Как задумчиво-бледна! Ну, элегия, и только. Но артистов наших сколько! Марков, родины святой Он в Италии мечтой Всё живет, и со сна дышит Точно Русью: сердце слышит Звук родимого рожка И волынку пастушка; С девой нехотя играешь — И про Русь ей напеваешь. А наш Пименов скульптор, Как искусен, к'иль э фор![2681]Что за мягкость, гибкость в теле! Но я, право, в самом деле Заболталась. Мне пора Рим оставить, и с утра Поплетусь я в путь-дорогу: Дотащуся понемногу До Неаполя, а там Я опять к услугам вам. вернуться C'est très galant — это очень галантно. вернуться Pèlerine en chenchille — пелерина из шеншилей. вернуться «Dame du corps diplomatique!» — «Дама из дипломатического корпуса!». вернуться Ça serait dommage — это было бы жаль. вернуться D'abord les suisses — сначала швейцарцы. вернуться Messieurs les chambellans, monseigneurs — господа камергеры, епископы. вернуться Le collège des cardinaux — группа кардиналов. вернуться «Bonjour mon pape!» — «Здравствуйте, мой отец!» вернуться C'est très beau — это очень красиво. вернуться Tranquille ma tante — покойная моя тетя. вернуться Pietra dura — твердый камень (итал.). вернуться Et puis un faune rouge antique — и затем красный античный фавн. вернуться Château de Saint-Ange — замок святого Ангела. вернуться Trinità di Monti — святая Троица (итал.). вернуться En habits blancs — в белых платьях. вернуться En manche courte, et décolleté — с короткими рукавами, и декольтированное. вернуться Couleur pistache — фисташкового цвета. вернуться Le custode est un villain — сторож — негодяй (итал., франц.). вернуться Le plus marquant — самый замечательный. вернуться Comme vous voulez — как вам угодно. вернуться Belle, si belle — прекрасная, столь прекрасная. |
